3. «Приднепровский край», 1902, № 1465 (22 февраля)

19. Лев Толстой о литературе и критике

В издании «Посредника» появился на днях роман фон Поленца «Крестьянин» с предисловием Л.Н. Толстого, горячо рекомендующего этот роман.

В прошлом году мой знакомый, вкусу которого я доверяю, дал мне прочесть немецкий роман «Бютнер-бауэр» фон Поленца. Я прочел и был удивлен тому, что такое произведение, появившееся года два тому назад, никому почти не известно.

Роман этот не есть одна из тех подделок под худо­жественные произведения, которые в таком огромном количестве производятся в наше время, а настоящее художественное произведение. Роман этот не принад­лежит ни к тем, не представляющим никакого инте­реса описаниям событий и лиц, искусственно соединен­ных между собою только потому, что автор, выучив­шись владеть техникой художественных описаний, желает написать новый роман; ни к тем, облеченным в форму драмы или романа, диссертациям на заданную тему, которые также в наше время сходят в публике за художественные произведения; не принадлежит и к произведениям, называемым декадентскими, особенно нравящимся современной публике именно тем, что, бу­дучи похожими на бред безумного, они представляют из себя нечто вроде ребусов, отгадывание которых со­ставляет приятное занятие и вместе с тем считается признаком утонченности. <…>

Но мало того, что роман этот есть настоящее худо­жественное произведение, он еще и прекрасное худо­жественное произведение, соединяющее в себе в высо­кой степени все три главные условия настоящего хоро­шего произведения искусства. <…>

Роман этот, несомненно, прекрасное произведение искусства, с чем согласится всякий, кто прочтет его. А между тем роман этот появился три года тому на­зад, и хотя он и был у нас переведен в «Вестнике Европы», он прошел совершенно незамеченным и в России, и в Германии. Я спрашивал нескольких, встречен­ных за последнее время, литературных немцев про этот роман, – они слышали имя Поленца, но не читали его романа, хотя все читали последние романы Золя, и рас­сказы Киплинга, и драмы Ибсена, и д'Анунцио, и даже Метерлинка.

Лет 20 тому назад Мэтью Арнольд написал пре­красную статью о назначении критики. По его мнению, назначение критики в том, чтобы находить во всем том, что было, где бы и когда бы то ни было писано, самое важное и хорошее и обращать на это важное и хорошее внимание читателей.

Такая критика в наше время затопления людей га­зетами, журналами, книгами и развития рекламы, мне кажется, не только необходима, но от того, появится ли и получит ли авторитет такая критика, зависит вся будущность просвещения образованного класса нашего европейского мира.

Перепроизводство всяких предметов бывает вредно; перепроизводство же предметов, составляющих не цель, а средство, когда люди это средство считают целью, – особенно вредно.

Лошади и экипажи, как средства передвижения, одежды и дома, как средства защиты от перемен погоды, хорошая пища, как средство поддержания сил организма, очень полезны. Но как только люди начи­нают смотреть на обладание средствами как на цель, считая хорошим иметь как можно больше лошадей, до­мов, одежд, пищи, – так предметы эти становятся не только не полезными, но прямо вредными. Так это слу­чилось с книгопечатанием в достаточном кругу людей нашего европейского общества. Книгопечатание, несом­ненно, полезное для больших малообразованных масс народа, в среде достаточных людей уже давно служит главным орудием распространения невежества, а не просвещения.

Убедиться в этом очень легко. Книги, журналы, в особенности газеты стали в наше время большими де­нежными предприятиями, для успеха которых нужно наибольшее число потребителей. Интересы же и вкусы наибольшего числа потребителей всегда низки и грубы, и потому для успеха произведений печати нужно, что­бы произведения отвечали требованиям большого чис­ла потребителей, то есть чтобы касались низких инте­ресов и соответствовали грубым вкусам. И пресса вполне удовлетворяет этим требованиям, имея полную возможность этого, так как в числе работников прессы людей с такими же низкими интересами и грубыми вкусами, как и публика, гораздо больше, чем людей с высокими интересами и тонким вкусом. А так как при распространении книгопечатания и приемах торговли журналами, газетами и книгами эти люди получают хорошее вознаграждение за поставляемые ими и отве­чающие требованиям массы произведения, то и яв­ляется то ужасное, все увеличивающееся и увеличи­вающееся, наводнение печатной бумаги, которая уже одним своим количеством, не говоря о вреде содержа­ния, составляет огромное препятствие для просвещения.

Если в наше время умному молодому человеку из народа, желающему образоваться, дать доступ ко всем книгам, журналам, газетам и предоставить его самому себе в выборе чтения, то все вероятия за то, что он в продолжение 10 лет, неустанно читая каждый день, бу­дет читать все глупые и безнравственные книги. По­пасть ему на хорошую книгу так же маловероятно, как найти замеченную горошину в мере гороха. Хуже же всего при этом то, что, читая все плохие сочинения, он будет все более и более извращать свое понимание и вкус; так что, когда он и попадет на хорошее сочине­ние, он уже или вовсе не поймет его, или поймет его превратно.

Кроме того, благодаря случайности или мастерству рекламы, некоторые плохие произведения, полу­чают не оправдывае­мую своими достоинствами большую известность. Эта же большая известность заставляет все большее и боль­шее количество людей читать такие книги, и слава нич­тожной, часто вредной, книги, как снежный ком, все вырастает и вырастает, и в головах огромного боль­шинства людей, тоже как снежный ком, образуется все большая и большая путаница понятий и совершенная неспособность понимания достоинств литературных произведений. И потому, по мере все большего и боль­шего распространения газет, журналов и книг, вообще книгопечатания, все ниже и ниже спускается уровень достоинства печатаемого и все больше и больше погру­жается большая масса так называемой образованной публики в самое безнадежное, довольное собой и по­тому неисправимое невежество.

На моей памяти, за 50 лет, совершилось это пора­зительное понижение вкуса и здравого смысла читаю­щей публики. Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу только на неко­торые, более заметные и мне знакомые примеры. В рус­ской поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обыкновенно забывается), поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным поэтам Май­кову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишен­ному поэтического дара Некрасову, потом к искусствен­ному и прозаическому стихотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону, потом к совершенно бездарному Апухтину, а потом уже все ме­шается, и являются стихотворцы, им же имя легион, которые даже не знают, что такое поэзия и что значит то, что они пишут и зачем они пишут.

Другой поразительный пример английских прозаи­ков. От великого Диккенса спуск сначала к Джорджу Эллиоту, потом к Теккерею. От Теккерея к Троллопу, а потом уже начинается безразличная фабрикация Кип­лингов, Голькенов, Ройдер Гагартов и т. п. То же еще поразительнее в американской литературе: после вели­кой плеяды – Эмерсона, Торо, Лойеля, Уитиера и др. вдруг все обрывается, и являются прекрасные издания с прекрасными иллюстрациями и с рассказами и рома­нами, которые невозможно читать по отсутствию в них всякого содержания.

В наше время невежество образованной толпы до­шло уже до того, что все настоящие великие мысли­тели, поэты, прозаики, как древности, так и XIX века, считаются отсталыми, не удовлетворяющими уже вы­соким и утонченным требованиям новых людей. На все это смотрят или с презрением, или с снисходительной улыбкой. Последним словом философии в наше время признается безнравственная, грубая, напыщенная, бес­связная болтовня Ницше; бессмысленный, искусственный набор слов, соединенных размером и рифмой, разных декадентских стихотворений считается поэзией высшего разбора; на всех театрах даются пьесы, смысл кото­рых никому, не исключая и автора, неизвестен, и в мил­лионах экземпляров печатаются и распространяются, под видом художественных произведений, романы, не имеющие в себе ни содержания, ни художественности.

– Что мне читать, чтобы дополнить свое образова­ние? – спрашивает молодой человек или девушка, окон­чившие высшую школу.

О том же спрашивает выучившийся читать и по­нимать читанное человек из народа, ищущий истинного просвещения.

Для ответа на такие вопросы, разумеется, недоста­точна наивная попытка опроса выдающихся людей: ка­кие сто книг они считают лучшими?

He помогает этому тоже существующее в нашем ев­ропейском обществе, всеми молчаливо признанное, под­разделение всех писателей на разряды: первого, вто­рого, третьего и т. д. сорта, на гениальных, очень талантливых, талантливых и просто хороших. Такое де­ление не только не помогает истинному пониманию достоинств литературы и отысканию хорошего среди моря дурного, но еще более мешает этому. Не говоря уже о том, что самое деление это на разряды очень часто неверно и держится только потому, что очень давно сделано и всеми принято, – не говоря об этом, такое деление вредно потому, что у писателей, призна­ваемых первосортными, есть очень плохие вещи и у пи­сателей самого последнего разбора – вещи превосход­ные. <…>

Ответить на важнейший в наше время вопрос ищу­щего образования юноши образованного сословия или человека из народа, ищущего просвещения, может только настоящая критика, – не та критика, которая существует теперь и которая поставляет себе задачей восхвалять произведения, получившие известность, и под эти произведения придумывать оправдывающие их туманные философско-эстетические теории, и не та кри­тика, которая занимается тем, чтобы более или менее остроумно осмеивать плохие или чужого лагеря произ­ведения, и еще менее та критика, которая процветала и процветает у нас и задается целью по типам, изобра­жаемым у нескольких писателей, определять направле­ние движения всего общества или вообще по поводу литературных произведений высказывать свои экономи­ческие и политические мысли.

Ответить на этот огромной важности вопрос: что читать из всего того, что написано? – может только настоящая критика, та, которая, как говорит Мэтью Арнольд, поставит себе целью выдвигать и указывать людям все, что есть самого лучшего как в прежних, так и в современных писателях.

От того, появится или нет такая критика, бескорыст­ная, не принадлежащая ни к какой партии, понимающая и любящая искусство, и установится ли ее авторитет настолько, что он будет сильнее денежной рекламы, – зависит, по моему мнению, решение вопроса о том, по­гибнут ли последние проблески просвещения в нашем, так называемом образованном, европейском обществе, не распространяясь на массы народа, или возродится и оно, как оно возродилось в средние века, и распростра­нится на большинство народа, лишенного теперь вся­кого просвещения.

Неизвестность среди публики прекрасного романа Поленца, точно так же, как и многих других, тонущих в море печатного хлама, хороших произведений, тогда как бессмысленные, ничтожные и даже просто гадкие произведения литературы обсуждаются на все лады, неизменно восхваляются и расходятся в миллионах экземпляров, вызвала во мне эти мысли, и я пользуюсь случаем, который едва ли еще мне представится, чтобы, хоть вкратце, высказать их.

4. «Русский Туркестан», 1902, № 24.