1. Эфрон с.К.

23. «Биржевые ведомости», 1902, № 291 (25 октября)

1. У л.Н. Толстого

Из Ясной Поляны г. Поль Бойэ пишет в парижской «Temps» (нумер от 4 ноября (22 октября): «Я провел неделю у одного из моих лучших друзей, Александра Е., выдающегося писателя, который предпочи­тает здоровую жизнь фермера прозябанию в писательских кругах Петербурга и Москвы. Теперь я вернулся в Ясную Поляну. Лев Николаевич встретил меня, по обыкновению, с распро­стертыми объятиями; был как раз обеденный час, и все на­правились в столовую.

• Ну, что наш друг, – спросил он, – пишет он теперь? Постарел, должно быть?

Этот вопрос «постарел он?» вы зачастую услышите из уст Толстого, но как-то вы всегда при этом сознаете, что говорит не эгоист, сам стареющий, а художник, для которого внешний вид людей и вещей всегда представляет значительный интерес.

Беседа оживляется, в ней участвуют все, настроение у всех отличное. Третьего дня состоялась консультация врачей, и решено, что в нынешнем году Толстой в Крым не поедет, а зиму проведет в своем родовом доме. Лев Николаевич, которого болезни, чередовавшиеся одна за другой, не излечили от скеп­тического отношения к медицине, предоставляет всем судить и действовать, как заблагорассудится; он, мне кажется, счаст­лив тем, что ему позволили остаться дома. Одна только Москва остается для него запретной областью: там слишком много посетителей, там он часто устает.

• Как я жалею, – сказал он мне, – что в нынешнем году вы не застали мою сестру-монашенку. Она покинула нас несколько дней тому назад, незадолго, значит, до вашего приезда, и отправилась в свой монастырь; срок ее отпуска истек. Она все та же, нисколько не изменилась. <…>

• На днях, – начал Лев Николаевич, – я читал статьи и peчи Жореса, вышедшие отдельным сборником. Чего только нет в них! Тут и рабочий вопрос, и сахарная концепция, и гаагская конференция. Тут решительно все, и ровно ничего. Должно быть, талантливый оратор, этот Жорес. Мне кажутся забавными претензии социалистов провидеть будущее. Как будто теория, какая бы то ни было теория, хотя бы новейшая, дает возможность что-нибудь предвидеть. Я слышу, говорят о трестах, которым суждено облегчить специализацию про­изводства; это возможно, но далеко не доказано. Лично я в трестах не вижу ничего, кроме опасности страшного кризиса, который завершится возвратом к положению, мало чем отличающемуся от нынешнего. Мне известно только одно сред­ство к улучшению общественной жизни. Надо устранять зло во всех тех случаях, где оно дает себя чувствовать, устранять в момент, когда оно причиняет страдания, а не сочинять тео­рии. Да в них ли, в теориях, дело? Мне кажется, что они отжили свое время и могут еще волновать собою людей узких, малокультурных. Социалистские теории разделяют судьбу женских мод, быстро переходящих из гостиной в переднюю. О, эти теории! Вчера еще в «Русских ведомостях» я читал фельетон об автоматизме, о человеке-машине. Чистейший набор слов все это! Наши действия вовсе не произвольны, и мне не известно ни одно, которое не обусловливалось бы одним из трех следующих мотивов: разум, чувство, внушение; разу­мом – в случаях очень редких и притом лишь для лучших среди нас; чувством – почти всегда; внушением – гораздо чаще, чем полагают. Особенно над детьми страшно велика власть внушения. Потому-то так трудна задача воспитания.

Здесь был затронут вопрос о воспитании, наиболее близкий сердцу основателя яснополянской школы.

• Как-то на днях, – продолжал он,– одна из моих ма­леньких племянниц говорит мне: «Дядя Лева, я хочу остаться старой девой, и дочери мои тоже останутся старыми девами». Уважать ли это незнание, столь очаровательное в своей наив­ности? Мне кажется, самое лучшее - решить вопрос так, как его решал Жан-Жак Руссо. Вы помните грубый ответ, который он влагает в уста матери, «столь скромной в своих речах и манерах, но часто во имя добродетели и ради блага своих детей откидывавшей ложный стыд»? На неловкие запросы детей я отвечал бы охотно, как она, вполне уверенный, что прирожденное чувство стыдливости сделает свое дело, и часто ставлю себе вопрос: что надо читать детям? Все за­висит, прежде всего, от возраста, а затем от условий среды и характера также. У англичан имеется на это готовый ответ: «Дайте детям одну из двадцати или ста известных вам лучших книг». Но это совершенно коммерческий, «чисто английский» способ решения, которого никто вне Англии всерьез не примет. Англичане ведь и распространителями христианского учения считают себя, потому что они печатают Библию в десятках миллионов экземпляров.

И, переходя к французским делам, к известиям о клери­кальной борьбе в Бретани, Толстой спросил:

• Каким образом вы до сих пор не добились отделения церкви от государства? Это для вас единственный разумный исход, но его-то и боятся многие французы. А между тем вас страшат опасности лишь воображаемые. Как часто жертвуют, вообще, несомненным благом во имя опасностей, совершенно мнимых, которые никогда не могли бы настать».