Хрестоматия по синтаксису

ограничениям и упрощениям, могло приобрести абстрактный и формальный характер. Само собой разумеется, многое зависело от сочетания теории с практикой, от углубленного изучения живых процессов грамматического развития русского литературного языка, особенно живой народной речи, от общих философских основ лингвистического учения.

Отрыв учения о «сочинении частей речи» (или «частей слова») от теории предложения, естественно, должен был сопровождаться полным разрывом между понятиями «частей речи» и «частей, или членов, предложения». <…> В учении о «сочинении» слов рассматривались не функции и значения словосочетаний и разных видах предложений, а лишь синтаксические свойства самих частей, или элементов, речи (включая сюда предлоги, союзы и междометия).

Изложение способов «сочинения» слов опиралось на теорию частей речи. В связи с этим оно состояло, главным образом, в описании синтаксического употребления и синтаксических связей разных классов слов — как знаменательных (прежде всего имен существительных и глаголов, а затем имен прилагательных, числительных, местоимений и отчасти наречий), так и служебных (предлогов, союзов). <…> Анализ видов и форм этих связей в системе разных частей речи не был объединен общей задачей и общим понятием, например понятием словосочетания. Это было своеобразное описание конкретных способов сочетаемости слов в русском языке, способов синтаксического распространения разных частей речи. <…>

<…> Само учение о «сочинении» частей речи, лежавшее и основе русского синтаксиса до 20–30-х годов XIX в., нуждалось в преобразовании. Такое преобразование могло состоять или в сближении учения о частях речи с учением о предложении и его членах, или же в создании теории словосочетаний как своеобразных синтаксических единств.

4.Ломоносовым была выдвинута вполне правильная и глубокая мысль о разных степенях зависимости синтаксических связей слов от группировки слов по семантическим разрядам или группам. <…> Вопрос о принципах изучения взаимодействия лексических значений

исинтаксических связей, а также о принципах группировки соответствующих типов словосочетаний нуждался в глубоком теоретическом обосновании.

5.Ломоносовское учение о предложении и его главных членах — подлежащем и сказуемом — не исчерпывало вопросов, относящихся к строю предложения, к различиям типов предложений, к составу предложений и к приемам выражения синтаксических отношений между словами внутри предложения.

Эти вопросы, выдвинутые Ломоносовым, в последующей традиции не всегда решались и разрабатывались в том направлении, которое было указано Ломоносовым. <…>

11

** *

В20–30-е годы XIX в. изучение русского синтаксиса развивалось не только при помощи пересадки на русскую почву укоренившихся на Западе грамматических теорий, но и посредством самостоятельной разработки и систематизации специфических национальных свойств и качеств русского грамматического строя.

<…> Среди исследователей-русистов, глубоко понимавших историческую связь и родство русского языка с другими славянскими языками и — вместе с тем — специфические национальные, или народные, особенности русского грамматического и лексического строя, первое место в истории русской филологической науки до середины XIX в., несомненно, принадлежит А. X. Востокову (1781–1864). <…>

<…> Влияние «Российской грамматики» М. В. Ломоносова ярко сказывалось и в принципах построения востоковской грамматики,

ив ее стремлении шире охватить явления живой народно-разговор- ной речи, и в ее стилистической направленности, и в элементах материализма, заметно проступающих через толщу укоренившейся тогда формально-логической схемы. <…>

Вслед за Ломоносовым Востоков определял синтаксис как «словосочинение». Задача синтаксиса — устанавливать «правила, по коим совокуплять должно слова в речи» (§ 102)1. <…> Как и Ломоносов, Востоков стоит за стилистическое разграничение синтаксических явлений. «Соединение слов, служащее к выражению мыслей, называется речью. Речь бывает по выбору слов, в нее входящих: I. В а ж н а я, или благородная, называемая также к н и ж н ы м я з ы-

к о м. II. П р о с т о н а р о д н а я, иначе называемая п р о с т о р е- ч и е м. III. Между сими двумя средину занимает о б ы к н о в е н н а я р е ч ь, или язык р а з г о в о р н ы й» (§ 8). Таким образом, Востоков <…> различает три основные разновидности, состав которых резко отличается от ломоносовской системы трех стилей. Востоков и стремится установить различия в синтаксическом строе словосочетаний между этими тремя типами речи. <…> В соответствии с господствующими в ту эпоху взглядами на строй русского предложения Востоков считает наличие глагола непременным признаком предложения. Следовательно, все предложения русского языка, по Востокову, — глагольные. Там, где нет налицо глагола, должно всегда подразумевать вспомогательный глагол. Напр.: Надобно (есть) работать. Личное глагольное предложение двучленно: оно «состоит из двух частей, называемых п о д л е ж а щ и м и с к а- з у е м ы м» (§ 104). Безличное глагольное предложение одночленно.

Внем есть только сказуемое (Рассветает; Пора вставать). <…> Теория трехчленного состава предложения прочно укре-

пилась в русской грамматике начала XIX в. и нашла свое развитие

1 Востоков А. X. Русская грамматика. 12-е изд. М., 1874.

12

и обоснование в грамматических руководствах Греча <…>. Греч находит в предложении: 1) «понятие о предмете», 2) «понятие о принадлежности предмета» и 3) «выражение бытия или отсутствия сей принадлежности в предмете». <…> Особенное значение, которое формально-логическая грамматика придавала связке и выражающему ее глаголу быть, сказывалось и в том, что с а м о с т о я- т е л ь н ы м и глаголами признавались лишь вспомогательные глаголы быть и стать, все же остальные глаголы назывались с о в о- к у п н ы м и, т. е. как бы включающими в себя быть и предикатив- но-качественное определение (спит = есть спящий).

<…> В Грамматике Востокова прямо сказано, что предложение состоит только из двух частей: подлежащего и сказуемого, к которому и относится вспомогательный глагол есть.

<…> «Логическую связь составляет не отдельное и самостоятельное понятие, которое в то же время служило бы, наравне с понятиями подлежащего и сказуемого, как бы вещественным содержанием суждения; ее составляет только взаимное отношение тех двух понятий, и мыслящий ум ставит два понятия во взаимное отношение тем, что понимает это отношение между ними. Следовательно, связь между подлежащим и сказуемым есть понимание отношения между ними, т. е. действие ума, форма (особенный вид или способ) его деятельности в суждении»1.

<…> С именем Востокова связывается новое понимание строя наиболее употребительных типов двучленных, или «двусоставных», предложений в русском языке. Новая точка зрения на строй предложения не могла не отразиться и на общем объяснении категорий глагола, а также кратких форм имен прилагательных и предикативных наречий, которые Востоков зачислял в разряд с п р я г а е м ы х слов. <…> Учение о предложении в синтаксисе Востокова излагается чрезвычайно лаконично, <…> без выделения и анализа разных типов предложения. Востоков учит, что предложение бывает п р о с т о е (если в нем одно подлежащее и одно сказуемое) и с л о ж н о е (когда заключает в себе по нескольку подлежащих или сказуемых). Сложным Востоков называл слитное предложение. То, что теперь называется сложным предложением, Востоков рассматривает как период, т. е. как сочетание предложений.

Сверх подлежащего и сказуемого в предложении выделяются востоковской грамматикой также о п р е д е л и т е л ь н ы е и д о- п о л н и т е л ь н ы е слова, или члены. К определительным словам, кроме прилагательных и приложений, относится также наречие, показывающее меру, образ, время и место выражаемого прилагательным, глаголом и причастием качества действия или состояния. <…>

В функции определительных и дополнительных слов могут выступать так называемые придаточные предложения: «Вместо одного

1 Там же. С. 285.

13

определительного или дополнительного слова может присовокуплено быть к подлежащему или к сказуемому целое предложение придаточное, которое бывает п о л н о е и с о к р а щ е н н о е. Полное придаточное предложение привязывается к определяемой или дополняемой оным части главного предложения местоимением относительным или союзом изъяснительным, условным и пр.» (§ 111). Сокращенное придаточное предложение представляет собой деепричастную или причастную конструкцию или также именной оборот. Например, сочетание предложений Человек, который вчера приходил, говорил, что он знаком с вами и желает вас видеть может быть выражено с помощью параллельных сокращенных конструкций:

Человек, приходивший вчера, говорил о знакомстве с вами и о желании вас видеть. Итак, Востоков, очень кратко описав структуру простого распространенного предложения, подчеркивает важность изучения соотносительных, или параллельных, синонимических конструкций в составе предложения.

Основной предмет и задачи синтаксиса словосочетания, по Востокову, состоят в изучении и определении правил: 1) с о гл а с о в а- н и я слов, 2) употребления падежей, или у п р а в л е н и я слов. К чению же о предложении примыкают правила с о ч е т а н и я целых предложений, или составления п е р и о д о в . «К сим трем отделениям может быть прибавлено четвертое, заключающее в себе правила о р а з м е щ е н и и с л о в» (§ 113). Таков состав русского синтаксиса в понимании и изложении Востокова.

О«составлении периодов» Востоков писал: «Из предложений,

т.е. речей или словосочетаний, заключающих в себе по одной мысли … составляется п е р и о д, т. е. выражение умозаключения. … Период может состоять, по крайней мере, из двух главных предложений, простых или сложных, или же из нескольких предложений, соединенных союзами» (§ 141–142). Таким образом, Востоков противопоставляет период как сочетание предложений простому и сложному («слитному») предложениям, порвав с традицией чисто логической трактовки «слитного» предложения как «слияния» нескольких предложений, число которых устанавливалось по числу содержащихся в нем подлежащих или сказуемых.

<…> Синтаксис Востокова, в связи с учением о двучленности предложения остро выдвинувший проблему составного сказуемого, служит соединительным звеном между «Российской грамматикой» Ломоносова и исследованием Потебни «Из записок по русской грамматике», несмотря на глубокое различие их методологических основ.

* * *

И в конце 50-х годов XIX в. выходит в свет «Опыт исторической грамматики русского языка» (ч. 1–2. М., 1858) Ф. И. Буслаева (1818–1897).

14

Понимание и оценка синтаксических воззрений Буслаева затруднительны вне исторического фона, на котором возникла и сложилась его общелингвистическая концепция. <…> Буслаев находит во всеобщей, или философской, грамматике следующие достоинства: 1) взгляд на язык как на органическое, живое и целое произведение духа человеческого; 2) признание теснейшей, неразрывной связи между этимологией3 и синтаксисом; 3) точнейшее определение частей речи; 4) систематическую разработку синтаксиса1. Однако эта грамматика односторонне освещает и обобщает явления языка: «…она видит в языке только одну логику, опуская из виду всю полноту и многосторонность народной жизни»2.

Буслаев стремится сравнительное и историческое рассмотрение языковых явлений, особенно синтаксических, сочетать с «логическими началами». Он избирает путь компромисса, или эклектизма. <…> Оценивая традицию изучения грамматики русского литературного языка нового периода, Буслаев считал главной, столбовой дорогой русского языкознания ломоносовское направление и с резким осуждением и отрицанием относился к грамматическим работам Н. И. Греча. <…> Буслаев считает, что кончилась пора господства филологической грамматики, которая устанавливала правила употребления

книжной и устной речи, но не изучала законов языка. <…> Синтаксическая система Буслаева надолго определила основные

приемы школьного построения и изучения синтаксиса русского языка. <…>

Буслаев возражает против прямолинейного заключения о том, что синтаксические категории являются непосредственным отражением категорий логических. Дело сложнее. Ведь «современный язык, представляя смесь грамматических форм древних с новыми, основывает синтаксическое сочетание слов иногда на этимологической форме и первоначальном воззрении, лежащем в ее основе, иногда же на отвлеченном понятии, которое впоследствии было придано слову»3. Поэтому-то между языком и мышлением наблюдается не только параллелизм, взаимодействие, но и противоречия. «Такое противоречие в отношениях языка к мышлению, — говорит Буслаев, — объясняется существом самого языка. Язык образовался в эпоху незапамятную, в ближайшей связи с раскрытием умственной деятельности целого народа, но независимо от личного мышления одного или нескольких людей»4.

<…> По представлению Буслаева, у языка <…> есть свои законы, независимые от законов логики или требующие уступок с их сторо-

1Буслаев Ф. И. Мысли об истории русского языка. И. Срезневского [рец.]. СПб., 1860.

С.49.

2 Буслаев Ф. И. О преподавании отечественного языка. М., 1844. Ч. 2. С. 3–4. 3 Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959. С. 267.

4 Там же. С. 263.

15

ны. <…> По Буслаеву, задача синтаксического изучения языка состоит в том, чтобы раскрыть в языке, в его грамматике, в формах сочетаний слов отражение общих законов логики, с одной стороны,

ас другой — внутреннее своеобразие способов выражения, присущих самому языку и нередко развивающихся и противоречии с законами логики — «внутренние законы языка», как выражался Буслаев. В этом случае Буслаев противопоставляет и язык мышлению, обособляет язык от мышления. Так, «в грамматическом отношении безличное предложение не должно быть отличаемо от личного, потому что так называемый глагол безличный имеет грамматическое подлежащее либо в своем личном окончании; например: (ему) не сид-ит-ся; либо в неопределенном местоимении; например: il pleut, man sagt»1. В русском языке, по Буслаеву, типичное грамматическое подлежащее в безличном глагольном предложении — это окончания глагола -т, -ло (рассветает, рассветало). Но «в логическом отношении» можно назвать в безличном предложении подлежащим дательный падеж, означающий отношение к лицу; например: мне хочется. Следовательно, по Буслаеву, грамматические, обусловленные внутренним строем данного языка, и логические, общечеловеческие, так сказать, основы и элементы речи могут находиться и разнообразных, иногда противоречивых отношениях. Синтаксический анализ, прежде всего, как думает Буслаев, освещающий общелогические основы речи, должен затем этот фон и этот каркас логико-грамматических явлений восполнять и корректировать изображением конкретных чисто языковых своеобразий и процессов. В самом же языке наблюдается сложное переплетение явлений разных эпох. Логическое «единообразие и отвлеченность, возникшие в языке позднейшем и преимущественно в книжном, постоянно встречаются в нашей речи с формами древнейшими, живыми и разнообразными, доселе господствующими в устах народа»2. Кроме того, согласно глубокому убеждению Буслаева, «синтаксическое употребление слов состоит в теснейшей связи с самым значением их, объясняемым посредством paзбopa тропов и синонимов»3.

Синтаксис неотделим от стилистики и лексикологии. Синтаксические связи слов нередко обусловлены их лексическим значением,

аэто — область, не подчиненная непосредственно общим законам логики. <…> Синтаксис Буслаева представляет собой довольно сложную, неорганическую смесь старых формальных логико-грам- матических построений, восходящих к «универсальной» грамматике XVIII — начала XIX в., более новых романтических воззрений на ход истории человеческой речи <…> и отголосков сравнительноисторического языкознания 20–50-х годов XIX в., нашедшего осо-

1 Буслаев Ф.И. Историческая грамматика. С. 273.

2 Там же. С. 317.

3 Там же. С. 314.

16

бенно яркое и глубокое выражение у нас в научной деятельности А. X. Востокова. Однако в общей теоретической части синтаксиса Буслаева влияние «универсальной», логической грамматики явно преобладало.

Основным синтетическим актом логических операций является суждение. «Суждение, выраженное словами, есть п р е д л о ж е н и е. <…> Вся сила суждения, — продолжает Буслаев, — содержится в сказуемом. Без сказуемого не может быть суждения. Отсюда понятно, почему в языке есть предложения, состоящие только из сказуемого, без явно обозначенного подлежащего (безличные предложения. — авт.). <…> Но нет ни одного предложения, которое состояло бы только из подлежащего»1. Итак, из двух главных членов предложения — подлежащего и сказуемого — основной — сказуемое. «Собственная и первоначальная этимологическая форма сказуемого есть глагол»2.

В соответствии с данной традицией Буслаев совершенно отрицает именной тип предложений, т. е. тип предложений безглагольных. Термин «связка» кажется ему излишним. Глагол существительный быть означает лицо, время и наклонение. Он глагол полновесный,

и«нет причины давать ему иное название, кроме сказуемого». «Самым сказуемым обозначается уже связь его с подлежащим»3. Поэтому нет оснований сверх подлежащего и сказуемого допускать еще связку. Сказуемое бывает простое и составное, т. е. состоящее из глагола в соединении с именем или с другою частью речи, означающею признак подлежащего. В составном сказуемом самая сила сказуемого состоит в глаголе. «… В грамматическом отношении глагол существительный есть основная часть составного сказуемого; в логическом же означение признака берет перевес над глаголом быть, который потому иногда и опускается»4. Итак, нет «никакой связки»

ине существует никакого противопоставления глагольного типа предложений именному. Уже Потебня находил в буслаевском учении о предложении двойственность, столкновение логической точки зрения с грамматической5:

По Буслаева, «учение о синтаксическом употреблении глагола будет

вместе с тем и с и н т а к с и с о м с к а з у е м о г о»6 . Понятно, что в эти искусственные тиски нелегко вставить все многообразие современных типов предложений (Жизнь — это борьба; Мертвая тишина; На улице — ни шороха, ни звука и т. п.). Но тут на помощь Буслаеву приходит учение об опущении разных частей предложения. <…>

1 Там же. С. 258.

2 Там же. С. 271.

3 Там же. С. 272, 258.

4 Там же. С. 272.

5 Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М., 1958. Т. 1–2. С. 71. 6 Буслаев Ф. И. Историческая грамматика. С. 343.

17

С этой точки зрения истолковывается и разница в сказуемостном употреблении кратких и полных прилагательных. Краткие формы имени прилагательного в силу своего органического единения с существительным глаголом получают «смысл глагола». Но «если вместо краткого употреблено в сказуемом прилагательное полное, то оно имеет смысл определительного, при котором опущено существительное; например: эти дома новые вместо эти дома суть дома новые»1. Это все перепевы старых синтаксических мотивов. «Отдельные слова тогда только могут составить предложение, когда будут сложены одно с другим: 1) по способу с о гл а с о в а н и я или 2) по способу у п р а в л е н и я слов»2. Буслаев далее отмечает и третий тип сочетания слов в речи, наблюдаемый в употреблении наречий. Ведь наречия не состоят в видимой синтаксической связи с теми словами, к которым присовокупляются»3. Этот тип словосочетания характерен для обстоятельственных слов + наречий, деепричастий; соединяясь с прочими словами только по смыслу, они «не согласуются с ними и не зависят от них»4. Буслаев не нашел особого термина для выражения этого типа синтаксической связи, которому Потебня, а затем Д. Н. Овсянико-Куликовский и А. М. Пешковский присвоили название примыкания. По учению Буслаева, также имеющему очень давние, традиционные основы, логический состав предложения должно отличать от грамматического. С логической точки зрения в предложении только два члена: подлежащее и сказуемое. В грамматическом же отношении строго различаются от главных членов предложения — подлежащего и сказуемого — другие слова, которые их объясняют и дополняют, — так называемые второстепенные члены предложения. «Второстепенные члены предложения рассматриваются в двояком отношении: 1) по синтаксическому употреблению и 2) по значению»5. Таким образом, логика и грамматика расходятся друг с другом в анализе частей, или членов, предложения. Это видоизмененное продолжение той синтаксической линии, которая получила особенно заметное выражение и в Грамматике Греча.

<…> Это синтаксическое различие между второстепенными членами предложения не совпадает с различием по их значению. С этой точки зрения круг определительных и обстоятельственных слов расширяется за счет дополнительных. Определительные слова, означая признаки и сочетаясь с определяемыми по вопросам: к а ко й? ч е й? ко т о р ы й? с ко л ь ко?, присоединяются к другим словам посредством не только согласования, но и управления (например:

восход солнца вместо солнечный восход; человек пожилых лет вме-

1 Буслаев Ф.И. Историческая грамматика. С. 419.

2 Там же. С. 270.

3 Там же. С. 273.

4 Там же. С. 275.

5 Там же. С. 273.

18

сто пожилой человек). Слова обстоятельственные, употребляющиеся в предложении для означения обстоятельства места, времени, образа действия или качества, меры и счета, причины, то выражаются наречиями (т. е. словами неуправляемыми и несогласуемыми), то косвенными «дополнениями», т. е. «сочиняются посредством управления с теми, к которым присоединяются». Например, «в выражениях во-йти в город, вы-ехать из города, пере-ходить через мост в город, из города и через мост по значению суть обстоятельства места, по управлению же — слова дополнительные1 <…>.

К обстоятельственным же словам Буслаев относит «неопределенное наклонение, употребляемое в нашем языке в смысле церковнославянского достигательного»; например: иду учиться, намерен работать и пр.2

«Второстепенные члены предложения, в свою очередь, могут иметь при себе свои собственные слова определительные, дополнительные и обстоятельственные»3.

Потебня, рассматривая учение Буслаева о второстепенных членах предложения, справедливо заметил, что противопоставление с и н- т а к с и ч е с ко г о у п о т р е б л е н и я и з н а ч е н и я непонятно, ибо значение слов, как членов предложения, сказывается в синтаксическом употреблении, есть само это употребление. <…> Это «значение», определяемое по вопросам, ничего общего не имеет с грамматической функцией слов <…>

Такова в основных чертах, по Буслаеву, структура простого предложения. От способов синтаксического употребления частей речи и способов сочетания их по методу сочинения, подчинения и обстоятельственного присоединения зависят состав и виды тех словесных соединений, из которых складываются разные типы предложений. Буслаев подчеркивает, что в колебаниях форм словосочетания, в приемах подведения разнообразных наглядных выражений под общие правила чрезвычайно ярко обнаруживается зависимость синтаксических отношений от лексических значений. <…>

Речь может состоять или из предложений отдельных, или соединенных одно с другим. Так возникает проблема сложного предложения, представляющего собой совокупность двух или нескольких предложений. Соединение предложений происходит по способу подчинения <…> или по способу сочинения <…> Основной признак придаточного предложения — эквивалентность его с каким-нибудь членом главного предложения, кроме сказуемого, функциональное соответствие его подлежащему, дополнению, определению, обстоятельству. Напр.: Когда смеркается, птицы засыпают в своих гнездах (=в сумерки) <…>

1 Там же. С. 275.

2 Там же. С. 276.

3 Там же. С. 277.

19

Аксаков считает такое противопоставление грамматического разбора логическому «решительно ошибочным». <…> Аксаков — в противовес Буслаеву — предлагает прежде всего выделять в предложении два состава, или два комплексных члена: подлежащее и сказуемое, — а затем уже внутри них изучать отношения «объясняющих

иопределяющих понятий». <…>

* * *

<…> Центром лингвистических изучений и построений Потебни (1835–1891) была грамматика.

<…> В центре грамматики у Потебни стоит проблема образования исторических изменений и функционирования грамматических категорий (и прежде всего так называемых «частей речи»). <…>

Для Потебни в сфере грамматики синтаксис является решающим. Ведь грамматические категории вполне постигаются лишь в синтаксисе. Понятие синтаксиса для Потебни сочетается с понятием общего смыслового контекста языка, всей языковой структуры. Синтаксис в широком смысле этого слова — опора и основа всякой истории языка.

На таком семантическом и синтаксическом фоне, освещенном образами речи и предложения, выступают в системе Потебни понятия грамматической формы слова и грамматической категории. Грамматическая форма — понятие синтаксическое по преимуществу. <…> Грамматические категории могут выражаться не только формальными элементами слова, но и его синтаксическими связями, его семантическими функциями в речи, иногда даже местом соответствующего разряда слов в общей системе языка. <…>

Потебня прежде всего выдвигает антитезу имени и глагола1. Глагол — главное орудие речевого синтеза: «Глагол создает предложение»2. Глагол-сказуемое «изображает признак во время его возникновения от действующего лица»3. Как наиболее синтетическая категория языка, глагол включает в себя категории лица, времени, наклонения, вида, залога, числа (а в прошедшем времени и рода). Формы глагольного лица служат знаками связи сказуемого с подлежащим в предложении4.

В системе имен Потебня (вслед за Аксаковым) доказал семантическую и грамматическую близость имен прилагательных и существительных, которая по мере удаления в глубь истории представляется все более тесной и, по-видимому, базируется на доисторическом единстве категории имени. В категории существительного, как

1 См.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. С. 516. 2 Там же. С. 60.

3 Там же. С. 91.

4 Там же. С. 92.

20