Глава 8

Опасное местоимение

233

связаны друг с другом; с другой - подразумевалось, что он должен был начинать заново в каждом из этих спаль­ных пригородов, через которые он по жизни проходил и в которых люди обычно появляются и исчезают каж­дые 3-4 года. Так что его собственное ощущение этого «мы», выраженное на языке общинных стандартов и се­мейных ценностей, оказывалось статичной абстракци­ей, самую суть которой он ненавидел в прошлом и не смог бы применить в настоящем. Под словом «мы» мо­жет в значительной степени скрываться плохо «подог­нанное» друг к другу скопление этнических народно­стей в стране или истории их внутренних конфликтов. Теперь это фиктивное «мы» опять вернулось к жизни для защиты от энергичной новой формы капитализма.

По всем этим причинам «опасное» местоимение может также использоваться для более углубленного и позитивного исследования. Возьмите два элемента фразы «разделенная судьба». Какого сорта «разделение» требуется, чтобы сопротивляться, а не бежать от новой политической экономики? Какого типа устойчивые личностные отношения во времени могут содержаться в этом использовании понятия «мы»?

На элементарном уровне социальные связи возника­ют из чувства общей зависимости. Все провозвестники нового порядка относятся к зависимости, как к постыд­ному состоянию: наступление на жесткую бюрократи­ческую иерархию призвано освободить людей от струк-

турной зависимости; стратегия риска направлена на придание импульса самоутверждению, вместо подчине­ния и покорности тому, что дано. Внутри современных корпораций нет достойного места для служения, и даже само это слово вызывает в воображении некое послед­нее прибежище приспособленца. Прославление Джо­ном Коттером консультирования, как вершины гибкого бизнес-поведения, предполагает, что консультант не принадлежит никому. Однако, ни одно из этих «отрече­ний» от зависимости, как постыдного состояния, не спо­собствует росту сильных взаимных связей общности.

Такие отношения - это нечто большее, чем психоло­гические «предрассудки». Наступление на «государство благосостояния»* началось в неолиберальном, англо­американском режиме и сейчас распространяется на другие, более «рейнские», политические экономики. Этот режим относится к тем, кто зависим от государства, с чувством подозрения, полагая, что, скорее всего, они являются социальными паразитами, а не просто по-на­стоящему беспомощными людьми. Разрушение социаль­ных сфер вспомоществования и дотаций, в свою оче­редь, оправдывается, как освобождение экономики от бремени, чтобы действовать более гибко, как будто бы эти «паразиты» тащат вниз более динамичных членов

" «Государство благосостояния» - это либеральная концепция общества, где все слои населения достаточно обеспечены, а безработные, больные, пенсионеры и т.д. получают социальное вспомоществование. (Прим. пе­реводчика.)

234

Глава 8

Опасное местоимение

235

общества. Более того, считается, что эти «социальные па­разиты» глубоко укоренились в производственном теле - такое отношение оборачивается явным презрением к рабочим, которым-де необходимо говорить, что делать, ибо они сами не могут проявить инициативу. Идеология социального паразитизма - мощный дисциплинарный инструмент в системе производства; рабочий хочет показать, что он (или она) «не питается» трудом других работников.

В то же время более позитивный взгляд на зависи­мость будет, прежде всего, бросать вызов общепринято­му противопоставлению зависимости и независимости. Почти не задумываясь, мы воспринимаем на контрасте слабую зависимую личность и сильную независимую личность. Но, подобно контрасту между успехом и не­удачей, это противопоставление упрощает реальность, делает ее более плоской, что ли. «По-настоящему пола­гающаяся на себя личность доказывает, что она никоим образом не является такой независимой, как предпола­гает культурный стереотип, - делится с нами своими наблюдениями психолог Джон Боулби, - во взрослой жизни здраво полагающийся на себя индивид способен зависеть от других, когда этого требует случай, и такой человек знает, на кого будет правильным положить­ся»¹³⁴. В близких отношениях страх стать зависимым от кого-либо объясняется отсутствием доверия ему или ей, вместо этого верх берет самозащита.

Похоже, во многих обществах мало или вообще не стыдились публичного опыта зависимости, где слабые нуждаются в помощи сильного. Древнеримский «кли­ент» просил своего патрона даровать ему некие блага или оказать помощь, и это было в порядке вещей, и па­трон «терял лицо», если не мог позаботиться о тех, кто к нему обратился. Луи Дюмон и Такео Дои документаль­но подтвердили, что в индийском или японском обще­стве зависимость не несла даже намека на самоуниже­ние¹³⁵. При раннем капитализме, как показал Альберт Хиршман, доверие в деловых отношениях возникало тогда, когда открыто признавалась взаимная зависи­мость. Это, конечно, не то же самое, что почетная связь между сильным и слабым, но все-таки - признание того, что один человек недостаточен, чтоб поддержать самого себя. Жак Савори, писатель XVII века, автор кни­ги «Негоциант», провозглашал, что божественное про­видение желает, «чтобы люди торговали вместе и что их общая потребность состоит в том, чтобы они помо­гали друг другу установить узы дружбы между собой»¹³⁶. И когда торговцы признают наличие общей потребно­сти, общей нужды, отмечал Монтескье через 100 лет, «коммерция... шлифует и смягчает варварские нравы»¹³⁷.

Конечно, общая потребность и сегодня управляет деловыми сделками; если нет потребности в другом, просто не может быть обмена. Но для большинства людей эта потребность неравнозначна, так как на сов-

236