Сборник_ФЭУ_ППС_2015

281

ства и мысли. Через чувства и эмоции музыка ведет к осмыслению собственных ценностей и жизненных целей, дает подрастающему поколению умение мыслить и сопереживать, понимать общечеловеческие духовные ценности, а значит и формировать их в собственной душе. Поэтому изучение философии музыки, как учебной дисциплины, включающей в себя постижение как истории становления музыкальной культуры, так и философский анализ причинноследственных связей между явлениями человеческой истории и культуры, и развитием музыкального языка, позволяет заложить настоящий глубокий фундамент духовной культуры студентов, как на эмоционально-чувственном так и на интеллектуальном уровне.

Данные истории, этнографии и антропологии указывают на то, что изначально музыка самым тесным образом была связана с осмыслением Космоса и его строения. Музыкальный порядок ощущался человеком как некое орудие или некий инструмент для познания космического порядка и даже более того: как средство поддержания этого порядка и преодоления хаоса. До сих пор находящиеся в употреблении семиступенные и пятиступенные звукоряды есть не что иное, как звуковысотная классификация семи астрологических планет и пяти первоэлементов. Однако в древности за каждым звуком звукоряда стоял целый ряд предметов и явлений, объединенных связью с этим звуком. В этот ряд помимо планет и первоэлементов могли входить минералы, растения, животные, времена суток, времена года, стороны света, цвета, части человеческого тела, внутренние органы и многое, многое другое. Таким образом, можно утверждать, что музыкальный звукоряд выступал изначально как первичный фактор упорядочивания мира, как классификационный код, на основе которого выстраивались обширные классификационные таблицы. Именно поэтому практически во всех традиционных культурах древности и различные понятия звукоряда и мелодической модели связаны с понятием порядка.

В разных культурах Древнего мира сформировались различные знаковосимволические системы упорядочивающие Универсум, но их объединяет единство музыкального звуковысотного структурирования и человеческой эмоции. Иными словами, формирование музыкальной знаковости неразрывно связано с человеческой душой и эмоцией. Знания о китайской музыкальной культуре мы можем черпать из древнего памятника III в. до н.э. «Люйши чуньцю», который содержит самый широкий спектр высказываний по космологическому, антропологическому и социологическому аспектам музыки. Этические и эстетические взгляды, как они выражены в «Люйши чуньцю», теснейшим образом взаимосвязаны и представляют собой выражение разных сторон Ритуала как исторически меняющихся форм обрядового поведения. Неудивительно поэтому, что в контексте древнекитайской культуры не только центральное понятие этики — ли-ритуал, но и такие термины, как шань-благо и мэй-красота, становятся одновременно и эстетическими категориями. Здесь мы сталкиваемся с синкретизмом, в рамках которого общемировоззренческие, этические и эстетические идеи находят целостное выражение в художественной форме. В особен-

282

ности это относится к музыке, в которой авторы «Люйши чуньцю» находят, прежде всего, идеальную, так сказать звукопластическую, модель творимого их воображением гармонического космоса. Музыка, музыкальные инструменты, мастерство музыканта становятся в их представлении символом и искусства, и культуры-вэнь в целом. Генезис западноевропейской музыкальной системы уходит своими корнями вглубь родоплеменных отношений. Музыкальные лады Древней Греции формировались вместе с социальными структурами общества, они являются ярким отражением характера деятельности людей конкретного племени. Основные племена, населявшие древнюю Элладу, и их соседи выступали носителями своеобразного музыкального искусства, в котором были представлены популярные песнопения, характеризовавшиеся определенной тематикой, образами и способами исполнения музыки. В быту ряда племен культивировались песни с ярко выраженной гражданской направленностью, воспевающие храбрость и благородство. Например, музыка дорийцев — племени, жившем на Пелопоннесе, Крите, южном побережье Малой Азии, Сицилии и на юге Италии — всегда ассоциировалась с мужественными и воинственными песнями. Наиболее типичным выражением дорийского «музыкального духа» была Спарта с ее эмбатериями и другими «военными жанрами». Можно утверждать, что серьезная хоровая лирика была у дорян, эолийцы отличались более страстным характером, рыцарством и углубленной монодической лирикой, а эпос и лирика были достоянием Ионии. Именно благодаря этому факту мы можем сегодня представить «музыкальный портрет» каждого народа.

Философские размышления Пифагора, Платона, Аристотеля, теоретические попытки осмысления музыки Аристоксеном, Птолемеем, и особенно Боэцием (конец V – нач. VI вв.) показывают нам первые шаги философии музыки, осмысливающей фундаментальные проблемы воспитания средствами музыки, в которой проблема единства музыкального и человеческого (мелоса и этоса) играет существенную роль. У древних греков слово «этос» носило помимо известного значения («нрав», «характер», «жилище») еще и специфически «музыкальное», характеризующее влияния музыки на душу человека с целью вызвать в ней то или иное переживание, создать эмоциональный настрой, повлиять на формирование характера человека через использование механизма мимесиса. Греческий этос находился под мощным влиянием слоговой организации их речи с ее разнообразной модальностью, и структурой стиховой стопности, ритмически организующей эту модальность, умением более тонко различать особенности привычных для них эмоциональных интонаций. Открытый древними эмоциональный этос музыки и механизм его образования из речевой интонации составляет, судя по всему, вечное и незыблемое свойство музыкального, оказывающее мощное воздействие на формирование человеческого нрава.

283

«Мелос» обозначал широкое понятие «песнопение» или комплекс песнопений и инструментальных наигрышей. Музыкальный мелос, помимо непосредственного воздействия на душу его ладовых сопряжений, представляет собой еще и универсальный вид артикуляционно-певческого членения интонации. Отсюда его неразрывная связь с этосом музыки. На древнем этапе развития античной музыкальной практики существовал продолжительный период, когда высотный регистр звучания образа воспринимался как одно из главнейших указаний на его эмоциональное содержание. Если, например, «лидийская гармония» подразумевала любовную и эротическую тематику, то, согласно существовавшим тогда нормам мышления, она требовала высокого регистра звучания. Таким образом, для древнейшего музыкального мышления зависимость между характером образов (этосом) и их звукорегистровым воплощением (мелосом) была совершенно очевидна. Единство мелоса и этоса составляет онтологическое основание музыкальной знаковости как системы музыкального языка.

Известно, что музыка представляет собой строго выверенную числовую структуру, смысл которой определяется гармоничным единством ее структурных элементов с этико-эстетическим характером переживаний человека. Специфика музыкального логоса состоит в его образной чувственно-звуковой форме выражения и соответственно в художественно-интуитивном методе адекватного его восприятия. Иными словами, музыкальный логос погружен в этос и эстезис, в неразрывной связи находится с мелосом и числом.

Рассмотрение фундаментальных связей музыкального с человеческой природой и социальными формами деятельности и развития общества, позволяют говорить о потребности понимать эти связи. Музыкальное искусство, как одно из наиболее эмоционально-чувственных искусств, способно проникать в самые глубины человеческой души и пробуждать лучшие качества человека. Можно говорить о том, что музыкальное является онтологическим основанием эстетического восприятия человеком окружающего его мира, иными словами, музыка формирует способность к экзистенциально-понимающему восприятию мира. Включение в программы высшей школы дисциплин художественноэстетического цикла может позволить, с одной стороны, поднять уровень эффективности воспитательно-педагогического воздействия на студентов, повысить интерес к учебной деятельности, а, с другой стороны, сформировать ду- ховно-ценностную культуру личности. Таким образом, современная система высшего образования должна расширять учебные программы дисциплинами художественно-эстетического курса, и, на наш взгляд, изучение истории искусства в целом, или истории музыкального искусства, или еще глубже, философии музыки, позволит формировать у студентов как эмоциональночувственную так и интеллектуальную культуру.

284

УДК 130.2

Т.В. Лугуценко

заведующая кафедрой документоведения и технотронной информологии Луганского государственного университета имени Владимира Даля

Л.Л. Негода

аспирант кафедры документоведения и технотронной информологии Луганского государственного университета имени Владимира Даля

АНТРОПОЛОГИЯ МУЗЫКАЛЬНОЙ ТЕЛЕСНОСТИ

Рассмотрено и предложено представить музыку как искусство, в котором имеет место участие тела и включен телесный опыт человека, в основе которого – язык музыки. Термин „антропология‖, присутствующий в названии темы, призывает дать необходимую тональность понятию „телесность‖, конкретизируя его значение человечности или антропологичности. Такая заданность смысла исключает широкое понимание „телесности‖ и определяет концептуальные рамки исследования.

Исследование феномена телесности как сущностной характеристики человеческого бытия и универсальной идеи позволяет рассматривать ее как необходимый исследовательский инструмент в сфере гуманитарного знания. Телесность необходимо рассматривать в процессе еѐ концептуализации в истории философии, в связи с чем, определяется логика еѐ развития и основные этапы. Исходя из онтологического обоснования телесности как ключевого философского концепта и социально-культурного феномена, необходим онтоантропологический подход в исследовании феномена телесности. Анализ основных историко-философских учений показывает, что теоретическая эволюция философского знания неотъемлема от апелляции к телесности, которая является еѐ постоянным мотивом. Рассмотрение возникновения и развития философии с позиций включения в неѐ форм концептуализации телесности: от онтологической амбивалентности телесности в античности через преодоление данной амбивалентности средневековой мыслью к метафизическому отказу от тела в философии Нового Времени и современного возврата к нему определено учениями многих известных мыслителей, в частности, Платона, Аристотеля, Августина, Ф. Бекона, Р.Декарта, Спинозы, Г. Гегеля (имплицитное, романтичное, антропологическое – это пересмотр метафизического отказа от тела).

Благодаря телесности как фундаментальному понятию стало возможным декодирование многих культурных смыслов. Исследование того, как телесность определяет разные формы культуры и становится сама объектом их влияния, доказывает ее онтологическую сущность. Телесность в качестве неотъемного измерения таких основных культурных практик как религия, социальность, самоопределение личности и современные глобализационные вызовы раскрывает ее универсальное значение для осмысления феноменов человеческого бытия во всей их многовекторности.

285

В контексте так называемого „телесного поворота‖, который характеризует целую цепочку направлений неклассической философии человека и связанный с преодолением традиционных для европейского „метафизического‖ мышления оппозиции субъекта и объекта, души и тела, разумного и чувственного познания. Так, М. Фуко интерпретирует тело в разных философских перспективах: как фактор осуществления отношений и как один из важных аспектов „заботы о себе‖; Ж. Делез обращает внимание на „тело‖ как на целостность, отдавая преимущества движению „от физической до метафизической поверхности‖, – последняя имеет название „тела без органов‖; в философии Ж.-Л. Нанси, тело человека трактуется как такое, что не имеет универсального смысла „экспозиции‖, что приумножает само по себе за счет множества смыслов, „означающих‖ тело и „означенных‖ им: „тело всегда есть множество‖. Определяющим контекстом данной темы исследования, есть антропологично ориентированные исследования проблемы телесности в современной феноменологии (Ж.-П. Сартр, М. Мерло-Понти, В. Подорога), согласно с которыми, в результате переосмысления каузальной связи между ментальными и физическими процессами, тело перестает быть „последствием сознания‖ (Э. Гуссерль) и выдвигается „к центру мира‖ (Ж.-П. Сартр), приобретая статус субъективного „способа бытия‖ (М.Мерло-Понти) и открывает интенциональный горизонт интерсубъективности.

Несмотря на то, что „новое открытие тела‖ сегодня воспринимается как осуществленный переход в традицию, оно все еще остается в стороне от опыта современной философской рефлексии о музыке. Причиной игнорирования телесного аспекта музыкальной феноменальности, на наш взгляд, есть общее – для классических и неклассических концепций – понимания музыки в, казалось бы, раз и навсегда установленном без телесном ключе, жесткое закрепление за музыкой сферы души, духа. Метафизическая установка на „рассмотрение музыки‖ (Ф. Шеллинг) детерминирует ту главную, на наш взгляд, тенденцию в философии и эстетике, что, по словам Ф. Ницше, „зарывает‖ музыку „в песок небесных истин‖ и, таким способом, легализирует своего рода музыкальную „идеологию‖, которая апеллирует не к феномену музыкального становления, который звучит и воспринимается, а к музыке „в идеи‖, которая находиться до и после непосредственно присутствующего. Между тем, музыкальный артефакт, который исполняется/воспринимается – наоборот, противопоставляет себе вневременной трансцендентной, исключительно духовной (или душевной) истине музыки и свидетельствует о факте музыкальной антропологии как антропологии sui generis: в музыке как коммуникативной художественной форме человеческого бытия затребовано полноценное пространственно-временное человеческое существование, эстетическое становление тела или, по словам П.Слотердайка, „приведение плоти к языку‖ музыки. В связи с этим, на необходимости философско-антропологического исследования музыкальной телесности настаивает, на наш взгляд, сама сущность музыкального феномена.

Поскольку подход к музыке с точки зрения имманентного и телесного присутствия человека и коммуникативный срез феноменологического анализа

286

является для метафизики музыки нетрадиционным, приходиться констатировать „осмысленную‖ ошибку философского внимания к проблеме музыкальной телесности. Она проявляется либо „умышленно‖ не разрушенной (Пифагор, Ф. Шеллинг, А. Шопенгауэр, О. Шпенглер), либо, через негативное отношение к „физической составляющей‖ музыки, затрагивается лишь косвенно и не входит до концептуальной основы учения (Платон, Аристотель, И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, романтики). Что до конкретики философских подходов к музыке, можно сделать вывод, что практично каждый из них не является имманентным, а как правило, опосредованным, ангажированным какой-то идеей, либо областью знания, который лежит „по ту сторону‖ непосредственно музыкального „высказывания‖, – этичной (Платон), политичной (Аристотель, М. Гайдеггер), социальной (Т. Адорно), идеей самопознания духа (Г.В.Ф. Гегель), иррациональной волей (А. Шопенгауер), культурными циклами (О. Шпенглер) и т.д. Несомненно, музыка, владея множеством внутренних ресурсов, отвечает типам философствования, однако, несмотря на их многообразие, остается необозначенной в своих философско-антропологических основаниях (живая, непосредственная). В философских текстах можно встретить лишь отдельные наблюдения, как например, о необходимости фигуры исполнителя в музыкальной эстетике Г.В.Ф. Гегеля, о „телесном аккомпанементе‖ при восприятии музыки – в учении Аристотеля, или о „разбалансированности‖ тела и сознания в музыке в философии Т. Адорно. Несмотря на преимущественно маргинальный характер такого рода высказываний, данные исследования несомненно имеют большое значение. Телесность как музыкальный феномен не стала предметом специального осмысления в области наук о музыке. Исторические концепции стилей, жанров, учения о гармонии, законы формообразования, контрапункта, музыкальнотеоретических систем остаются генетически связанными с научными парадигмами Э. Ганслика, сформированными под влиянием „гегелевской очевидности‖ (Ж. Батай).

Для исследования музыкальной телесности важным также является физи- ко-акустическое открытие Н. Гарбузовым зонной природы музыкального темпа, динамики, ритма, высоты, которые свидетельствуют о проявлении в музыкальном произведении фундаментальной особенности тела – антимеханические, невозможность точного копирования движений (идентичного исполнения даже небольшого фрагмента).

С исследованием одного из аспектов участия тела в музыке, а именно – моторно-кинестетического, необходимо обратить внимание на исследования исполнительского мастерства, которые касаются методологии игровой техники и представлены множеством исторических школ, направлений и теоретических исследований (К.Леймер, Я.Зак, И.Браудо, Л.Гинзбург, Г.Коган) свидетельствует о некоторых попытках в исследованиях приблизиться к целостному видению художественного действия, в котором „что‖ и „как‖ есть выражения взаимодополняющими и взаимообусловленными. Однако принцип эмпиризма и доминирования технических „подробностей‖ не позволяют исполнительскому музыковедению достичь обоснований философского уровня.

287

Относительно другой области музыковедения – теоретической – можно сказать, что телесный ракурс анализа музыки корелюется с антропологической оптикой, что намечена в роботах Б. Асафьева, В.В. Медушевского и др., и акцентирует внимание на чувственно-звуковой (а не традиционно тонологическом) стороне музыкального языка и восприятия музыки, а так же – на субъективной персонализации звуко-интонационального „высказывания‖.

Философский анализ антропологии музыкальной телесности может быть использован и стать основой для дальнейшего развития в курсах философской антропологии, философии искусства, теории культуры, эстетики.

Список литературы

1.Бердяев Н.А. Дух и реальность / Н.А. Бердяев. – М.: АСТ, 2003. – 679с.

2.Новиченко В.А. Пространства и поверхности: пластическая выразительность тела в архаическом искусстве / В.А. Новиченко. – СПб.: 2007. – 356 с.

3.Розуміння тілесності як актуальна проблема філософського аналізу // Людинознавчі студії. Збірник наукових праць ДДПУ. – Дрогобич: „Вимір‖, 2001. – С. 164 –173.

УДК 130.2:17.023.36

В. Д. Исаев

заведующий кафедрой мировой философии и теологии Луганского государственного университета им. В.Даля

ЧЕЛОВЕК КАК ТРАГИЧЕСКОЕ «ПРИСУТСТВИЕ» В РЕАЛЬНОСТИ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Разведены понятия «цивилизация» и «культура» как методологический инструмент познания сущностных процессов, определяющих структуру и логику бытия человека в современной цивилизации и, в частности, в экономической ее структуре. Дано новое понимание этих категорий.

Человек остается существом социальным всегда: и в культуре, и в цивилизации. При этом мы исходим из того, что культура - это пространственновременной способ жизнедеятельности человека с альтрузм-центром «мы», обслуживаемым цивилизацией и разворачивающийся в логике вечности. Про- странственно-временной способ жизнедеятельности человека с его центром – «я», обслуживаемым техникой и технологией и разворачивающийся в соответствии с логикой истории, мы называем цивилизацией. Однако, тип социальности в каждом из этих двух пространств различен.

В цивилизации социальность агрессивно-императивна, она результат «воления», когда сохранение эго (ego) есть игнорирование воли другого. Для такого рода воления необходимы мощнейшие импульсы. Они возникают только в том случае, если воля направлена на сохранение жизни, поскольку альтернативой жизни является смерть. Именно поэтому мы считаем, что в основе цивилизации лежат витальные потребности человека, они для каждого конкретного индивида весьма и весьма авторитетны. Именно потребности такого рода являются побудительным мотивом для активного образа жизни человека. Это

288

утопическая греза – представить труд в качестве самоценности и «первой жизненной потребности». Нормальный человек рассуждает и действует вполне прагматично, по известному принципу экономии сил. Удовлетворение потребностей, вообще, лежит в основе нормального для человека образа жизни. Под нормой в данном случае мы понимаем такой способ жизнедеятельности, при котором обеспечивается воспроизводство как индивида, так и общества. Не случайно одной из наиболее распространенных идей двадцатого века явилось понимание цивилизации (в нашем понимании) как производительницы.

Августин Блаженный писал: «Есть и другая злоба дня» – если ее одной было ему довольно! Мы восстанавливаем наше ежедневно разрушающееся тело едой и питьем, и так будет, пока «Ты не уничтожишь пищу и желудок», не убьешь голод дивной сытостью и «не облачишь это тленное тело вечным нетлением». Теперь же эта необходимость мне сладка, и я борюсь с этой усладой, чтобы не попасть к ней в плен…»[1,43].Этот плен и есть нормальное, естественное основание цивилизации К. Маркс очень точно заметил: «Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек» [2,27]. Это фундаментальнейшее обстоятельство человеческого бытия, Маркс называл не пленом, а царством, правда, «царством естественной необходимости» [3,387]. У человека витальные потребности удовлетворяются отличным от животных образом – трудом и в труде. Так что труд – шире производства и потребности, – вот что, по своему существу, составляет фундамент цивилизации. Почему так? «Почему, – как писал С. А. Левицкий, – первоначальное отношение человека к миру носит не бескорыстно-познавательный характер, а заинтересованно–практический характер?» [4,200]. Ответ, по нашему мнению, находится в самом производстве. Его суть, в самом общем виде, состоит в том, что человек берет у природы вещество и энергию, расщепляет вещество на более простые элементы, а затем из них создает путем комбинирования такие вещи, которые удовлетворяют те или иные человеческие потребности. Так что производство включает в себя главные структурные элементы: вещество, энергию и специалиста, знающего, как расщеплять и комбинировать. Они вместе с потребностью составляют динамическую суть цивилизации. Возникает своеобразный круг: природа—потребность—вещество + энергия + умение — вещь. Если бы производство осуществлялось ради одних и тех же потребностей, человек в цивилизации двигался бы по одному и тому же кругу однообразных потребностей, целей и технологий. Но в самой основе производства заложен механизм, разрушающий такое однообразие. Разрушение происходит по двум направлением. Во-первых, в самую сердцевину производства встроен дьявольский механизм: в процессе производства, удовлетворяя одни потребности, человек в то же самое время рождает, так сказать, самоосуществляет, НОВЫЕ ПОТРЕБНОСТИ. Как говорил Симеон Новый Богослов, «Вожделение возжигает вожделение, и огонь питает пламя». Причем, этот процесс абсолютно объективен. И в основе такой объективации лежит витальность, так что не производить в норме человек не может, но производя, он все время рас-

289

ширяет границы нормы. Со стороны потребностей, производство – это растущий с огромной скоростью снежный ком, который срывается с горы и вовлекает человека в лавину нарастающих потребностей. Следует специально отметить, что возникающие новые потребности имеют для человека в норме необратимый характер. Отключение сегодня в городе электричества, хотя бы на час, резко разрушает норму, т.е. разрушает процессы, обеспечивающие воспроизводство индивида и общества. Сегодня все вещи, которые когда-то были созданы для удовлетворения новых потребностей, вошли в плоть и кровь цивилизации, так что исчезновение этих вещей на сегодняшний день разрывает тело цивилизации, и она сочится кровью витального дискомфорта. И человек, не жалея сил, трудится ради удовлетворения этих потребностей, вопреки всему, в ущерб своему здоровью.

Объективный процесс возникновения все новых и новых потребностей, все новых и новых вещей необратим. Этот процесс имеет только одно направление – в сторону увеличения, возрастания. Так в цивилизации появляются объективные условия для различения прошлого: оно меньше настоящего и будущего. Цивилизация рождает историческое время и начинает жить по законам истории. В оценочных категориях это обстоятельство обычно называют прогрессом. Появляется история как форма существования цивилизации, цивилизация производит логику истории и начинает жить в соответствии с этой логикой.

Второе направление, по которому разрушается «сансара цивилизации», еще более фундаментальное и серьезное. Производство, будучи основой цивилизации, в силу изложенных выше обстоятельств, происходит в условиях постоянного дефицита либо вещества, либо энергии, либо новых технологических идей, либо специалистов, а чаще всего в условиях дефицита и одного, и другого, и третьего, и четвертого. Вещество, энергия, специалисты, технологические идеи в условиях производства обычно называются ресурсами. А в цивилизации в каждый исторический момент ее существования ПОТРЕБНОСТЕЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ РЕСУРСОВ. Таким образом, в фундаменте цивилизации заключено противоречие между потребностями и ресурсами, и это противоречие вызывает напряжение во всем пространстве цивилизации. Это противоречие требует обязательного разрешения. Собственно, история разрешения этого противоречия и есть история цивилизации. Она представляет собой историю инструментальных поисков средств разрешения указанного противоречия любой ценой. На пути этой истории – возникновение и развитие техники, технологии, борьба за свободу и порабощение, война и мир, и нет в цивилизации такого инструмента, который бы полностью разрешил или устранил бы это противоречие. Его можно только ослабить, направить в русло, обеспечивающее более или менее нормальное существование человека, поэтому история цивилизации – дорога с ОДНОСТОРОННИМ ДВИЖЕНИЕМ. Мы не можем отказаться от возникших потребностей. Возникнув же, они становятся нашей сущностью.

Для того, чтобы производственная деятельность обеспечивала более или менее нормальное существование человека, т.е. чтобы он, несмотря на труд-

290

нейшие, изнуряющие условия цивилизационного существования мог жить, человек должен изобрести особую стратегию своего поведения. Она при этом должна быть адекватной отмеченным выше условиям. И такая стратегия была изобретена. Суть ее проста: найти такую цепочку детерминистски связанных действий, когда с наименьшими затратами вещества и энергии можно получить наибольший результат, – удовлетворить наиболее полно наибольшее число потребностей. Сущность этой стратегии – нахождение оптимальных целей, средств и действий в заданных условиях. Название этих стратегий – ЭКОНОМИЯ. Эта стратегия, реализуемая на практике, ставит людей в особые отношения по поводу ресурсов и вещей – в экономические отношения. Все виды экономических отношений направлены на одно: ослабить основное противоречие цивилизации.

Первичным применением такой стратегии является возможность использовать свой собственный опыт, свои собственные навыки трудовой деятельности. Это оказалось лучше всего делать, если специализироваться на определенном виде деятельности. Если пирог печет пирожник, а сапоги тачает сапожник, то экономится и мука, и кожа, и энергия. В противном случае – беда, как говаривал А.С.Пушкин. Так возникает важнейшее изобретение в сфере, лучше сказать, в пространстве экономического блока цивилизаций – РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА. Оно само создает новый тип цивилизационного пространства. Разделение труда ставит людей в определенные отношения, а именно: отношения обмена, распределения и собственности.

1. Разделение труда требует организации обмена. Человечество изобрело, по сути, лишь две формы обмена: организованный (регулируемый, плановый) и рыночный. У каждой из этих форм есть свои недостатки и преимущества. Абсолютизация любой из этих форм тут же обостряет главное противоречие цивилизации. Ни в условиях тотально планируемого обмена, ни в условиях стихии рынка невозможно обеспечить эффективное воспроизводство человека и общества. Исполнение стратегии экономии зависит от оптимального для каждого исторического момента сочетания плана и рынка. Возникает проблема того, что называется человеческим фактором. Человек, обладающий даром оптимального сочетания рынка и плана, или имеет этот дар, или не имеет. Имитация такого дара приводит к тому, что главное противоречие цивилизации обостряется до крайности. Задача общества состоит в том, чтобы найти людей, обладающих этим даром, этим искусством развить его и предоставить условия для того, чтобы человек, владеющий таким искусством, занял подобающее ему место в экономическом пространстве цивилизации.

Природа и форма рыночных отношений изменяется в зависимости от тех факторов, которые в реальное историческое время воздействуют на формирование рынка, поэтому в социуме могут преобладать нормальный или теневой, экономический или криминальный, реальный или виртуальный рынки. Для нахождения оптимального сочетания обеих форм распределения 9бюджет и заработная плата) нужно опять-таки искусство менеджера, дефицит которого постоянно ощущается обществом.