Итало кальвино

back

70-80е: МАРКИРОВАННАЯ СОТВОРЕННОСТЬ ХУД. МИРА (НАЛИЧИЕ АВТОРА-ТВОРЦА, ФИКТИВНОСТЬ, ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ), ЕГО ЗАВИСИМОСТЬ ОТ КОНВЕНЦИЙ ОСОЗНАЮТСЯ ЧИТ. КАК НЕОБХОДИМЫЙ ПРИЗНАК СОВРЕМЕННОСТИ (ПОСТМОДЕРНИСТИЧНОСТИ) ЛИТ. ПРОИЗВЕДЕНИЯ (+Барт, Эко, Фаулз, Маркес)

Итало Кальвино волнует проблема интеллигента в современном буржуазном мире. В повестях «Строительная спекуляция» (1957) и «Облако смога» (1958) Кальвино ставил эту проблему на актуальном материале итальянской действительности, однако развитие сюжета вос­принимается и как аллегорическое обобщение. Писатель с горечью утверждает, что ни в том, ни в другом из борющихся лагерей нет места для интеллигента, и он бессилен утвердить себя как личность перед лицом капиталистической цивилизации. Одновременно эти по­вести разоблачали дух современного буржуазного предпринимательст­ва, серость и уродливость жизни. Символом существования человека в этом антиэстетическом и антигуманном обществе становится «облако смога» — промышленной пыли и грязи. После выхода первого романа - "Тропа паучьих гнезд" (1947) Кальвино сразу же оказался записан в неореалисты. Писавшиеся в 40-е-60-е годы рассказы, вошедшие в циклы "Облако смога" и "Трудные любови", и тем более трагикомические рассказы о Марковальдо - городском бедняке, современном Чарли, бродящем по городу как по заколдованному лесу, упрочили эту репутацию.

В созданном в конце 50-х годов цикле юмористических рассказов-лритч «Марковальдо» Кальвино показывал, как — в прямом и пере­носном смысле — задыхается в этом «смоге» бесхитростный маленький человек; холодный, механистичный быт современного города вражде­бен склонностям бедняка-труженика, несовместим с самим нацио-дальным характером простого итальянца. В этих новеллах органически сочетаются реализм и фантастика, сатира и аллегория, что характерно для всего творчества Кальвино.

Именно на этой основе возникает в 50-е годы цикл философско-аллегорических романов Кальвино: «Разрубленный виконт» (1952); «Барон на дереве» (1957); «Несуществующий рыцарь» (1959). В этой •трилогии («Наши предки») на материале истории, смешанной с большой долей фантас­тики и сатиры, ставятся острые этические проблемы современности. Избирая парадоксально-фантастическую ситуацию (человек живет, разрубленный пополам, человек живет на дереве, человек живет, «не существуя», одной силой идеи), Кальвино создает аналитический ро­ман, проникающий в суть явлений средствами философско-аллегорического обобщения. Творчество итальянского писателя ощутимо связано с традицией романа Просвещения. "Наши предки" - романы, с одной стороны, сказочных, притчевых, а с другой - выстроенных по железным законам симметрии и выглядящих чуть ли не пародией, насмешкой над рыцарской хроникой или философическим романом XVIII века. Названия говорят сами за себя: "Раздвоенный виконт" (1951), "Барон на дереве" (1957), "Несуществующий рыцарь" (1959). Повествование во всех трех романах ведется в сказовой, остраненной манере, нередко с большой долей сарказма.

В «Разрубленном виконте» Кальвино ставит проблему морального раздвоения человека, раскрывая понятия добра и зла как взаимосвя­занные свойства, без которых нет и цельного индивидуума. Вот две половинки раздвоенного виконта Медардо выходят друг с другом на дуэль: "Прокаженный дунул в рожок - подал сигнал начинать; небо задрожало как натянутая струна, кроты в своих норах глубже зарылись в землю, сороки, спрятав голову под крыло, с криком выдрали у себя по перу, червь сожрал собственный хвост… Все на свете взбунтовалось против себя: лужи подернулись льдом, лишайник превращался в камень, а камень в лишайник, палые листья становились землей, вязкая смола душила деревья. Человек, взяв в обе руки по шпаге, кинулся сам на себя".

"Барон на дереве" написан без столь явных гипербол: в них нет нужды, потому что гиперболична сама фигура главного героя, человека эпохи Просвещения, ведущего, сидя на дереве, переписку с философами-энциклопедистами, сочиняющего "Проект Конституции идеального государства, расположенного на деревьях" и назначающего своей возлюбленной свидания в больших дуплах. В «Бароне .на дереве» моральная проблематика включается в более широкий круг вопросов — о смысле исторического движения, о судьбах социального прогресса. В образе героя, прожившего всю жизнь на де­ревьях, но не утратившего связи с миром и активно участвующего в бурных событиях конца XVIII — начала XIX века, писатель олицетво­ряет свое понимание морального долга индивидуума, верного избран­ному идеалу и вносящего в хаос действительности свое обдуманное и целенаправленное действие.

"Несуществующий рыцарь", как и положено рыцарскому роману, наделен хитроумным разветвленным сюжетом, его герои носят звучные имена, позаимствованные у Ариосто. Но фантастические подробности, которыми он изобилует, с рыцарскими романами общего имеют довольно мало: в гуще сражения носятся "легковооруженные толмачи", которые переводят паладинам и сарацинам взаимные ругательства и оскорбления, герой мстит убийце своего отца аргалифу Исохару, ударом меча… раскрошив в руках у очконосца аргалифа запасные очки, без которых близорукий Исохар мигом напарывается на христианскую пику… В «несуществующем рыцаре» Кальвино осмеивает отрыв «чистой» идеи от' жизни: лишь в слитности с реальной практикой идеал обретает осязаемость, человек соединяет «обе поло­винки», избавляется от отчужденности.

Сам Кальвино предпочитал публиковать романы, начиная "Рыцарем" и заканчивая "Бароном" - по историческим эпохам, к которым отнесено действие каждого из них: походы Карла Великого - войны с Османской империей конца XVII века - последняя треть XVIII века и наполеоновские войны. Кальвино писал, что его трилогия есть последовательный рассказ о том, как становятся людьми: поиск собственного "я" и обретение бытия - обретение цельности - обретение внутренней свободы не ради себя, а ради других. Здесь уместно будет вспомнить, что, собственно, с этого и начинался постмодернизм в литературе: использование при создании текстов уже готовых элементов (в данном случае - элементов волшебной сказки, романа-"пастиш" XVIII века и рыцарского романа с опорой на Ариосто) с переносом этих элементов в новый контекст и наполнение создаваемых произведений своим собственным, вполне глубоким смыслом, который, однако, не сразу можно распознать под внешней занимательностью и красочностью повествования.

В "Виконте" повествование ведется в настоящем времени, от лица мальчика, участвующего в действии только косвенно. В "Бароне" автору пришлось, чтобы, по его собственному признанию, умерить слишком сильное стремление поставить знак равенства собою и главным героем, "задействовать проверенный механизм под названием Серенус Цейтблом", т.е. историю эксцентричного барона Козимо рассказывает, вспоминая прошлое, его антипод — благоразумный и тихий умом младший брат главного героя.

И, наконец, в "Рыцаре" повествование уже совершенно оторвано от действия: собственно, действие романа состоит в том, что монашка-летописец описывает историю героев-рыцарей и девы-воительницы Брадаманты, постоянно обращаясь к своим перу и пергаменту. При этом само описание порой заменятся "описанием описания": "Волнистые линии, что я сейчас набрасываю, - это море, вернее, океан. Вот здесь я рисую кораблик, на котором совершает плаванье Агилульф, а с другой стороны - огромного кита, с надписью в рамочке: "Море-Океан". Эта стрелка намечает курс судна. Можно прочертить еще одну стрелку, намечающую курс кита; и вот они перекрещиваются. Значит, в этом месте океана произойдет встреча кита с кораблем, а так как кит у меня получился гораздо больше, то плохо придется кораблю". Впрочем, в конце романа (и в конце тома) повествование и действие сойдутся - довольно неожиданным образом.

Именно таким, совершенно неожиданным образом будет развиваться и дальнейшее творчество самого Кальвино.

В «Космикомнческих рассказах» (1965) Кальвино избирает в качестве сюжета теории космогонии и «одушевляет» такие вселенские процессы, как возникновение планет, появление жизни на Земле, внося в категории времени и пространства элемент живого присутствия, некоего вечного прообраза человека, лукавого наблюдателя происходящего. Он олицетворяет развитие Все­ленной, «разум материи», организующее начало в хаосе бесконечно­сти. В форме философско-фантастической прозы Кальвино с мягким юмором воплощает веру в грядущие судьбы Вселенной и человече­ства.