Габриэль гарсиа маркес (1928)

back

70е-80е: «КАРНАВАЛИЗАЦИЯ» ЛИТ-РЫ: ПАРАЛЛЕЛЬНОЕ СОСУЩЕСТВОВАНИЕ И ВЗАИМОПРОНИКНОВЕНИЕ «ПАРА-КУЛЬТУРЫ» И «ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО РОМАНА». СДВИГИ В ОСОЗНАНИИ СТАТУСА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ И РОЛИ ХУД-КА. РАСШИРЕНИЕ СФЕРЫ ОБЪЕКТОВ ИЗОБРАЖЕНИЯ. РЕАЛЬНОСТЬ, ВКЛЮЧАЯ ВНУТРЕННИЙ МИР, ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ГЛАВНЫМ ДЛЯ ИЗОБРАЖЕНИЯ. ВОЗМОЖНЫЕ МИРЫ (ВООБРАЖАЕМЫЕ, ГАЛЮЦИНОГЕННЫЕ, АЛЛЕГОРИЧЕСКИЕ И Т.Д.) БОЛЕЕ НГЕ РАСЦЕНИВАЮТСЯ КАК ПРИЗНАК МАРГИНАЛЬНОЙ ЛИТ-РЫ. МАРКИРОВАННАЯ СОТВОРЕННОСТЬ ХУД. МИРА (НАЛИЧИЕ АВТОРА-ТВОРЦА, ФИКТИВНОСТЬ, ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ), ЕГО ЗАВИСИМОСТЬ ОТ КОНВЕНЦИЙ ОСОЗНАЮТСЯ ЧИТ. КАК НЕОБХОДИМЫЙ ПРИЗНАК СОВРЕМЕННОСТИ ЛИТ. ПРОИЗВЕДЕНИЯ (+Кальвино, Барт, Эко, Фаулз).

Феномен лат-амер. лит-ры ~ к сер. 60х гг. Кризис Европы: д/того, чтобы Евр. открыла глаза и посм. вокруг, ее надо оч. сильно уязвить. 1й европецентрист. кризис после 1й мир. войны. Тотал. режимы в нач. 30х гг., пыт. найти какие-то формы идеол., лежащие за пределами европ. цивилиз.

Неискоренимая убежд., что мы древнее. Нов. ситуация принятия и утверждения ценностей оказ. в ходу в Евр.

1. отказ от убеждения, что сущ-т некая уникальная всеобщая ценность, ради кот. н. объединится, а остальных отправить в лагерь, сжечь, «кто не снами, тот против нас». Терпимость к меньшиств.

Открытость к чужому возможна только при условии, что у вас возник. неудовлетв. своим.

2. чтобы люди разуверились в идеях «пол» надо, чтобы возникла новая Европа. (???).

В 60е гг. было много идей: мн-во альтерн. идей, когда каждая имеет право на существ. - теория релятивизма.

Наличие большого кол-ва альт. идей опиралось на прост. идею, что отрицаем. система представлений и ценностей на законных основаниях заслуживает того, чтобы ее отрицали.

Отрицаемое оказ. в 1м ряду со всеми утвержд. себя; вчерашнее оказал. в 1м ряду с сегодняшним => кажд. идея приобрела хар-р чужой.

! свое обсужд. как чужое: чтобы твоя система ценностей им. стату чужого, надо допустить налич. чуж. взглядов (другое видение себя и мира).

Но: толерантность - иллюзия, как убивали, так и будут убивать. Но в 20м в. этих иллюзий было достаточно.

В Сов. союзе М. читали с изумлением. Роман заканч. тем, что ребенка поедают муравьи.

Конец = эпиграф, кот. преврат. в эпитафию. После М. забыли всех, кто был до него. Но фокус новизны есть фокус, за кот. стоит разоблачение.

Мокондо - город-символ провинц. Колумбии и латиноамер. глубинки в целом вобрал в себя немало черт реальн. Аракатаки, где вырос Маркес, и подобн. городков, гже ему пришлось побывать. Атмосфера этих мест дает себя знать в рассказах и повестях 50х гг., ставших прологом к «Сто лет одиночества»

Погружая своих героев в дебри «зеленого ада», М. до поры до вр. не дает им почувствовать сопротивление природы. 1й из рода Буэндиа и его спутники еще не ведают опасности столкновения «варварства» с «цивилизацией», не подозревают, что носят в душе разрушительное начало индивидуализма. М. дает героям изведать радость гармонии. В Макондо поначалу все равны, сыты, молоды. Но идиллия недолговечна. Из «земного рая» уходят по своей воле, так велико искушение жизнью вне утопии, в большом мире, посланцы кот. захлестывают Мак. на протяжении всего романа. Соприкоснувшись с цивилизац. ,М. познает все: войны, интриги и т.д. Так Мак. обретает черты не просто колумб. г. 19-20 вв., но и всего континента, всего чел. рода. Исходно Макондо - подобие Эдема. Но некот. его обитатели грезят о большом мире, о свободе. Следствием этого становится одиночество. Это проклятие рода Буэндиа дает о себе знать сразу же, как только кажд. осознает себя как самоценную личность. Более того, ради утверждения своей индивидуальности оказывается возможным ущемить или деформировать индивид. др. людей. Чем тщательнее Урсула укрепляет семейн. очаг, тем настойчивей стремятся из дома ее сыновья, внуки и т.д. Каждого гонит в большой мир его собствен. од-во. Оно может стать созиающим фактором, если это - любознательность или творч. порыв. Но один. личность, осознав себя свободной, таит в себе огромн. разруш. силу - войны полковника Буэндиа кончаются ничем. Герои М. погружаются в один., как в болезнь.

Другая разновидность проклятия - один-во любви (Амаранта Буэндиа). Но она одинока и в ненависти. Даже счастливые любовники, последние из рода Б., отравлены, по словам пис., одиночеством и любовью. Разрушительная мощь од-ва нарастает по мере того, как поиски индивидуальности превращаются в индивидуализм, что и сметает Мак. Перед тем, как исчезнуть М. приобретает черты «химерического прошлого»: в полувымершем городе никто не помнит ни Буэндиа ни прошлого. Город обретает черты родного гор. Маркеса. Его закат описан ностальгически, почти нежно. Документ. и автобиогр. детали (=Борхес, Корт) усложняют образ времени. Реальность прошлого Мак. и Б. не раз подвергается сомнению. Читатель как бы путеш. по воспоминаниям разн. людей, иногда возвращаясь по неск. раз на 1 и то же место. Но история рода Б. и сверхреальна - это сбывшееся пророчество, оно записано на бумаге. => пересечение 2х способов подачи текста: были и вымысла.

М. играет с понятием вымысла и быль. Магическое в романе - норма (лет. циновки, вознесения и т.д.). Чудеса и магия в романе восходят к народным книгам о святых, к легендам. У М. в романе не верят в немагическую часть действительности, кот. скучна или страшна. Город вычеркивает из коолективной памяти факт массового расстрела людей, исчезновения их трупов.

Структурно: М. больше всего играет с Библией. Играет с полным набором идей.

И 5книжье как текст и как структура, возвращается к началу, библейск. идеологемы.

Макондо - «земля, кот. никто не обещал» = земля обетованная.

След. слой с кот. играет М. - исток европ. цивил; Аурелино => Аврелий - римск. империя (греч. - Аркадия).

Антич. кул-ра.

Идея - конец не обяз-но явл. концом, на началом чего-то другого.

Свое как чужое, чужое как свое. Не просто сказка, а сказка, слепленная из чего-то, и мы это знаем.

М. не изобретает ни 1 хода, кот. не было бы до него, но застав. чит. изумиться этому ходу.

Сцена вознесения.

Идеологич. составляющая романа рассказ. также, как и вознесение и «ковры-самолеты». М. умудряется так излагать пол-ку, как будто это сказка.

Мы что-то др. приняли за этот колумб. текст, а он явл. законной частью европ. кул-ры, там исп. компонент, что-то от Сервантеса.

Живой автор живого фольклора.

Довольно простой набор идей.

Мы оказ. в сост-и видеть и ценить др. мысли и тексты, нац. специфика - ее нет, т.к. мы это обозначили как чужое. В круге чтение, т.к. изм-я в сознании чит-й.

В 20м в. нет ничего уникального!

«постмодернизм» в филологии ничего не означ., т.к. постиндустр-м в эк-ке не означает, что в лит-ре, иск-ве тоже будет постмодернизм, они не привязаны др. к др. Не уд. отделить синхрон. подход от дихронич. Нездоровое переживание 20м в. века века 19-го.

К серю 19 в. фил-я, эстетика и т.д. убедили, что везде есть место прогрессу.

«Все завтрашнее будет лучше, чем сегодня». Искренняя вера в новизну того что на самом деле новым не явл.

1ним из «серьезных» наследий 19 в для 20 в. было то, что лит-ра поверила в свое высокое предназначение - ни просто в 1м ряду с философ, а то, что явл. 1м средством познания действ-ти наряду с физикой, химией, психол-й.

Но давать примеры псих-м, физ-м и т.д. не явл. задачей лит-ры.

Лит-ру не назыв. «энциклоп. жизни» - это как орден, но на с. деле нет.

Соотношение изображ. и изображаемого.

На руб. веков (19 и 20) - модерн - иск-во и творец противопоставили себя миру и природе. 20 в. бился с этой проблемой.

В рез-те ||-ного сосуществ. текстов с разными претензиями => 1 поколение позволяет им сосущ-ть => в 20м в. сущ-т рядом «история», тексты и антиистор. «тексты». Борхес сформировал неск-ко истор. подходов в лит-ре. Берет истор. полотно. Событие является продолжением цепи др. событий => история приобретает статус филолог. парадокса.