18. Тип "отвлеченного" человека в романе и.С. Тургенева "Рудин".

Как видно из писем, рецензий и отдельных замечаний Чернышев­ского, Боткина, Некрасова, Тургенев писал этот роман неуверенно, постоянно прислушиваясь к мнениям своих друзей. Отправляясь от жизненного прототипа — радикального западника Михаила Бакуни­на, писатель решил показать его в привлекательном виде. Он писал о том, что в Рудине представлен «довольно верный портрет Бакунина»-И действительно, портрет Рудина имеет много общих черт с портре­том Бакунина: «курчавый, смуглый, с лицом неправильным, но выра-зительным и умным, с живым блеском в быстрых, темно-синих гла­зах, с прямым широким носом и красно очерченными губами». Сходство с Бакуниным обнаруживается и в салонном, полупоэти­ческом, полуфилософском, красноречии героя, в его умении «пришпи­ливать слово, как бабочку, булавкой».

Друзья Тургенева, не разделявшие его ранних симпатий к Бакуни­ну, сделали ряд критических замечаний, подчеркнув, что Бакунин в образе Рудина слишком идеализирован. Тургенев согласился с ними и решил переделать роман. В процессе переработки писатель допустил противоположную крайность: темные краски при описании героя были настолько сгущены, что Рудин предстал чуть ли не фанфароном и лицемером. Тургенев сам испугался своего героя и необъективности авторского отношения к нему и снова решил подвергнуть роман ис­правлению. Все эти переработки не могли не сказаться на идейном содержании и на композиции произведения, не могли не породить ряд противоречий в характере главного героя и в отношении к нему дру­гих персонажей23.

Однако все противоречия как в характере Рудина, так и в оценке его деятельности следует рассматривать как отражение жизненных противоречий той поры, в противном случае Тургенев не соглашался бы с различными мнениями друзей. Вместе с тем нельзя сводить типи­ческий образ Рудина только к его прототипу Бакунину, ибо Рудин, как и всякий тип, значительно шире своего прототипа.

В чем же противоречивость Рудина как типического героя 40-х годов? Рудин умен, талантлив, благороден, в нем не угас огонь любви к истине, он умеет зажечь этот огонь в других людях (Наталья, Басис­тое), с увлечением говорит о высоком призвании человека, о значении науки и просвещения, о будущем своего народа, критикует бесплод­ный скептицизм, клеймит позором малодушие и лень, любит музыку, ценит поэзию, красоту, готов всегда «жертвовать своими личными выгодами», обладает удивительной способностью схватывать в любой проблеме главное.

Рудин честен, искренен в своих отношениях с Натальей Ласунс-кой, горяч и остроумен, находчив и непримирим в спорах с Пигасо-вым, которого разбивает в полемике по всем статьям, увлекает всех своим красноречием. «Рудин владел едва ли не высшей тайной — музыкой красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие. Иной слушатель, пожалуй, и не понимал в точности, о чем шла речь; но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его глазами, что-то лучезарное загоралось впереди» (С. 5, 229). Наконец, герои­ческая, хотя, в сущности, и бесполезная, гибель Дмитрия Рудина на парижских баррикадах, рассказанная в эпилоге романа, свидетель­ствует о благородстве героя. Во всем этом сказались несомненные симпатии автора к мыслящим представителям передовой дворянской молодежи 40-х годов.

И все же, несмотря на эти личные достоинства Рудина, заметно отличающие его от других представителей провинциального дворян­ского общества (Пандалевского, Пигасова, Дарьи Михайловны Ласун-ской), мы обнаруживаем в нем ряд отрицательных черт, которые не только являются следствием его отвлеченного воспитания как в дво­рянской семье, так и в кружке Покорского (Станкевича), но и свиде­тельствуют о том, что Тургенев как художник предощущал приближа­ющееся социальное банкротство дворянства.

Получив весьма широкое, но отвлеченное образование, Рудин ока­зался не готовым к практической деятельности. Он умел глубоко ду­мать, горячо спорить, но не умел ничего делать, и это его неумение представлено Тургеневым как исторически обусловленная черта той части дворянской молодежи 30—40-х годов, которая была весьма да­лека от народа, ориентировалась на бакунинский радикализм, обер­нувшийся позднее беспочвенностью и бесперспективностью.

Попытки Рудина действовать, приносить практическую пользу оказываются бесплодными: стремление сделать реку судоходной на­толкнулось на протест владельцев мельниц и потерпело крах; из же­лания ввести агрономические преобразования в деревне ничего не вышло; педагогическая деятельность разбилась о косность гимнази­ческого начальства. И хотя общее направление деятельности Рудина было прогрессивным, практической пользы она не принесла. Турге­нев объясняет это, во-первых, слабостью характера своего героя, его либеральной размагниченностью, робостью перед препятствиями, а во-вторых, историческими условиями русской действительности того времени. Русская действительность той поры не предоставляла бла­гоприятной почвы для расцвета личности, для раскрытия ее богатей­ших возможностей, для применения тех сил, которые заключались в искреннем, горячем, зовущем вперед слове лучших представителей дворянской интеллигенции. Разлад высокоразвитой, одаренной лич­ности с социальными условиями жизни порождал в среде либераль­ной дворянской интеллигенции так называемых «лишних людей», «умных ненужностей».

Мучительно переживая этот разлад, передовые люди 40-х годов искали выход то в философии, то в искусстве. Они очень много чита­ли, умели тонко воспринимать прекрасное в природе и в человеке, своим восторженным отношением к искусству увлекали других. Они превзошли своих дряблых и анемичных современников — уездных гамлетов и либеральных чулкатуриных хотя бы тем, что их горячее слово жадно слушала молодежь.

А. М. Горький был прав, когда писал: «Приняв во внимание все условия времени — и гнет правительства, и умственное бессилие об­щества, и отсутствие в массах крестьянства сознания своих задач —мы должны будем признать, что мечтатель Рудин, по тем временам, был человеком более полезным, чем практик, деятель... Нет, Рудин лицо не жалкое, как принято к нему относиться, это несчастный человек, но своевременный и сделавший немало доброго. Ведь, как уже сказано, Рудин — это и Бакунин, и Герцен, и отчасти сам Турге­нев, а эти люди ... недаром прожили свою жизнь и оставили для нас превосходное наследство»".

Общественная роль Рудиных значительно шире, чем роль Онеги­ных и Печориных. В условиях, когда свирепствовала реакция, когда никакое иное действие, кроме слова, да и то замаскированного, было невозможно, смелые, зовущие вперед речи Рудина приобретали осо­бое значение. Они находили горячий отклик в сердце восторженного, доброго юноши Басистова, они всколыхнули жизнь Натальи Ласунс-кой, пробудили в ней лучшие чувства и стремления; даже Лежнев в конце романа признает, что «доброе слово — тоже дело», и говорит Рудину: «...Но теперь, поверь мне, я научился ценить тебя», «я люблю тебя», «я уважаю тебя».

В романе «Рудин» Тургенев более объективно, чем в «Гамлете Щигровского уезда», оценивает деятельность философских кружков. В «Гамлете» герой почти полностью отрицает кружки, признает их «гибелью всякого самобытного развития», «пошлостью и скукой под именем братства и дружбы», местом, где узаконено право «запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища», наконец, «заколдованным кругом, в котором погиб не один порядочный чело­век», причем автор ничего не противопоставляет этой оценке. В «Ру-дине», напротив, о кружке Покорского (Станкевича) и Рудин и Леж­нев отзываются с благоговением, вспоминают о нем как о лучшей странице своей юности. Они понимают необходимость философского образования и видят положительную роль кружков в развитии рус­ской общественной жизни.

Лежнев, а вместе с ним и Тургенев в романе «Рудин» как бы предостерегают против огульного отрицания всякой философии: «Нельзя же допустить, чтобы под именем философии нападали на всякое честное стремление к истине и к сознанию». Без знания фило­софии истину не постигнуть во всей ее сложности. Все дело, вероят­но, заключается в том, чтобы, не отрицая важности и необходимости философии, привести ее в соответствие с насущными, национальны­ми потребностями жизни, чтобы русская жизнь освещалась передо­выми философскими идеями, рожденными прежде всего на отечес­твенной почве. В этом плане глубокий смысл приобретает критика Рудина Лежневым: «Несчастье Рудина состоит в том, что он России не знает, и это,точно. большое несчастье», — говорит Лежнев, но тут же добавляет, что «это не вина Рудина: это его судьба, судьба горькая и тяжелая, за которую мы-то уж винить его не станем».

Действительно, многие дворянские интеллигенты того временибыли далеки от жизни народа, не знали России. В значительной мере этому способствовали различные космополитические теории, отри­цавшие национальную специфику, подменявшие национальное от­влеченным, общечеловеческим. Космополитизм как отрицание наци­ональной специфики в развитии народов был подвергнут критике в романе «Рудин»: «Космополитизм — чепуха, космополит — нуль, хуже нуля; вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет». В этих словах Лежнева— глубокая мысль Тургенева о том, что национальный вклад в мировую культуру вносят только те люди, которые любят свою родину, понимают свой народ, гордятся своей национальной принадлежностью. Только свободное и полное развитие национального в произведении искусства делает его достоя­нием общемировой культуры. Утрачивая же национальную почву под ногами, человек превращается в «перекати-поле», судьба которого зависит от ветра.

В романе «Рудин» Тургенев запечатлел ряд весьма оригинальных характеров русских дворян: это и знатная барыня, вдова тайного со­ветника Дарья Михайловна Ласунская с ее непомерной «светской спесью» и эгоцентризмом; и отставной штабс-ротмистр Волынцев, весьма недалекий, хотя и честный человек, страдающий хронической стихобоязнью, типичный бирюк; это и женоненавистник Африкан Семенович Пигасов, неудачник в науке, желчный человек с элемента­ми примитивного скептицизма; и, наконец, секретарь Дарьи Михай­ловны Пандалевский — льстец и подхалим, превзошедший самого Молчалина, умеющий вовремя умилиться и пролить слезу, разыграть смущение или польстить Дарье Михайловне — своей благодетельни­це. Все эти лица составляют цвет уездного дворянского общества и «украшают» «салон» бывшей светской львицы Дарьи Михайловны Ласунской.

На фоне этого «салона» выделяются и добрый восторженный юно­ша Басистое, который горячо воспринимает все слова Рудина и всей душой ненавидит Пандалевского, и чистая, искренняя и восприимчи­вая ко всему прекрасному Наталья Ласунская.

В создании романа «Рудин» сыграли роль личные переживания писателя, его взаимоотношения с Татьяной Александровной Бакуни­ной, что отразилось в образе Натальи Ласунской («премухинский роман» Тургенева). Семья Бакуниных проводила лето в деревне Пре-мухино, расположенной в Тверской губернии на живописных берегах реки Осуги. Здесь часто собирались писатели, критики, велись споры о жизни, о добре и красоте, об искусстве. Их участники увлекались философией, музыкой, рассуждали о судьбах человечества, о нрав­ственных проблемах, верили в «святую дружбу», вечную любовь. Тур­генев приехал в Премухино из Берлина в июне 1840 г. Иван Сергее­вич, как и его друзья В. Г. Белинский и М. А. Бакунин, был вовлечен в духовный водоворот премухинской жизни. Влюбившись в Татьяну Александровну Бакунину, он открыл ей душу, говорил о преданной дружбе, возвышенной любви. «Я стою перед Вами и крепко, крепко жму Вашу руку, — писал он ей. — Я бы хотел влить в Вас надежду и силу и радость... я никогда ни одной женщины не любил более Вас... Для Вас одних я хотел бы быть поэтом... Вам я читаю, что выльется из-под пера моего, Вам, моя прекрасная сестра... Ваш образ, Ваше су­щество всегда живы во мне, изменяются, растут и принимают новые образы» (Я. 1, 390—391). Восторженная, как дитя, и чуткая к малей­шим душевным изменениям, Татьяна Бакунина ощущала в Тургеневе тонкого художника и прекрасного человека. «Вы, мой друг. Вы будете моей последней, вечно искренней, вечно святой любовью», — писала она Ивану Сергеевичу Тургеневу.

Премухинское настроение ощутимо в романе «Рудин»: под звуки музыки Шуберта герои вспоминают то благодатное время, когда сту­дентами спорили о философии Гегеля, о будущности России, а сем­надцатилетняя Наталья Ласунская проникновенно говорит о чистой, идеальной любви.

Воплощением такой любви и является образ Натальи. В нем Тур­генев соединил различные качества характера, позднее приведшие писателя к созданию двух психологических типов героинь: кротких (Лиза в «Дворянском гнезде», Татьяна в «Дыме») и властных (Елена в «Накануне», Ирина в «Дыме»).

Обаяние многих тургеневских героинь, несмотря на различие пси­хологических типов, заключается в том, что их характеры раскрыва­ются в моменты напряженного поэтического чувства. Тургенев, как и его великий предшественник Пушкин, был очень чуток к человечес­ким переживаниям, улавливал их тончайшие оттенки. Он с волнени­ем наблюдал, как изменяются характеры героев под влиянием светлой и облагораживаюшей любви. Этот процесс расцвета молодых сил Тургенев видел и в природе. Он писал 1 мая 1848 г. Полине Виардо: «Я без волнения не могу видеть, как ветка, покрытая молодыми зеле­неющими листьями, отчетливо вырисовывается на фоне голубого неба» (Я. 1, 391). Есть какое-то внутреннее поэтическое сходство между этим весенним пробуждением сил природы и трепетными пе­реживаниями молодых тургеневских героинь в пору их расцвета.

Наталья по духовному развитию возвышается над миром Пигасо-вых и Пандалевских. Вопреки тепличному воспитанию мадам Бон-кур, она вдумчиво относилась ко всему происходящему вокруг, наряду с природной нежностью воспитала в себе силу и решительность ха­рактера.

Наталья глубоко полюбила Рудина, и этой сначала тайной и ро­бкой, а потом открытой любовью освещен каждый ее шаг, проникну­то каждое душевное движение. В отличие от Рудина, который «не в состоянии был сказать наверное, любит ли он Наталью, страдает ли, будет ли страдать, расставшись с нею», Наталья не сомневается в своем чувстве, верит в его силу и способность к самопожертвованию. Мысль о превосходстве женской любви над мужской, прозвучавшая еще в поэмах «Параша» и «Андрей», не покидала Тургенева всю жизнь. Почти сорок лет Тургенев поклонялся таланту и женскому обая­нию французской певицы Полины Виардо. Она вдохновила его на создание образов сильных женщин, властных и очаровывающих — графини Полозовой в повести «Вешние воды» и Ирины в романе «Дым». Многими критиками замечено, что Тургенев в романах обыч­но испытывает с помощью любовной интиги волевые и эмоциональ­ные качества своих героинь.

Ко времени появления в печати романа «Рудин» уже намечалось идейное расхождение Тургенева с лагерем «Современника». Ярко выраженная демократическая тенденция журнала, резкая критика Чернышевским и Добролюбовым русского либерализма не могли не привести к расколу в редакции. Этот раскол, назревавший в течение ряда лет, отражал столкновение двух исторических сил, борющихся за новую Россию, — либералов и революционных демократов.