XI добродетель и стремление к счастью

Если счастье не является принципом морали или даже совсем безнравственно, почему его отрицание должно быть во мне добродетелью, в то время как для других его утверждение является безнравственным принципом? Если отрицание «воли к жизни» является для меня добродетелью, то почему я должен умирать за других для того, чтобы они жили, то есть удовлетворять, таким образом, их стремление, мною отрицаемое? Не значит ли это ради нравственности умереть за безнравственность? Если добродетелью является снять с себя свой плащ, то вместе с этим плащом я надеваю на другого и мою недобродетель, в то время как я кичусь и украшаюсь добродетелью. Или, как может быть добродетелью то, что я, несмотря на собственный голод, не ем для того, чтобы мог есть другой, а ведь только это отрицание стремления делает добродетель добродетелью? Но если это так, то я должен сказать другим: я ничего не ем, но только для того, чтобы ничего не ели и вы; я умираю, но для того, чтобы умерли и вы, чтобы и вы подтвердили, что долг больше, чем жизнь, что вы также отрицаете стремление к жизни!

Но это не так и не должно быть так. Добродетель, долг не находятся в противоречии с собственным счастьем; они находятся в противоречии только с тем счастьем, которое хочет быть счастливым на счет других, на их несчастье. Добродетель — это собственное счастье, которое, однако, чувствует себя счастливым только в связи с чужим счастьем, которое готово даже пожертвовать собой, но только потому и только тогда, когда обстоятельства, к несчастью, складываются так, что счастье других, которых больше, чем я, и которое значит для меня больше, чем я сам один для себя, зависит только от моего собственного несчастья, когда жизнь других зависит только от моей собственной

==636                                   Людвиг Фейербах

смерти? Это трагическая, болезненно ощущаемая, но, тем не менее, без сопротивления взваливаемая на себя необходимость: она следует если не из собственного стремления к счастью, то все же из любовно усвоенного стремления других к счастью; эта необходимость — счастье, но такое, которым наслаждается одновременно и жертвующий самим собой, по крайней мере, наслаждается в представлении и в надежде.

Тождественность людей явлется абсолютной не в уважении перед законом, а в уважении перед другим (хотя бы и не перед этим как раз случайным человеком), который тождественен тебе, следовательно, в уважении перед человеком. Автономия — это неестественное самопринуждение, самоизнасилование. Конечно, существует уважение перед самим собой, но долг представлен только другим человеком.

Желание другого да будет моим желанием, ибо желание другого — это мое собственное желание в его положении, на его месте. Гетерономия, а не автономия, гетерономия, как автономия heteros — другого —вот мой закон.

Там, где нет чувства удовольствия и неудовольствия, там нет также и различия между добром и злом. Голос ощущения — это первый категорический императив. . . Для совершенно чистого разума, обособленного от всяких ощущений, не существует ни бога, ни дьявола, ни добра, ни зла; только разум на основе ощущения и в интересах последнего делает это различие и наблюдает его. Мораль — в такой же степени, опытная наука, как и медицина. То, что в эпоху варварства не считается безнравственным, в эпоху просвещения считается таковым.

* *

Противоположности людей в отношении к морали могут быть сведены к двум: стремление к счастью, или себялюбие, и отрицание себялюбия, самоотрицание, хотя бы они в различные времена и у различных людей и были различны. Так и в кантовской философии, где стремление к счастью не отрицается, а лишь ставится позади, ставится в конце, а не в начале, где от него абстрагируют при исполнении долга, где никакой мотив счастья, как нечто нечистое, не должен быть примешан к исполнению долга ¹.

Эвдемонизм

==637

Надменный категорический императив импонирует с точки зрения абстрактной философии; с точки же зрения природы — это всего лишь очень скромное, благочестивое пожелание. Императив превращает антропологию в какой-то оптатив (желательное наклонение).

Нравственность есть не что иное, как истинная, совершенная здоровая природа человека: ошибка, порок, грех— не что иное, как искажение, несовершенство, противоречие правилу, часто настоящий ублюдок человеческой природы. Истинно нравственный человек нравственен не по долгу, не в силу воли — это было бы создание нравственности из ничего, — он нравственен по природе. Хотя он и нравственен с помощью воли, но воля не основание, не источник его нравственности. Воля — это только подмастерье, а не мастер нравственности; только акушер, а не отец добродетели; только наследник, а не предок нравственной природы; короче, не первая и не первоначальная, не создающая сущность морали.

Каждый, кто не хочет противоречить опыту и истории, согласится, если и не по отношению к добродетели вообще, то по отношению к отдельным добродетелям, что они очень часто имеют для себя основание не в особой моральной воле, а в природе человека. Этот человек ничего не знает о ненависти, зависти, жажде мести, высокомерии, лености, обжорстве; но свобода от этих недостатков или пороков, не благоприобретенная, а врожденная, есть одно с его остальной сущностью, которую ни один разумный человек не поставит на счет своей воли. Тот вон человек свободен от порока погони за наслаждениями, нецеломудренности, излишества в еде и питье; но, быть может, потому только, что он от самой природы не имеет склонности к этим порокам. По крайней мере нередко бывают целомудренными и умеренными только потому, что не могут быть нецеломудренными и неумеренными по неизвестным и известным органическим основаниям.

Даже моральный супранатуралист признает, что можно быть моральным, по крайней мере можно поступать

==638

                                             Людвиг Фейербах

морально, не из чувства долга, а из склонности, из нравственного стремления, следовательно, не в силу моральной воли. «Сохранять свою жизнь — это долг. Но большинство людей поддерживает свою жизнь сообразно требованиям долга, но не по долгу. . . Быть благодетельным, где только возможно, — это долг, но сверх того существуют иные люди, настроенные столь участливо, что они, даже и без какой-нибудь иной причины, возбуждающей тщеславие или самолюбие, находят внутреннее удовольствие в том, чтобы распространять вокруг себя радость. . . Но в максиме недостает нравственного содержания, согласно которому следует совершать подобные поступки не из склонности, а по долгу» (Kant, Grundlegung zur Metaphysik der Silten, Rosenkranz — Ausgab, S. 17 f). Но то, что относится к этим обязанностям, относится также и к другим. Больше -того: нет долга, который не мог бы быть исполненным из склонности и который первоначально, прежде чем он был превращен в закон, не исполнялся бы именно так.

*

Там, где бытие связано с волей, желание просто и желание быть счастливым — тождественны. Бытие без воли— это безразличное бытие; но бытие с помощью воли, бытие, как предмет воли, — это здоровье. Здоровье же есть не что иное, как бытие, соответствующее тому, что есть, его сущности, его органам и потребностям, его склонностям и стремлениям.

Интимнейшую сущность человека выражает не положение: «я мыслю, следовательно, я существую», а положение: «я хочу, следовательно, я существую».

Философия Канта, именно мораль, —это неоплодотворенная форма без материи; мужчина без женщины и ребенка. «Чистый разум», чистое созерцание, чистая добродетель — это непорочное зачатие святой девы, если перевести на понятия протестантизма. Там нет мужчины, здесь нет жены, нет матери.

Эвдемонизм

==639

Кант, не обращая внимания на счастье, ставит человеку долг для себя самого в качестве цели; это, может быть, имеет правильную педагогическую и моральную цель, но это не выражает никакой метафизической точки зрения, то есть соответствующей сущности человека.

* *

Кант написал свою мораль не для людей, а для всех возможных разумных существ. Лучше бы он написал свою мораль не для профессоров философии, которые одни только и являются вне человека этими разумными существами, но и для поденщиков и дровосеков, для крестьян и ремесленников! На каких, совершенно иных, началах он бы ее обосновал! Как трудно дается жизнь этим людям; как вся их деятельность уходит только на то, чтобы прокормить себя; как счастливы они, если могут накормить и одеть себя и своих близких! Как ясно у них гетерономия является автономией, эмпиризм — законом их морали!

Можно быть недостаточно идеалистичным по отношению к самому себе, ставя перед собой идеалистические требования воли, «категорические императивы», но по отношению к другим, исключая определенные случаи, которые в высшей степени трудно установить, быть недостаточно материалистичным; не достаточно стоиком по отношению к себе, по отношению же к другим — недостаточно эпикурейцем.

* *

Свобода в популярном, то есть общем смысле, означает не что иное, как отсутствие очевидного принуждения. То, что человек делает по принуждению, он делает не свободно и не охотно, ибо «охотно» и «свободно» совпадают.

==640                                    Людвиг Фейербах

*

Мораль, возникшая из религии, —это лишь милостыня, выбрасываемая людям, этим бедным, то есть нищим, из сокровищниц церкви и теологии. Священник —это только моральный раздаватель милостыни.

* *

Счастье? Нет, справедливость (la justice)! Но справедливость — это исключительно взаимное, или двустороннее, счастье; в противоположность к одностороннему, эгоистическому, или пристрастному, счастью старого мира.

* *

Все люди — эпикурейцы, только, увы! многие — эпикурейцы лишь в желании, а не на деле; другие же — эпикурейцы на деле, не зная и не желая знать, что они таковы. Успех и удачи так были связаны с ними от рождения, что они не замечают, как посреди своего теоретического христианства и его добродетелей отречения, требования которых они со своей стороны никогда не исполняли, они по уши торчат в эпикуреизме.

*

Греческое, сократическое «познай самого себя» имеет своим смыслом и целью не только смирить нас, показать нам наши недостатки и ничтожность, как христианское смирение, которое именно потому выродилось в неестественность, в неискренность, в лицемерие, — но имеет целью и возвысить нас, поощрить нас к самосознанию и сознанию добра в нас. .

*

Добр и «нравственен» только тот, кто исключительно и единственно, абсолютно и безусловно имеет своим принципом и критерием благо человека. Можно быть нравственным человеком в смысле господства над собой, в смысле отрицания чувственности, верующим и религиозным человеком

Эвдемонизм

==641

и тем не менее быть злым человеком в сердце. Только безусловно хорошо относиться к людям и значит быть добрым. И больше ничего.

Мое моральное требование к людям ограничивается единственно тем, чтобы они не делали ничего злого. Если мы достигли этого — а как мы еще далеки от этого! — тогда все более высокие требования вытекают отсюда сами собой или большей частью оказываются ненужными.

==642