Хрестоматия по синтаксису

и во всякой другой «части речи», структурно сочетаются морфологические, семантические и синтаксические признаки. К имени существительному еще и теперь морфологически близко имя прилагательное: «И теперь многие суффиксы безразлично образуют как существительные, так и прилагательные, а чем далее в старину, тем более здесь сходства между этими частями речи». <…>

Такова грамматическая система Потебни. <…>

** *

Д.Н. Овсянико-Куликовский (1853–1920) в своих грамматических работах, «идя за Потебней, по торной дороге, им проложенной», отошел далеко в сторону от пути А. А. Потебни. Сам этот ученый видел свое основное расхождение с Потебней в вопросе об отношении грамматического мышления к логическому1. Борьба Потебни с пережитками логического рационализма и априоризма в грамматике, унаследованного от XVIII в. и лишь несколько видоизмененного влиянием идеалистических философских систем первой половины XIX в., казалась исчерпанной. Было необходимо вернуться к теме об отношении грамматических форм мысли к логическим.

<…> Овсянико-Куликовский <…> считает необходимым подчеркнуть свое убеждение в неразрывной связи между грамматикой и логикой. «… Процессы и формы логической мысли, с одной сторо-

ны, и грамматической, с другой, — это я в л е н и я, при всем их р а з л и ч и и, р о д с т в е н н ы е, и едва ли можно сомневаться в том, что между ними есть г е н е т и ч е с к а я с в я з ь», — пишет он2. «Логические понятия — субстанции, атрибута, действия, состояния и т. д. — развиваются постепенно при соответственных грамматических категориях, и столь же постепенно процессы анализа и синтеза, данные в грамматическом предложении, претворяются в логические, и грамматическое предложение дает бытие логическому. Логика зарождается в недрах грамматического мышления и долго остается тесно связанной с ним. На известной высоте развития она в большей или меньшей мере освобождается от ферулы грамматических категорий и организуется н а д я з ы к о м — как высшая инстанция мысли, которая, однако, не управляет им, а только царствует. Между логикой и языком устанавливается известный modus vivendi» (с. XIV–XV).

<…> «… Синтаксические формы — это особа работа мысли, совершающаяся автоматически в бессознательной сфере недалеко от порога сознания, направленная на грамматически формы слов и без-

1 См.: Овсянико-Куликовский Д. Н. Очерки науки о языке // Русская мысль. 1896. декабрь.

2 Овсянико-Куликовский Д. Н. Синтаксис русского языка. 2-е изд. СПб., 1912. С. XII. Далее ссылки на эту работу даются в тексте.

21

условно необходимая для того, чтобы то, что дано в сознании, могло превратиться в акт речи-мысли» (с. 7). Части речи, данные в сознании, становятся в акте речи-мысли членами предложения. <…>

<…> Преобразование учения о слове, и новое понимание отношений между грамматическими и синтаксическими формами, и новая схема «частей речи», и вывернутый наизнанку тезис о связи их с членами предложения, и более широкая струя «логизма» — все это отделяло Овсянико-Куликовского от Потебни. <…>

* * *

<…> В истории нашей отечественной науки о русском языке с 90-х годов XIX в. по первые годы советской эпохи едва ли не самое выдающееся место принадлежит А. А. Шахматову (1864–1920).

<…> К всестороннему исследованию русского синтаксиса Шахматов приступил лишь в самый последний период своей жизни. <…>

Лишь <…> после его смерти были изданы (в 1925–1927 гг.) два незаконченных тома «Синтаксиса русского языка»1… Объем и границы синтаксиса в понимании Шахматова оказались очень широкими. Шахматов включил в синтаксис учение о частях речи, относимое им раньше к морфологии.

«Синтаксис русского языка» Шахматова является до сих пор самым полным и самым глубоким описанием типов простого предложения в русском языке. Область сложного предложения почти целиком осталась за пределами синтаксических исследований Шахматова. <…>

«Синтаксис русского языка» Шахматова, несмотря на обилие и ценность материала, наблюдений и обобщений, не разрешил и не мог разрешить вопроса о структурных типах предложения в русском языкe. Учение Шахматова о двусоставных и односоставных предложениях не свободно от многих неясностей и противоречий.

Шахматовское учение о коммуникации как об основном акте мышления, лежащем в основе всех разновидностей предложений, носит явно метафизический и субъективно-идеалистический отпечаток. <…>

Связав учение о словосочетании с изучением членов простого предложения и ограничив анализ типов словосочетаний описанием состава и функций второстепенных членов предложений, Шахматов не разрешил и проблемы словосочетания в русском языке. <…>

Тем не менее значение синтаксических работ Шахматова в истории русского языкознания очень велико. В Синтаксисе Шахматова впервые собран колоссальный материал, характеризующий поразительное разнообразие синтаксических конструкций современного

1 См.: Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

22

русского языка, особенно в кругу разных типов простого предложения. Шахматовым впервые была сделана попытка найти в этом разнообразии систему, тщательно описать и подвергнуть грамматическому разбору разные виды предложений. Многие конкретные соображения Шахматова в области современного русского синтаксиса предложения и синтаксиса словосочетания сохраняют всю свою ценность, все свое значение и для нас. Ценно и то обстоятельство, что нередко, анализируя синтаксические конструкции современного русского языка, Шахматов прибегал к широким сравнительно-исто- рическим сопоставлениям и параллелям. <…>

** *

А.М. Пешковский (1848–1933) в вопросах слова и его грамматических классов стремился преодолеть формалистический эмпиризм

инигилизм фортунатовской системы.

<…> От Женевской школы Пешковский воспринимает понимание языка как живой системы сложных и конструктивно пересекающихся отношений, в которой все речевые единства и элементы находятся в структурной спаянности и сочлененности. <…> Но структурная связь морфологических и синтаксических форм слова раскрывается Пешковским во всем ее многообразии. Ведь де Соссюр восставал против традиционного рассечения грамматики на морфологию и синтаксис1. <…>

<…> Пешковский в конце своей научной деятельности стал убежденным сторонником той мысли, что «абсолютно несинтаксических категорий в языке не существует. Даже чисто словообразовательные категории, как уменьшительность и увеличительность, собирательность и т. д., неразрывно связаны с синтаксисом, потому что связаны

счастями речи (а мы уже знаем, что части речи — с и н т а к с и ч е-

ск и е понятия). Уменьшительность и увеличительность, например, свойственны в русском языке существительному и прилагательному, но не свойственны глаголу, а собирательность свойственна только существительному»2. <…>

Опору для своей борьбы с классификационной точкой зрения <…> Пешковский нашел в синтаксической системе Шахматова <…> и в грамматической концепции Щербы. <…>

* * *

<…>Для Щербы, как и для О. Есперсена, при подведении слова под грамматическую категорию решающую роль играла его функция в предложении. «Чтобы узнать, к какому классу принадлежит сло-

1 Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 130. 2 Пешковский А. М. Избр. труды. М., 1959. С. 239.

23

во, — пишет Есперсен, — недостаточно рассматривать его форму саму по себе; решающим моментом должно быть «поведение» слова в речи по отношению к другим словам и поведение других слов по отношению к данному слову»1.

<…> В кругу служебных слов Щерба глубоко обосновал необходимость выделения в особый разряд связок, а в том, что традиция называла союзами и союзными словами, Щерба дифференцировал четыре категории: союзы с о ч и н и т е л ь н ы е, союзы п р и с о е- д и н и т е л ь н ы е, союзы с л и т н ы е, соединяющие слова или группы слов и образующие из них бесконечные ряды однородных целых, открытые сочетания, и п о д ч и н и т е л ь н о - о т н о с и т е л ь н ы е союзы и союзные слова. Особенно плодотворными являются наблюдения Щербы над присоединительными функциями союза. Открытие присоединительных связей заставило по-новому оценить и осветить синтаксические реформы Карамзина и Пушкина. Оно вносит много нового и в понимание общей эволюции синтаксиса русского литературного языка.

Вобласти синтаксиса, по словам Щербы, еще резче дают себя чувствовать различия пассивного и активного аспекта грамматики. На долю пассивного синтаксиса <…> придется «отнести изучение синтаксических значений только синтаксических же выразительных средств — порядка слов, сочетаний слов, определенных функций фразового ударения и фразовой интонации»2.

Вактивном же синтаксисе «рассматриваются вопросы о том, как выражается та или иная мысль. Например: как, какими языковыми средствами выражается предикативность вообще? Как выражается описание того или иного куска действительности? Как выражается логическое суждение с его S или Р? Как выражается независимость действия от воли какого-либо лица действующего? Как выражается предикативное качественное определение предмета (в русском языке причастными оборотами и оборотами с который и т. д.)? Как выражается количество вещества?»3

<…> Положив в основу синтаксической системы понятие группы слов, соответствующих одному сложному, нерасчлененному представлению или понятию, Щерба изучает способы образования групп слов и сочетания групп с группами.

<…> Простейшие синтаксические единицы, «простейшие элементы связной человеческой речи, отвечающие единым и далее, в момент речи, не разлагающимся представлениям»4, Щерба первоначально назвал фразами. «Цементом, скрепляющим фразу», является ударение. Но фразовое ударение может играть и другую роль. Оно

1 Jespersen О. Essentials of English Grammar. L., 1933. P. 71.

2 Щерба Л. В. Избр. работы по языкознанию и фонетике. Л., 1958. Т. 1. С. 56. 3 Щерба Л. В. Избр. работы по русскому языку. С. 56.

4 Там же. С. 29.

24

может выступать в качестве «сигнала, выделяющего тот или другой элемент речи и имеющего, в частности, либо эмоциональное значение, либо логико-психологическое, обозначая в таком случае так называемое «психологическое сказуемое». Фразовое ударение в этой выделяющей функции известно под именем «логического ударения»1. Но фразовое ударение часто не бывает осложнено никакими дополнительными функциями, кроме фразообразующей. <…>

Понятие фразы в этом смысле, впоследствии обозначенное термином «синтагма», обнимает как целые предложения, так и отдельные грамматические единства в их пределах. <…>

Синтагма — это категория речевой деятельности, а не системы языка. Синтагму нельзя смешивать со словосочетанием. Синтагма — это предельный по объему, соотносительный элемент связного, иногда сложного, синтаксического целого. Это основная, самая мелкая единица фразы. Она вычленяется из синтаксического целого высшего порядка. Теория синтагм — основное ядро стилистического синтаксиса. Переходя в систему языка, синтагма становится словом. Слово — это синтагма, включенная в систему языка. Между тем словосочетание — это отдельное сцепление слов, составленное по правилам языка и используемое как обозначение сложного понятия. Словосочетание — это категория системы языка, это соотносительное со словом сложное именование. Теория словосочетаний относится к области не стилистического, а общеязыкового синтаксиса.

Словосочетанию, рассматриваемому изолированно, независимо от предложения, высказывания, присуще лишь номинативное значение. Словосочетание в этом аспекте само по себе еще не является средством сообщения (коммуникации). Синтагма же существует только как конструктивный элемент связного изложения и сообщения. Но у Щербы эти понятия синтагмы и словосочетания не всегда различаются достаточно четко и резко.

<…> Необходимо указать, что и в понимании предложения у Щербы были большие колебания <…>. С одной стороны, Щерба готов был согласиться с Есперсеном, который учил: «Предложение… является чисто понятийной категорией; для того чтобы слово или группа слов стали предложением, не требуется никакой особой грамматической формы»2.

И с этой точки зрения термин «предложение» можно было применить к любому высказыванию, начиная от междометного возгласа и кончая развитым и многосоставным периодом. С другой стороны, ближе всего как будто термин «предложение» подходил бы к двучленному словесному выражению логического суждения. В этом последнем аспекте термин «фраза» (который первоначально Щерба

1 Там же. С. 30.

2 Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958. С. 358.

25

применял к синтагме) оказывается более широким, чем понятие предложения.

Еще в статье «О частях речи в русском языке» Щерба писал: «Если связка не глагол, то можно сказать, что все языки, имеющие связку, имеют два типа фразы: гл а г о л ь н ы й, по существу о д н о ч л е н- н ы й (люблю; ато; faime), где субъект не противополагается действию, и с в я з о ч н ы й, по существу д в у ч л е н н ы й, где субъект противополагается другому имени (я — солдат; sum — miles; je suis soldat)»1. <…>

Для Щербы следующей ступенью за синтагмой является понятие фразы. Иногда это синоним предложения простого и сложного. Во всяком случае, термины «фраза» и «предложение» нередко употребляются Щербой безразлично2.

Фразы — это «более или менее законченные по смыслу целые, которые могут со своей стороны группироваться в некоторые целые высшего порядка» и которые нормально характеризуются конечным понижением тона. <…> Существуют два основных типа фразы — одночленный и двучленный: «… фразы могут быть одночленными и двучленными, независимо от числа более мелких членений внутри каждой из них»3.

Примеры одночленных фраз: Пожар!; Это безобразие!; Он пошел в театр; Когда вы будете дома?; Я вернулся из командировки вчера вечером; Вчера вечером, после долгого, утомительного путешествия, я приехал, наконец, в город, в котором протекли счастливые годы моего детства; Я приехал домой, когда уже было темно.

Примеры двучленных фраз: Ленинград — большой город; Наш милейший дядюшка — был большой чудак; Множество врачей, занятых в лучших столичных больницах,— выехало на борьбу с эпидемией; … Делегаты съезда, собравшиеся со всех концов нашего Союза, — были увлечены вчера тем, что им пришлось видеть и слышать.

<…> Щерба развил также мысли о типах одночленных и двучленных предложений: первый тип (одночленный) характеризуется одним концентром, не расчлененным на подлежащее и сказуемое, второй тип (двучленный) — двумя концентрами: подлежащего и сказуемого. <…> Нам представляется, что учение Щербы о двух типах фразы носит очень внешний фонетический характер, и глубоким заблуждением является попытка подменить им теорию предложения.

К сожалению, все эти спорные и во многих отношениях неясные синтаксические идеи остались в работах Щербы не развитыми. <…>

1 Щерба Л. В. Избр. работы по языкознанию и фонетике. Т. 1. С. 94. 2 См.: Щерба Л. В. Фонетика французского языка. С. 118–119.

3 Там же. С. 118.

26

Г.А. Золотова

Отрадициях и тенденциях в современной грамматической науке1

Задания. 1. Какие позитивные моменты в отечественной синтаксической традиции видит Г. А. Золотова?

2.Какие аспекты синтаксической традиции оценивает автор статьи?

3.Как интерес к семантике определил развитие синтаксических теорий?

1.В каждой науке сосуществуют традиции и тенденции. Сосуществуют во взаимной поддержке, в конкуренции, в противостоянии. <…>

Грамматическая наука осваивает и реализует знания о языке, накопленные многовековой традицией. Традиция в науке — это уважение к прежним поколениям ученых и овладение созданными ими ценностями. Вместе с тем традиция — это наследование комплекса нерешенных вопросов и методов их решения. <…>

Тенденция — направленность к новым знаниям, поиски путей решения старых и новых проблем, способов преодоления застылости. <…>.

2.Отечественная наука о русском языке оставила нам богатейшее наследство. Как крупнейшие вехи на этом пути можно назвать имена М. В. Ломоносова, А. А. Барсова, А. X. Востокова, А. А. Потебни, А. А. Шахматова, Л. В. Щербы, В. В. Виноградова и многих других подвижников. Наш общий поклон им всем, нашим учителям, их памяти. Книга В. В. Виноградова «Из истории изучения русского синтаксиса» (1958), прослеживая развитие русской грамматической науки, отношения между синтаксисом — и морфологией, логикой, психологией, историей языка, извлекла из опыта прошлого перспективные идеи для настоящего и будущего. Начиная с Ломоносова, В. В. Виноградов оценивал в синтаксических трудах меру проникновения в «грамматику и семантику коммуникативной речи», раскрытия свойств языка как средства общения, сообщения мыслей.

Эта формировавшаяся научная традиция — изучения синтаксиса

внераздельности структур и несомого ими смысла — уже в XX в., богатом разнонаправленными лингвистическими концепциями — подвергалась сомнению со стороны специалистов, стремившихся к построению схем, формул, расчетов, освобожденных от выражае-

1 Печатается по: Вопросы русского языкознания. Вып. XII: Традиции и тенденции в современной грамматической науке. М., 2005. С. 7–12.

27

мого языком смысла. Была попытка смелых умов сделать лингвистику точной, математизированной наукой. <…>

Другим поводом для отделения семантики от синтаксиса стала расхожая во второй половине XX в. односторонняя трактовка работы С. И. Карцевского «Об асимметричном дуализме лингвистического знака»1. В этой статье двусторонность языкового знака иллюстрировалась как фактами симметрии между формой и значением, так и — на этом фоне — фактами асимметрии. Абсолютизация асимметризма, почему-то вынесенная из этой статьи некоторыми читателями, создавала предвзятость в подходе к реальному соотношению формы и содержания в грамматических структурах. Этому умонастроению поддалась Академическая грамматика 1970 года, представившая русский синтаксис в парадигмах «структурных схем» предложений, лишенных содержательных признаков и расположенных

варифметическом порядке.

3.Но неотвратимо наступала пора всеобщего поворота к семан-

тике.

Трудно пришлось в это время специалистам, которые успели поверить в авторитетные «структурные схемы». Вот как рассуждает один из авторов университетского учебника 1989 г.2: «Традиционное учение о членах предложения строилось на основе идеи о том, что устройство предложения одновременно определяет и его форму и его смысл… Вопреки традиционным дефинициям, включавшим не только формальные, но и смысловые их характеристики, различительным признаком… является формальный признак…» (с. 609); «Учение о структурных схемах составляет в современных синтаксических трудах основу описания формальной организации предложения» (с. 608).

Оставалось неясным: если избавленный от семантики формальный подход сулил точность критериев, почему же так заметно различалось количество вычисленных разными авторами минимальных схем (29 в Академической грамматике; 19 (14) в университетском учебнике; 44 у С. И. Кокориной)? И так ли точны формальные критерии, ведь нет, например, в русском языке формы косвенного падежа, есть разные по форме, по значениям и по функциям косвенные падежи.

Минимальная схема предложения предназначена «выражать актуализированное информативное содержание» (с. 637), то есть грамматическое значение реальности / ирреальности и времени, а также числа и рода. Слушатель или читатель думает, что предложения

Старик ловил неводом рыбу, Старуха пряла свою пряжу выражают сообщение о занятиях персонажей сказки, но он ошибается: они

1 Карцевский С. И. Об асимметричном дуализме лингвистического знака // В. А. Звегинцев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965.

2 Современный русский язык / под ред. В. А. Белошапковой. М., 1989.

28

выражают «результат высокой абстракции» и «фиксируют только специфические факты синтаксической организации предложения». Старик и старуха, оказывается, заняты тем, что «определяют форму предикативного центра по согласовательным категориям». А поскольку «при таком подходе… уже нельзя опираться на традиционное учение о главных членах предложения» (636), то «различия между подлежащим и дополнениями при этом подходе несущественны». Значит, для читателя и слушателя совсем уж неважно, старик ловил рыбу или, может быть, рыба старика, — и так бывает. Но это уже будет не Пушкин, а Хемингуэй.

В структурные схемы или образцы двукомпонентных глагольных предложений в АГ-80 зачисляются примеры с явно именным предикатом (Наследства оказалось грош; Работа считается тяжелой; Побудь здесь хозяйкой; Считает себя гением). Почему-то те же полузнаменательные глаголы, здесь определяющие будто бы «глагольность» схемы, в другом параграфе не мешают помещать примеры в схему с адъективным сказуемым (Разговор оказывался скудным;

Деньги оказались твои; Будь разноцветной). В университетском учебнике широта «формальных» условий предиката (N2 / Adv) позволяет соединить под одной схемой такие разные и по смыслу, и по структуре предложения как Мы были в отчаянии; Чай — с сахаром; Приход Петра был кстати.

Когда уже нельзя отрекаться от семантики, ее впускают на чердак, в мезонин, строят двухэтажные, даже пятиэтажные схемы. Но это самообман, иллюзия признания. Ведь у семантики нет средств выражения на другом «уровне», она вся тут, в предложении, в единстве формы и значения.

Как же не возникнуть сомнениям в плодотворности такого пути? <…> В предложениях У детей кашель; У больного бред, согласно АГ-80, нам надлежит видеть, что действие или состояние является субъектом существования, но имеет при этом своего производителя или носителя с субъектным же значением (с. 358). Что же — так механически понятая семантика разрушает предложение или создает новые законы построения —«субъект + субъект»? Вот недозрелые плоды поворота к семантике.

4. Вопрос о типах предложений. А. А. Шахматов, пытаясь упорядочить колоссальный собранный им материал, разделил простые предложения на односоставные и двусоставные. Для его времени это было несомненное прогрессивным решением. Но прошли десятилетия, и мы держимся за эту классификацию, не замечая, что наука уже сопоставила понятия языка и речи, что давно выявлена возможность именительного падежа служить сказуемым, а ряда косвенных падежей — подлежащим. Между тем и в привычной нам классификации предложений «по Шахматову» таится множество подвохов и непоследовательностей. Вспомним хотя бы хрестоматийные примеры из «Записок охотника» Тургенева:

29

Сквозь густые кусты орешника … спускаетесь вы на дно оврага … Вы в тени, вы дышите пахучей сыростью; вам хорошо … Над вами, кругом вас — всюду туман…

Вы спускаетесь; вы дышите — двусоставные глагольные предложения. Но вы — обобщенное лицо, включающее и рассказчика, и адресата, читателя. Значит, предложения обобщенно-личные? А это по схеме разновидность односоставных. В какую же рубрику их поместить? Вам хорошо — безличное, односоставное, но ведь сообщает о состоянии лица и лицо названо местоимением в дательном падеже. Значит, личное и двусоставное?

Но вам опять обобщенно-личное!

Вы — в тени — двусоставное, но одни скажут: в тени — сказуемое, другие — обстоятельство (места?) с неназванным глагольным предикатом. Каким? Ну — находитесь в тени. Но, во-первых, это плохо стилистически, не по-тургеневски, во-вторых, не получается предложения из подлежащего и сказуемого — *Вы находитесь, а без такого глагола (он здесь неполнознаменательный) получается.

Кругом вас — туман: если «танцевать» от именительного падежа, туман — подлежащее, а кругом вас — обстоятельство, локатив. Но, может быть, туман — признак места кругом вас, и тогда это сказуемое, а локативная предложно-падежная форма — подлежащее? Но опять вас — обобщенное?

Вот круг нерешенных, спорных вопросов, которых было бы достаточно, чтобы усомниться в правомерности привычной классификации. <…>

5.Как это оценить с точки зрения традиций и тенденций?

Содной стороны, вроде бы следуем почтенной шахматовской традиции. А с другой — не вспоминаем такого программного высказывания самого А. А. Шахматова: «Кроме деления предложений по форме необходимо предложить и деление их по значению, поскольку именно значение предложений связывается с их формой. Имея в виду, что значение предложений зависит частью от сочетания с другими предложениями, деление предложений по значению я переношу в отдел, следующий за учением о сочетании предложений»1.

А еще раньше А. А. Шахматова А. А. Потебня писал: «Грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным значением…»2.

Это традиция русской филологии. Во второй половине XIX в. об осмысленном изучении языка, о мысли в языке думали и писали В. И. Классовский, А. А. Дмитревский, К. Д. Ушинский и др.

1 Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1941. С. 49] 2 Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Харьков, 1888. Вып. 1–2. С. 29.

30