- •Определимся с терминами
- •Форма и содержание
- •Правда vs/@/& ложь
- •Non/Fiction
- •§ 2. Персонажи
- •Где взять?
- •Как оживить?
- •Показать и рассказать
- •§ 3. Сюжет и нарратив
- •Сюжет и нарратив
- •Романный и постклассический нарратив
- •Основной драматический вопрос или фабула
- •Конфликты
- •Три составные части сюжета
- •Смерть в Венеции
- •§ 4. Повествовательная позиция
- •Повествовательная позиция
- •Первое лицо
- •Периферийное первое лицо
- •Распределенное первое лицо
- •Третье лицо
- •Расределенное третье лицо
- •Всевидящий всезнающий автор
- •Объективное повествование
- •Ты, читатель
- •Что выбрать?
- •§ 5. Описание.
- •Описания Живая и мертвая вода
- •Ингридиенты хорошего описания
- •Используйте все чувства
- •Будьте изобретательными
- •Будьте странными
- •Советский авангард
- •Изъясняйтесь вразумительно
- •Эпитеты и говорящие детали
- •Говорящие детали
- •Описания через восприятия персонажа
- •§ 6. Диалог
- •Значение диалога в фикшне
- •Неотождествленность диалога стенограмме
- •Сжатый диалог
- •Семантика диалога
- •Полифонический диалог
- •Открывающий диалог
- •Текст и подтекст
- •Правила оформления диалога
- •§ 7. Время и место
- •Время года и погода
- •Временнóй шаг
- •Быстрое и медленное время
- •Нелинейный ход времени повествования: флэшбеки и прологи
- •Герой в хронотопе
- •§ 8. Стиль
- •Голая метафора
- •Как выбрать?
- •Споры о вкусах
- •§ 9. Тема произведения. Этапы работы над ним
- •Тема и фабула
- •Формулировка темы
- •Как тема появляется
- •Этапы работы над произведением
- •Как научиться хорошо писать
- •§ 10. Как издать готовую книгу?
- •Труднее оргазма
- •Три пути
- •На что обратить внимание в догворе с издательством
- •Маркетинг — двигатель книжной торговли?
- •Лотерея в вавилонской библиотеке
Показать и рассказать
Героя мало увидеть и почувствовать самому. Его нужно предъявить читателю — так, чтобы он тоже почувствовал.
Для этого существуют два основных пути. Обозначаются они просто: «показать» и «рассказать».
Рассказывать о герое на первый взгляд и проще, и естественнее. Мы ж ничем другим не занимаемся, кроме как всё рассказываем да рассказываем. Так и здесь — автор на правах Господа Бога просто предъявляет читателю те факты из биографии своего героя, которые он считает важными, и дает словесный портрет, экономя место и силы читателя. Так Лев Толстой в «Воскресении» «предъявляет» нам Катюшу Маслову. Причем это предъявление начинается со слов: «История арестантки Масловой была очень обыкновенная история» — после чего следует подробный рассказ о ее происхождении, о том, как ее обольстил барчук и как она стала проституткой.
Существуют более изощренные способы. Например, многие рассказы о Шерлоке Холмсе начинаются с того, что Холмс, глядя на нового клиента, с помощью своего дедуктивного метода делает предположения о его прошлом, а удивленный клиент подтверждает — да, так оно и есть. А в «Собаке Баскервиллей» Холмс вообще восстанавливает полную биографию и привычки доктора Мортимера по одной только его палке.
Но и в «Воскресении», и в рассказах о Шерлоке Холмсе такое рассказывание художественно оправдано. В «Воскресении» — тем, что Катюша сидит на скамье подсудимых и мы смотрим на нее как бы глазами присяжных, перед которыми разложены материалы дела. А в рассказах Конан Дойля — тем, что каждый из них по заведенному самим же автором правилу традиционно начинается с «разминки», небольшой демонстрации дедуктивного метода. Лишь после этого следует собственно «вводная» — описание нового казуса.
Но показывание героя более эффектно, чем рассказ о нем. Сравните две фразы:
Таня была болезненно застенчива, но ее все равно тянуло на вечеринки, хотя они не приносили ей никакого удовольствия.
И вторую:
Вечеринка была в самом разгаре. Все весело переговаривались, смеялись, кто-то танцевал. Лишь Таня молча сидела в углу, вертя в руках давно опустевший бокал.
Показывание как бы вовлекает читателя прямо в гущу событий, заставляет больше сопереживать героям.
Как показать
Существуют четыре основных способа показать героя:
Действие
Речь
Мысли
Внешний облик
Действие. Герой не обязательно должен появиться и сразу дать кому-то в морду или спасти принцессу. Действие — это буквально все, что герой делает. Но, поскольку, как мы все время говорим, в хорошей книге случайностей не бывает — первое действие героя тоже всегда не случайно. Так, герой Гофмана, романтический студиозус Ансельм буквально вываливается на страницы новеллы «Золотой горшок»:
В день вознесения, часов около трех пополудни, чрез Черные ворота в Дрездене стремительно шел молодой человек и как раз попал в корзину с яблоками и пирожками, которыми торговала старая, безобразная женщина, — и попал столь удачно, что часть содержимого корзины была раздавлена, а все то, что благополучно избегло этой участи, разлетелось во все стороны, и уличные мальчишки радостно бросились на добычу, которую доставил им ловкий юноша! На крики старухи товарки ее оставили свои столы, за которыми торговали пирожками и водкой, окружили молодого человека и стали ругать его столь грубо и неистово, что он, онемев от досады и стыда, мог только вынуть свой маленький и не особенно полный кошелек, который старуха жадно схватила и быстро спрятала[6].
Как мы видим, из одной короткой динамичной сценки мы получаем полное представление о молодом человеке: немного не от мира сего, рассеянный, не внушающий пиетета простолюдинам, бедный, застенчивый и при этом исключительно совестливый... и симпатичный.
А вот противоположный пример — из рассказа «Воссоединение» американского писателя Джона Чивера, которого сами американцы величали «Чеховым пригородов». Разведенный отец ведет своего сына, которого он давно не видел, в ресторан:
Мы уселись, и мой отец громким голосом позвал официанта. «Кельнер!» — закричал он. «Гарсон! Камерьере! Эй!». Его чрезмерная активность казалась совершенно неуместной в пустом ресторане. «Нас обслужит здесь кто-нибудь? — крикнул он. — Тук-тук!». Потом похлопал в ладоши. Официант направился к нашему столику.
По этому маленькому эпизоду мы понимаем, какой это неприятный тип. И этот готовит нас к тому, что в конце рассказа мальчик твердо решает никогда больше с ним не встречаться.
Речь. Алексей Берестов, герой «Барышни-крестьянки», появляется на страницах повести не сразу. Сначала мы успеваем узнать о нем от других героев прямо противоположные вещи: что он мрачный разочаровавшийся в жизни байронический тип — и что он добрый малый, охотно играющий с крестьянками в горелки. Поэтому когда он впервые появляется собственной персоной, мы, подобно Лизе Муромцевой, не знаем, чего от него ждать. И вся сцена их первого свидания передана Пушкиным через диалог — который полностью подтверждает наши подозрения: что байронизм в нем — дань моде, а он просто веселый и искренний молодой человек, — пылкий, но не позволяющий себе грубости даже по отношению к крестьянке.
Марк Твен поступает еще остроумнее: он сразу, в первых же фразах «Тома Сойера» дает полное представление о своем герое, но делает это фактически через его отсутствие:
— Том!
Нет ответа.
— Том!
Нет ответа.
— Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том!
Нет ответа.
<...> В первую минуту она как будто растерялась и сказала не очень сердито, но всё же довольно громко, чтобы мебель могла её слышать:
— Ну, попадись только! Я тебя...
Не досказав своей мысли, старуха нагнулась и стала тыкать щёткой под кровать, всякий раз останавливаясь, так как у неё не хватало дыхания. Из-под кровати она не извлекла ничего, кроме кошки.
— В жизни своей не видела такого мальчишки!
Она подошла к открытой двери и, став на пороге, зорко вглядывалась в свой огород — заросшие сорняком помидоры. Тома не было и там. Тогда она возвысила голос, чтоб было слышно дальше, и крикнула:
— То-о-ом!
Позади послышался лёгкий шорох. Она оглянулась и в ту же секунду схватила за край куртки мальчишку, который собирался улизнуть.
— Ну конечно! И как это я могла забыть про чулан! Что ты там делал?
— Ничего.
— Ничего! Погляди на свои руки. И погляди на свой рот. Чем это ты выпачкал губы?
— Не знаю, тётя!
— А я знаю. Это — варенье, вот что это такое. Сорок раз я говорила тебе: не смей трогать варенье, не то я с тебя шкуру спущу! Дай-ка сюда этот прут.
Розга взметнулась в воздухе — опасность была неминуемая.
— Ай! Тётя! Что это у вас за спиной!
Старуха испуганно повернулась на каблуках и поспешила подобрать свои юбки, чтобы уберечь себя от грозной беды, а мальчик в ту же секунду пустился бежать, вскарабкался на высокий дощатый забор — и был таков!
Тётя Полли остолбенела на миг, а потом стала добродушно смеяться.
— Ну и мальчишка![7]
Из этого комического диалога мы сразу понимаем «расстановку сил»: сорванец, всегда готовый к проказам, и старая комичная тётушка, которая пытается быть строгой, но у которой это плохо получается.
Мысли. Порою оказывается эффективнее и удобнее показать героя через воспроизведение его мыслей или его внутренний монолог. Более того: можно сказать, что это — «фирменный знак» фикшна. Или, если угодно, «конкурентное преимущество» именно фикшна перед другими видами словесного творчества.
Вот первое, что мы «слышим» от Раскольникова, только что проскользнувшего мимо своей квартирной хозяйки:
«На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь! —подумал он с странною улыбкой. — Гм... да... все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости... это уж аксиома... Любопытно, чего люди больше боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся... А впрочем, я слишком много болтаю. Оттого и ничего не делаю, что болтаю. Пожалуй, впрочем, и так: оттого болтаю, что ничего не делаю. Это я в этот последний месяц выучился болтать, лежа по целым суткам в углу и думая... о царе Горохе. Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно? Совсем не серьезно. Так ради фантазии сам себя тешу; игрушки! Да, пожалуй что и игрушки!»
Небольшой монолог — и нам все ясно про этого героя: дерганый, путаный, умный, склонный к демагогии и к самокопаниям, снедаемый какой-то самому ему не очень понятной, но явно темной мыслью.
Внешний облик. На первый взгляд, этот тип показывания героя больше всего похож на то, как это случается в реальной жизни: персонаж как бы предстает перед нами, и мы сами делаем выводы. Но взгляд писателя отличается от взгляда обычного человека. Нужен не портрет, а скорее шарж: несколько характерных деталей, резких, может быть даже гиперболизированных штрихов. В «Мертвых душах» именно так один за другим описываются все помещики, которых посещает Чичиков. Очень любил такие описания Толстой: все помнят слишком короткую верхнюю губу маленькой княгини Болконской, черные завитки на висках Анны Карениной. Но такие — и даже еще более заостренные — описания встречаются далеко не только в классике. Вот единственное в книге описание Сергея Морковина — «злого демона» главного героя «Generation П» Вавана Татарского, круто меняющего всю его жизнь:
Однажды у Татарского спросили пачку «Давидофф». Рука, положившая смятую стотысячную купюру на прилавок, была малоинтересной. Татарский отметил тонкую, еле заметную дрожь пальцев, посмотрел на аккуратно опиленные ногти и понял, что клиент злоупотребляет стимуляторами. Это вполне мог быть, например, бандит средней руки или бизнесмен; или, как чаще всего бывало, нечто среднее.
— Какой «Давидофф»? Простой или облегченный? — спросил Татарский.
— Облегченный, — ответил клиент, наклонился и заглянул в окошко.
Татарский вздрогнул — перед ним стоял его однокурсник по Литинституту Сергей Морковин. Когда-то он был одной из самых ярких личностей на курсе и сильно косил под Маяковского — носил желтый свитер и писал эпатирующие стихи. <...> Он почти не изменился, только в волосах появился аккуратный пробор, а в проборе — несколько седых волос.
— Вова? — спросил Морковин удивленно. — Что ты тут делаешь?
Татарский не нашелся что ответить.
— Понятно, — сказал Морковин. — А ну-ка пойдем отсюда к черту.
Здесь, как мы видим, описание внешнего облика сочетается со стремительным действием. Морковин буквально вытаскивает героя из-за прилавка навстречу приключениям.
Подытожим: о герое можно рассказать, — так сказать, презентовать его читателям, а можно его показать. Показать его можно через его действие, его речь, его мысли и его внешний облик. Обычно эти виды «показываний» сосуществуют вместе. И сочетаются с рассказыванием о героях. Перечитайте внимательно с этой точки зрения самую первую главу «Войны и мира», раут в салоне Анны Павловны Шеер, и вы увидите, как разнообразно Толстой использует разные типы представлений всех своих героев.
И под конец — хочу напомнить. Когда герои «оживают», они могут не только «выкидывать фортели», как Татьяна Ларина, отказавшая Онегину (известная шутливая жалоба Пушкина). Они способны вызывать у авторов почти мистический ужас. «И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями» — восклицал Гоголь посередине «Мертвых душ». Не «вести своих героев» — а именно «идти с ними рука об руку».
[1] Под этим испанским именем явно скрывался русский автор.
[2] С марта по июль 1844 года.
[3] «Франкенштейн», вопреки встречающемуся порой неправильному употреблению, — это именно имя доктора из книги Мэри Шелли-Уолленкрафт, а не имя созданного им чудовища.
[4] Для не читавших «Чапаева и Пустоту» стоит уточнить: эти персонажи имеют мало общего и с историческими личностями и с анекдотическими «прототипами».
[5] Перевод Е.Костюкович
[6] Перевод Владимира Соловьева
[7] Перевод Корнея Чуковского