1835 Лекции по истории новой философии2

Если человечество хочет основать новую эпоху, оно должно решительно порвать со своим прошлым; оно должно допустить, что все до сих пор бывшее— ничто. Только при таком предположении оно получает силу и импульс к новому творчеству. Всякое заигрывание с прошлым парализовало бы полет его деятельной силы. Поэтому человечество должно изредка хватать через край. Оно должно становиться несправедливым, пристрастным. Справедливость

Фрагмемты к характеристике моей философской биографии

==257

есть акт критики, критика же только следует за делом, само дело ей недоступно.

Католики назвали новую эпоху грехопадением. Разумеется, она была таким грехопадением, как вообще всякая идея, выдвигающая новый принцип; ведь старое, существующее, всегда считается священным и неприкосновенным; но новая эпоха была не только грехопадением «по своим последствиям — божиим милостивым соизволением», но самостоятельным, благодетельным грехопадением, поскольку оно было необходимо. А Ева — не что иное, как чувственность и материя, она и лишила человека рая католической наивности, соблазнив его сорвать запретный плод с древа познания. Новое время только тем отличается от средних веков, что оно возвеличило материю, природу, мир, как божественную реальность или истину, усвоило и заставило признать божественную абсолютную сущность не как нечто отличное от мира, потустороннее, небесное, но как реальную сущность, тождественную с миром. Монотеизм — сущность средневековья, пантеизм — сущность новейшего времени и философии *. Только благодаря пантеистическому взгляду на мир мы имеем все великие открытия и достижения новейшего времени в искусствах и науках; в самом деле, как может человек вдохновляться миром, будучи отличным от бога, исключенным из бога, то есть небожественным, существом? Всякое вдохновение есть обожествление.

1836—1841 Брукберг1

Когда-то в Берлине, а теперь в деревне! Какой абсурд! Но нет, мой дорогой друг! Посмотри, я здесь, у источника природы, полностью смываю с себя тот песок, которым берлинская государственная философия засыпала мне не только мозг, для чего песок и был предназначен, но — к сожалению! — также и глаза. Логике я научился в гермайском

Разумеется, для меня только общий смысл пантеизма составляет суть новейшей философии и эпохи. Дальнейшие определения и ограничения этого неопределенного общего выражения явствуют лишь из изложения идеализма.

17 Людвиг Фейербах, т. I

==258                                  Людвиг Фейербах

университете, а оптике — искусству видеть — я научился в немецкой деревне.

Для философа, по крайней мере как я его понимаю, природа — его подруга; ему следовало бы знать ее не только из книг, но лицом к лицу. Уже давно я стремился к личному знакомству с природой. Как я счастлив, что могу, наконец, удовлетворить эту потребность! Правда, здесь природа ограничена, бедна, но разве Лейбниц не был полностью прав, когда говорил: «Плохо определяют границы. . . богатства и красоты природы, когда. . . не видят во всем бесконечного, когда в самом незначительном не усматривают адэкватного выражения самого величественного в природе».

Природа всюду связывает самое красивое и глубокое с обычным в человеческом смысле слова. Поэтому только тот мыслит в согласии с природой, только тот следует ее методу, кто высшие предметы мышления связывает с самыми обычными потребностями и проявлениями природы, кто даже в кишках животных находит «духовную пищу» и умозрительный материал.

Все абстрактные науки калечат человека; одно естествознание приводит его в прежнее, неискалеченное состояние, обращаясь ко всему человеку, ко всем его силам и чувствам.

Античные народы ничего не предпринимали без чувственного знака, подкреплявшего, по их мнению, их предприятие. В основе этого языческого суеверия лежит глубокий смысл. Во всех, по крайней мере критических, действиях мы должны считаться не только со своим собственным Я, но и с чужим, вообще — с внешним миром. Только тогда мы уверены в успехе дела, когда оно оправдало себя; но оправдывается оно лишь тогда, когда совпадают внутреннее и внешнее, воля и судьба, влечение и внешняя необходимость. Поэтому я отсюда в последний раз (в 1836 г. ) просил о профессуре1, но, как это можно было предвидеть, зря. Конечно, это знаменательно! С этого времени начался

Фрагменты к характеристике моей философской биографии

==259

новый период моей жизни; теперь я вправе делать то, к чему я чувствую призвание, теперь мое глубочайшее желание становится для меня внешней необходимостью, теперь я могу быть верным своему гению, теперь я но ограничиваю себя, могу свободно, не обращая ни на что внимания, посвятить себя «раскрытию собственного существа».

Тело и душа должны всегда быть вместе; то, что отрицается духовно, следует отрицать также и чувственно; иначе жизнь оказывается противоречием, ложью. Но разве жизнь при каком-нибудь университете не была бы жизнью, противоречащей твоему существу, то есть явной ложью? Совместима ли твоя философия с богословием? Разве философия в наших университетах по своей обязанности — не служанка богословия?

Оставь меня в покое! Я только до тех пор нечто, покуда я — ничто.

В настоящее время дух должен освободиться от государства, как он некогда освободился от церкви. Одна лишь гражданская смерть может оказаться теперь той ценой, за которую ты имеешь возможность приобрести бессмертие духа.