Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

434_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

того и другого, не будучи субстанциально ни одним, ни другим, есть поистине третье между обоими, а если вы теперь помыслите, что оно как полностью в А преобразованное В привлекает и третью потенцию, то оно является господином трех потенций постольку, поскольку есть их единство, поскольку они потеряли в нем свое различие и этим свою самостоятельность, всецело в нем, совместно произведенном, растворились. Оно свободно от потенций, как Бог, и находится в том же самом отношении к ним, как Бог. Как Бог не есть ничто субстанциальное, но как раз по сравнению с потенциями возвышается до сверхсубстанциального, есть только дух и жизнь, так и человек (по своей сущности) не есть ничто субстанциальное, но по существу есть жизнь, и если о Боге говорится: наш Бог на небесах, он может творить то, что хочет, то именно это относится и к первоначальному человеку. Ведь небо — это свобода, полное равновесие потенций. Человек пребывает на небесах, потому что он находится посредине, обладает свободой между потенциями. А так как он от них свободен, он может их также вновь вызвать и поставить в напряжение, думая и тогда еще господствовать над ними. Но как раз это происходит иначе. Ибо хотя он и подобен Богу, поскольку не движется, не привлекает к себе этого подобия, в самонеприятности, если здесь также воспользоваться этим устаревшим, но, впрочем, метким выражением, однако не для того, чтобы быть как Бог (примечательно, как змей, искушающий первых людей в раю, говорит им: «Бог знает, что в тот день, когда вы вкусите этого плода, откроются глаза ваши и вы станете подобны Богу, как Бог».1 Это-то желание быть как Бог и является поводом к падению). Значит, в такой мере свобода человека, разумеется, есть обусловленная свобода, которой он обладает лишь в этом месте (посредине между потенциями), но которую он теряет, как только покидает его. Следовательно, на этом основании от человека

было потребовано, ему было заповедано хранить единство. Он, таким образом, имел закон, которого Бог не имел. Последний мог привести потенции в напряжение, ему это не было запрещено его природой, потому что Он и в напряжении остается неодолимо единым, он есть Господь действительно выступивших, ставших действующими потенций точно так же, как он есть Господь потенций в голой возможности. У человека же это обстоит по-другому. Человек обладает В (основой творения), но так как он обладает им лишь через творение и, сообразно этому, как создание, то он обладает им только как возможностью, а не для того, чтобы сделать его действительным, ибо тогда он прекратил бы обладать им, быть его господином. Тем не менее эта возможность может вновь представиться ему как потенция, возможность другого бытия; ведь сам закон, говорящий ему, что он не должен вновь приводить в движение это В (согласно мидрашу к Кохелет,2 Бог говорит только что созданному человеку: «Остерегайся приводить в движение мой мир, потрясать его; ибо коли ты его сдвинешь, никто (т. е. ни один человек) не сможет восстановить его, но самогó святого (бесспорно, Мессию) ты вовлечешь в смерть»), открывает ему возможность снова привести В в действие; настолько одновременно с познанием возможности на свой риск снова привести в действие это переданное ему на хранение В ему дано познание добра и зла и вместе с этим дано действительно испытать заманчивость активизации.

Человек был господином потенций, чтобы по своей свободной воле, постольку посредством собственного поступка сделать их нерасторжимыми — нерасторжимыми для самого Бога. Так как это нерасторжимое единство должно было быть его собственным произведением, ему было показано, что он может совершить и противоположное, таким образом сам закон стал поводом к его нарушению.

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 437

быть, реальны, действительны, но постольку все же суть лишь моменты мысли, поскольку в них нет никакой задержки, никакой остановки, пока не рожден этот мир, мир, в котором мы действительно находимся.*

О самом факте, или о том, что этот переход случился, мы пока говорили лишь гипотетически. Однако доказать — а

* Отсюда один из моих господ слушателей, который письменно сообщил мне свои возражения, усмотрит, что дело обстоит не так, как он предполагает, «что мир некогда, — он не добавляет, сколько столетий или тысячелетий тому назад, — существовал сообразно божьей воле как несломанное единство, — тут было бы необходимо также спросить, как долго он существовал таким образом, — но что потом, — одному Богу известно, по прошествии какого времени, — оно было сломано человеческой волей». Того, что это было так, нельзя, как справедливо заметил господин автор, знать ни а priori, ни а posteriori, потому что это было не так. Дальнейшее возражение, которое господин автор высказал против меня, таково: если он и признает, что этот мир является сломанным единством, то он, по крайней мере, не понимает, каким образом можно а priori или а роsteriori знать, что это единство было сломано человеком. Я могу объяснить себе это только так: если он признает, что этот мир является сломанным единством, то он должен также допустить и причину этого ломания. Данной причиной не может быть Бог, ибо невозможно, чтобы тот же самый [деятель] сначала порождал единство, а затем вновь его ломал. Это было бы настолько нелепо, что господин автор сам этого несомненно не допускает. А в этом моменте в конце творения помимо Бога имеется еще только одна свободная причина (причина, которой ломается единство, должна быть свободной) — первоначальный человек. Следовательно, если не Бог, то, согласно совершенно правильному заключению, только человек мог быть тем, кто сломал единство. Значит, если господин слушатель уверяет, что именно это невозможно знать ни а priori, ни а posteriori, то он должен знать некую третью причину кроме Бога и человека, которой было сломано единство. Этой причиной, вероятно, по его мнению, был бы Люцифер, глава падших духов. Это было бы, конечно, мнением, которое я ему должен был бы оставить до поры до времени, до тех пор, пока последовательность изложения не привела бы нас в конце концов и к этому мнению некоторых старых теологов, согласно которому в остальном уже во всем внешнем блеске и великолепии находящийся мир благодаря падению Люцифера приходит к гибели и расстройству. До сих пор нет никакого основания даже и задумываться о подобном мнении.

438________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

именно а priori — это вообще невозможно. Это — факт, даже первоначальный факт истории, о котором можно сказать только, что он произошел. Лишь механически, посредством раз навсегда установившегося механизма, однообразно и монотонно продвигающаяся вперед философия, разумеется, ничего не знает о таких неоднократных крушениях, как настоящее, благодаря которому человек становится действительно вторым началом, началом совершенно нового ряда событий. Тот переход, посредством которого человек стал поводом к новому движению, поддается объяснению. Можно сказать, что он был естественным, что он как бы должен был совершиться в силу лишь естественной воли, требовалась сверхъестественная воля, чтобы он не случился. Но уже язык не признает в этом выражении никакой настоящей необходимости. На вопрос — зачем эти повторные торможения, это начинание вновь с самого начала? — также можно ответить и в такой мере понять это второе начало, в которое превратил себя человек. Можно сказать, и впоследствии это подтвердится, что это должно было произойти, с тем чтобы все ограничивалось все теснее, возникала все большая понятность и в конце концов все двигалось словно в одну точку. Стало быть, как было сказано, тот факт можно объяснить. Но доказать, по крайней мере по-другому, чем а posteriori, допущенную катастрофу невозможно. Ее свидетельством, без сомнения, является облик природы. А именно в ней самой ей не хватает точки единства; ибо человеческое сознание, каково оно сейчас, по отношению к природе само является, как по праву утверждает Аристотель, tabula rasa,3 незаполненной, пустой формой, без подлинного содержания, или, как популярнее выражается Писание: «Мы вчерашние и ничего не знаем».4 Но в ложных и превратных, равно как в подлинных и истинных устремлениях человеческого духа все еще заявляет о себе побуждение к восстановлению того сознания и одновременно с этим само сознание

как все еще требуемое от человека. Я позволю себе еще кое-что сказать насчет тех ложных устремлений.

Гете, в своем «Учении о цвете»,5 с тремя идеями — Богом, добродетелью и бессмертием, которых назвали наивысшими притязаниями разума, сравнивает три, как он говорит, очевидно соответствующих им притязания высшей чувственности, а именно: золото, здоровье и долгую жизнь. Золото — это, так сказать, бог земли, такой же всемогущий на ней, каким мы мыслим Бога во Вселенной. Здоровье соответствует добродетели или добропорядочности, а долгая жизнь встает на место бессмертия. Если является благородным вызвать в себе те три высокие идеи и развить ради вечной жизни, то было бы уж слишком желательно овладеть их земными представителями для жизни бренной. Действительно, эти желания должны были бы как бы страстно неистовствовать в человеческой натуре и могли бы быть приведены в равновесие только благодаря высочайшему образованию. Гете высказывается подобным образом, когда говорит об алхимии. Не принимая это, впрочем, остроумное сопоставление между тремя идеями разума и тремя притязаниями высшей чувственности (в котором, наверное, сыграло определенную роль созвучие между Богом (Gott) и золотом (Gold) и в котором постольку можно было бы поставить под сомнение тройственность, поскольку крепкое здоровье уже само собой заключает в себе долгую жизнь), не принимая, таким образом, именно это сравнение, нужно, однако, сказать, что то суеверие на самом деле является лишь искажением более высокой идеи. Вот три положения этого разветвленного и, как кажется, неискоренимого в человечестве суеверия. Во-первых, человек в известных случаях или при определенных условиях способен к непосредственному влиянию на природу одной только своей волей, без телесного посредничества — вера в магию, кажется, так же стара, как и само человечество. Во-вторых, человеку,

440_________ФРИДРИХВИЛЬГЕЛЬМЙОЗЕФШЕЛЛИНГ________________

равным образом при определенных условиях, однако преимущественно поскольку он сам является возрожденным и вновь освободил в себе первоначальную божественную природу, даны средства также избавить от проклятия царство природы, вновь извлечь на свет божий скрытую в ней или ушедшую ко дну тайну и посредством подлинного возрождения в ней самой произвести чудесную, освобождающую сущность, которая будет в состоянии и самую затемненную материю опять просветлить, облагородить и, таким образом, как будто частично восстановить в природе золотой век — вера в возможное преобразование в особенности невзрачных металлов в более высокий, в металл света — золото, — с помощью своего рода органической метаморфозы или настоящего процесса рождения, по отношению к которому та вытянутая из самой природы чудесная тинктура выступает как сперма. В-третьих, вера в возможность, что именно этой тинктурой и тело без конца омолаживается, предохраняется от болезней и делается способным к неопределенно глубокой старости. Эти три положения суеверия, которое наряду с некоторыми сильными умами прельстило массу слабых, конечно, являются лишь debris,6 обломками, или, если угодно, смутными воспоминаниями действительного первоначального сознания, которым такими путями тщетно попытались вновь овладеть. Первое отношение человека к природе в самом деле было магическим. Слово «магия» означает то же самое, что и слово «мощь», «potentia», ведь (согласно известному родству персидского языка с германскими языками) это — только одно слово, в самом же чистом виде мощь есть воля, и чтó человек делает при помощи одного только своего невозмутимого воления без внешнего движения, даже, скорее, при помощи недвижения, это он наверняка задумал сделать магически. Человек, собственно, был предназначен к тому, чтобы не двигаться и одним только своим, т. е. неподвижным, находящимся

в равновесии, волением опосредовать природу с творцом. Следовательно, от этого первоначального, без сомнения, магического отношения человека к природе происходит первое положение того суеверия — вера в магию. После того как человек, который вместо того, чтобы встать между природой и божественной жизнью как проводник, встал между ними, напротив, как изолятор, возвышение до божественной жизни сделал для природы невозможным и все-та- ки она не могла вернуться в ничто, она была принуждена конституироваться как отдельный, отделенный от Бога мир, а так как ей теперь было отказано в точке конечного единства, куда должно было войти всякое единичное природы, то последнее было вынуждено выступить в своей самостности, в застывшем самом по себе бытии и в разобщении, переставая быть моментом более высокой жизни, вследствие чего оно как раз и покорилось суете, как выражается апостол;* ибо суетным, т. е. пустым, бессодержательным, является всякое единичное, насколько оно хочет быть само по себе. Всеобщий эгоизм, составляющий господствующий принцип природной жизни, овладел природой и повернулся прежде всего против самого человека, которого природа как будто считает ставшим ненужным (бесполезным для цели, которая благодаря ему должна была быть достигнута)

иизлишним и поэтому безжалостно перешагивает через него и его труды. Если, однако, в самой природе имеется тоска по более совершенному состоянию, робкое упование, как говорит апостол,8 на освобождение от служения тлену,

итак как она является как бы постоянным укором для человека, так как в последнем самом имеется никогда полностью не угасавшее чувство, что он по своему назначению должен был быть спасителем природы, и так как он сам призван к возрождению, то понятно, что он также рассмат-

*Рим. 8.7

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 443

первоначальному намерению, средством, средой, с помощью которой вся природа должна была возвыситься до своего постоянства, т. е. до своей истины, следовательно, еще и сейчас последняя истина всей природы находится в самосознании человека. Самым вероятным произведением слов «σοφός»,13 «σοφία»14 по-прежнему остается произведение от слова «σόος»15 — целый, невредимый, неповрежденный. Истинная философия занимается только целым и хочет восстановить сознание в его целости, целостности. Философ, сознающий свое призвание, — это врач, перевязывающий глубокие раны человеческого сознания и старающийся их осторожно, неторопливо залечить. Это, конечно, длительный процесс, который не может быть с легкостью совершен с помощью одного курса. Восстановление гораздо труднее, когда большинство вовсе не хочет излечиваться и, как злополучный больной, уже поднимает капризный крик, когда только приближаются к его ранам; этот капризный крик большей частью и составляет то, что приходится слышать как так называемую полемику против более глубокой философии от толпы лишь номинальных философов, равно как явных и объявивших себя таковыми нефилософов.

Таким образом, факт того нового переворачивания истинного отношения, которое [переворачивание] было положено вместе с человеком, или тот факт, что с человека был начат новый порядок вещей, иной, чем задуманный первоначально, засвидетельствован в достаточной мере, настолько, что философия сама служит свидетельством в его пользу. Следующим же теперь для нас шагом будет более определенное познание способа, каким было вызвано это переворачивание, хода этой катастрофы, что нас в свою очередь приблизит к ответу на тот третий вопрос.

Итак (что уже было показано), человек, а именно, как я сказал, сам человек, человек живущий во всех нас, конеч-