56 Nyberg. Die Religionen, p. 316 sq.

301

и dāenā умершего предстает «в форме прекрасной светящейся белорукой девушки, резвой, прелестного вида, прямой, высокой, с крепкими грудками... пятнадцати лет» («Хадохт-Наск», 9). Объясняя, кто она, даэна говорит: «Как я ни была мила, ты сделал меня еще милее своими добрыми мыслями, своими добрыми словами, своими добрыми делами, своей доброй религией; красивую, ты сделал меня еще красивее, желанную — еще более желанной» (ibid., 14). Затем душа четырьмя шагами пересекает три небесные сферы57 и достигает «Света, не имеющего начала» (15), т.е. рая. Один из умерших задает вопрос, как перешла она «от телесного к духовному существованию, от жизни, полной опасностей, к жизни, где нет опасностей» (16), но тут вмешивается Ахурамазда: «Не расспрашивай ее, потому что ты напоминаешь ей об ужасной, опасной, ведущей к разлуке дороге, по которой она прошла и которая есть отделение от тела и сознания» (17) — намек на драматические трудности путешествия58. Ахурамазда приказывает, чтобы ему дали «весеннего масла»,59 ибо для праведного мужа это «пища, которую едят после смерти» (18). Напротив, душа злодея встречается в Северном Ветре с ужасной фурией и оканчивает свое путешествие в зоне Извечной Тьмы, где Ангро-Майнью приказывает, чтобы ей дали яду (20-35).

Попробуем выделить здесь характерные черты: 1) душа встречает свою даэну, т.е. свое собственное Я,60 которое ей предсуществует («как бы ни была я мила»), но которое в то же самое время есть результат религиозной деятельности души в земной жизни («ты сделал меня еще милее»); 2) даэна предстает в архетипизированном облике женщины, имея в то же время конкретный образ; 3) перед нами определенно индоиранская концепция, поскольку она встречается в «Каушитаки-упанишаде» I 3-6: душу того, кто пускается в путь по «дороге богов» (devayāna), приветствуют, среди прочих божеств, Mānāsi («Умная») и Cākshushï («Ясновидящая»); затем душа переправляется через озеро и поток, входит в город и предстает перед Брахманом, который вопрошает ее: «Кто ты?»61

Это сферы звезд, луны и солнца, обозначенные в тексте как «Благая Мысль», «Благое Слово» и «Благое Дело»; см. ссылку на: Bossuet. Die Himmelsreise der Seele, p. 25 sq. в: Widengren, p. 125.

58Больше об этих испытаниях рассказывается в позднейших текстах, например, в Меног-и-Храт 2. 115-17 и 151-53; см. также: Soederblom. La vie future d'après le mazdéisme, p. 91 sq.; Pavry. Doctrine, pp. 19, 62 sq.

59О религиозном смысле «весеннего масла» см.: Widengren, p. 126.

60О daena см.: Gitoli. Questioni, p. 361 sq.

61См.: Wikander. Vayu, pp. 47 sq. Виденгрен (р. 57-59) замечает, что в «Датистан-и-Диник» (24.5) молодая девушка называется «хранительницей сокровищ добрых деяний»; подобно этому, в буддистском тексте «Dammapada» (219 sq.) добродетельных «принимают по их благим деяниям, как дорогих родственников». Небесное путешествие умершего со всех точек зрения напоминает описанное в позднем тексте «Ардай- Вираз-Наме» экстатическое вознесение души сквозь звездную, лунную и солнечную сферы к Раю (garodman).

302

В «Хадохт-Наск» нет упоминания Моста Чинват. Тем не менее, Заратустра много говорит о нем (§103). Эта индоиранская концепция известна также другим индоевропейским народам; история религий зафиксировала ее и в других регионах. В классическом описании62 рассказывается, что даэна является со своими собаками и сопровождает душу праведного человека по Мосту Чинват, через Хара Березайти, космическую гору (на самом деле, мост, находящийся в Центре Мира, соединяет землю с небом). Встреченные Boxy Мана, души проходят перед Ахурамаздой и Амеша Спента. Отделение добрых от злых происходит либо перед мостом, либо в его начале. Что до суда над душами, о котором говорят тексты на пехлеви и где судья Митра с помощниками Сраошей и Рашну (с весами), то в гатах он не упомянут. Да он и излишен в данном сценарии: переход через мост, сопоставимый с инициатическим испытанием, — это уже суд, потому что, по поверью, мост расширяется под ногами праведников и становится не шире лезвия бритвы, когда к нему приближаются нечестивые.

§112. Воскресение плоти

Еще дальше от духа зороастризма — эсхатологические мифы и поверья, сложившиеся в связи с образом Йимы. Если в Индии Яма явился вдохновителем, главным образом, мифологии Первого из Мертвых, то иранский Йима стал первым царем и образцом совершенного правителя. Для нас сейчас достаточно вспомнить, что в иранской традиции первоначально рай ассоциировался с царствием Йимы: целую тысячу лет смерти и страдания не было, и люди оставались вечно молодыми.63 Но когда Йима начал лгать, его хварэна оставила его, и в конце концов он тоже лишился бессмертия.64 В мифологию Йимы зороастрийская теология интегрировала еще один первоначально инородный

эсхатологический миф. Ахурамазда предупреждает Йиму, что зима длиной в три года уничтожит все живое на земле, затем просит его построить ограждение (vara), внутри которого намеревается спасти лучших из людей и зародыши всех видов животных. Вара мыслилась как подземное жилище, так как туда не проникали лучи ни солнца, ни луны, ни звезд.65 Это эсхатология архаическая, возможно, индоевропейская (ср. зиму Фимбуль в гер-

62 Videvdat 19. 28-32; Soederblom. La vie future, pp. 89-90. В «Видевдат» (13.19) сказано, что мост охраняют собаки; ср. собак Йимы.

Элиаде Мирча=История веры и религиозных идей. В 3 т. Т. 1. От каменного века до Элевсинских мистерий. — М., Критерион, 2002. — 464 с.