Критические замечания к «основным положениям философии»

(1848-1849)

Новая философия в отличие от схоластической искала непосредственно достоверного, а потому на место только мыслимого и должного стать мыслимым существа поставила мыслящее существо, поставила самосознание; ибо мыслящее, как говорит Декарт, хотя и не в таких словах, более достоверно, чем мыслимое, в силу того, что оно ближе.

Но Я самосознания, дух, превращенный современной философией в принцип (сравни «Основные положения» § 37, 38), само является чем-то абстрагированным, заимствованным у человека, только тем, что должно быть мыслимо, стало быть, чем-то сомнительным. Непосредственно достоверно только чувственное: только там, где начинаются чувства, прекращается всякое сомнение и спор. Но так как я (см. «Основные положения» § 43) объяснил, что чувственное не есть непосредственное в смысле спекулятивной философии, в том смысле, что оно есть нечто вульгарное, самоочевидное, бессмысленное, само собою понятное, то меня обвинили в крайнем противоречии и на этом построили целый ряд роковых для меня выводов.

Конечно, эти определения сильно противоречат себе, если обращать внимание только на слова, точно так же, как можно обнаружить противоречия всюду, если не обращать внимания на основания, по которым что-либо сказано, и на отношения, в которых что-либо говорится. Но на самом деле они себе не противоречат. Прежде всего я

==270                                   Людвиг Фейербах

утверждаю чувственное как непосредственно достоверное, в противоположность философии, обособляющей себя от чувств. А с этим положением согласится всякий, еще не ставший на точку зрения абстракции или не расположенный к ней. Это положение подтверждает история религии и человечества, которая учит нас тому, что первоначально и непосредственно достоверным для нее является чувственная сущность как природы, так и человека; что люди, по меньшей мере первоначально, всякую достоверность ставят в зависимость от чувств, что для них только то есть, что есть чувственно; это же положение подтверждает далее история, наука — именно естествознание, подтверждает, наконец, повседневная история каждого единичного человека, говорящая нам, что мы только до тех пор находимся в неизвестности и сомневаемся, пока не превратили чего-либо в предмет созерцания, будет ли это непосредственное только созерцание или опосредствованно чувственное, то есть образное, созерцание. Затем я обращаю внимание на другое, не менее замечательное обстоятельство.

Простой человек природы (Naturmensch) опирается на истинность чувств, но не иначе, как опирается на нее дитя, которое еще не отличает кажущейся сущности вещи от ее действительной сущности. Поэтому, как только человек начинает наблюдать и мыслить, как только он обнаруживает чувственнуювидимость, он вместе с этой видимостью отбрасывает также и истинную сущность чувств, впадает в другую крайность, превращает сущность, отличную от кажущейся сущности, в существо другого рода, совсем отличное существо, на место чувственных реальностей ставит выдуманные им самим существа. Истина чувств становится, таким образом, чем-то ужасным и нелепым для наших ушей, приученных с детства к тому, чтобы осуждать чувства как что-то богоотступническое, а внечувственное и бесплотное существо почитать как высшее, истинно божественное существо.

Этому направлению я противился в моих «Основах»; я выставлял чувства в качестве критерия, то есть признака и основы, для человека и действительности. Разумеется, не животные, а человеческие чувства; не чувства для себя, не чувства без головы, без разума и мышления, ибо мышление требуется даже для чистого зрения. Я не могу видеть,

Критические замечания к, «Основным положениям философии»

==271

если я не делаю чего-либо предметом своего внимания, если я не обособляю чего-либо от окружающих предметов в не фиксирую его для самого себя. Но подобно тому как чувство без мышления не представляет собой чего-либо, так и мышление, разум не представляет собой чего-либо без чувства, ибо только чувство дает мне реальные, действительные предметы и существа.

Мышление, дух, разум по содержанию не говорят ничего другого, кроме того, что говорят чувства, они лишь говорят мне в связи то, что чувства говорят раздробленно, раздельно, — в связи, которая именно в силу этого и является и называется разумом. Ибо подобно тому, как только связь нескольких слов дает предложение, дает смысл, так и чувственная вещь только тогда становится для меня объектом разума, вещью, о которой я знаю, что она такое, когда я связываю различные свойства ее, которые открываются для меня посредством различных чувств. «Чувствами, — говорю я в одном месте *, — читаем мы книгу природы, но понимаем ее не чувствами». Правильно. Но книга природы состоит не из хаоса, вкривь и вкось нагроможденных букв или литер, так что только разум вносит порядок и взаимную связь в этот хаос, а самая связь этих букв в одно понятное предложение будто бы является связью, созданной разумом произвольно и субъективно. Нет, мы различаем и связываем вещи посредством разума, но на основе признаков различения и соединения, данных нам посредством чувств; мы разделяем то, что разделила природа, связываем то, что связала она, соподчиняем явления и вещи природы друг другу в отношениях основания и следствия, причины и действия только потому, что и вещи фактически, чувственно, предметно, действительно находятся точно в таком же отношении друг к другу.

Мышление разлагает, отыскивает и извлекает из явлений единое, одинаковое, общее; но для того, чтобы найти его, оно должно сначала чувственно воспринять чувственные явления. Вначале мышление действует, конечно, достаточно беспомощно и по-детски даже там, где речь идет

* См. последние страницы трактатов «Критика идеализма» и «Против дуализма [тела и души, плоти и духа]».

Критические замечания к «Основным положениям философии» ==272

==273                                   Людвиг Фейербах

об объяснении самых обыкновенных явлений. Отличие мыслительной деятельности, развиваемой человеком на примитивной ступени чувственного восприятия, от той же деятельности на ступени науки можно наглядно обрисовать примером. Откуда появляется дождь, что является причиной дождя? В Ветхом завете еврей отвечает на это так: из вод или дождевых масс, нагроможденных на небе или в небе; он объясняет себе таким образом дождь посредством дождя же, говорит о причине то же самое, что он воспринял в явлении. Точно так же объясняет себе дождь и гренландец: по его мнению, дождь появляется из озера вверху, в небе; когда озеро переполнено, вода падает вниз на землю *. Истинное объяснение дождя возникает только при ознакомлении с находящимися в воздухе водяными парами, переходящими из газообразной формы в каплеобразную жидкость вследствие охлаждения воздушных слоев или вследствие скопления паров, что приводит водяные пары к максимуму их упругости. Лишенная мысли чувственность останавливается на отдельном явлении, объясняет его без размышлений, без критики, без исследования, без сравнения с другим явлением, объясняет непосредственно через себя самое; мыслящее же созерцание связывает различного рода чувственные факты, не имеющие как будто бы ничего общего друг с другом, в одно целое, во взаимосвязь, и человек мыслит только тогда, когда он поднимается до такого связывания чувственно воспринятого.

Но, поднимаясь на ступень мышления, человек отнюдь не достигает другого мира, царства духов, сверхземного мысленного мира; он остается на той же самой почве, на почве земли и чувственности. Он лишь перемещает себя в сферу расширившегося, неограниченного, универсального чувственного созерцания. Мыслить — это прежде всего значит воспринимать многое, разнородное и облекать его в соответствующие формы понятий.

В основе всякой деятельности понятий лежит более или менее обширная деятельность созерцания. С возвышением человечества на ступень духовной культуры неважно

Бастхольм, Познание человека в иго диком и неразвитом состоянии.

«обходимость непосредственного чувственного созерцания, конечно, отпадает. Глаза других избавляют меня от необходимости употреблять мои собственные; то, что другие видели и пережили, то для меня, которому это передано посредством письменного произведения или рассказа, является только предметом духа, фантазии, мышления. На этой ступени, где предание и письменность освобождают людей от необходимости непосредственного созерцания, дело обстоит так же, как и там, где человек отчуждает себя от чувств, забывает о происхождении познания из чувств; опосредствованное, традиционное, преподанное познание ставит выше непосредственного; превращает мышление, дух в сущность, отличную от чувств целиком, то есть превращает в существо совершенно другого рода.

Человек, конечно, употребляет глаза для научно-исторического познания, для чтения, но глаз выступает здесь не в своем esse (бытии), он не имеет никакого объекта, непосредственно относящегося к зрению: буквы ведь только чувственные знаки слов, имеющих, как таковые, значение только для разума, а не для чувств. Нет ничего удивительного, что человек на этой ступени целиком теряет из виду значение и ценность чувств, что чувства из учителей, какими они являются первоначально, низводятся до положения слуг самых обычных житейских потребностей; но нет ничего удивительного и в том, что именно поэтому человек превращается здесь в искаженное, изуродованное, призрачное существо, вместе с чувствами теряет, в конце концов, и здравый человеческий ум. На этой ступени человек вообще за прошлым забывает настоящее, забывает из-за того, чего уже более нет, то, что есть. Прошлое, бывшее когда-то предметом чувства, является теперь лишь предметом духа, то есть воспоминания, памяти.

Таким образом, для историка — но ведь тоже самое относится и к юристу, и к теологу, и к филологу, и к философу обычного типа, живущему традиционными понятиями, — существенным и истинным является только «историческое», а не живое, чувственное, современное, непосредственное. Все вещи и существа интересуют его лишь постольку, поскольку они стали предметом исторической эрудиции; он конструирует настоящее всегда по моделям прошлого; он крот, копающийся, правда, не в живом теле, но все ж

Людвиг Фейербах, т. 1

==274                                   Людвиг Фейербах

таки в экскрементах человечества. Мертвое является для него живым, но именно в силу этого и живое умирает, перестает существовать для него, отдаленнейшее является для него ближайшим, чувственным; действительное же — отдаленнейшим.

Именно в силу этой извращенности, характеризующей нашу культуру, пора и необходимо восстановить снова правильное соотношение, поставить цель выше средства, во всех отношениях вернуться снова к первоначалу, к природе, но не к той природе, которая является предметом дикаря, а к природе, как к предмету научного образования.

==275