Часть 2. Глава VII. Непризнанные апостолы Христа

философии Ориген приступал к собственно теологии (точнее – те­ософии. – А.В.), которая заключалась преимущественно в осмыс­лении Священного Писания. Толкования учителя вызывали у Гри­гория впечатление, что Ориген находится «в [постоянном] общении с Божиим Духом» (XV, 179) и имеет от Бога величайший дар – «воспринимать как бы из уст Божиих и изъяснять людям, как это доступно для человеческого слуха» (XV, 181) ¹.

Вряд ли кто-то может обвинить Оригена в эклектизме. В его трудах содержится подлинное продолжение и раскрытие идей пи­фагореизма и платонизма, органично соединенных новозаветной Вестью. Жупел эклектизма и синкретизма в применении к гнос­тицизму, представление гностицизма как бездумного и механичес­кого соединения разнородных доктрин, появившегося в Александ­рии во II в. н.э., довольно долго и продуктивно использовались западными богословами и философами, несмотря на то, что докт­рины гностиков практически не были известны, разве что в по­верхностном изложении Иринея Лионского и поздних апологетов церкви, не имевших и доли универсального образования и практи­ки, необходимых для понимания гностиков (ср. с вышеописанной системой образования в школе Оригена). Даже отдельные гности­ческие сочинения, обнаруженные в XIX – XX вв. в Египте, без необходимых комментариев и знания восточного эзотеризма оста­вались набором малопонятных положений ². Что касается совре­менников гностицизма из отцов церкви только Климент Александ­рийский и Ориген глубоко понимали его доктрины, и они-то как раз весьма положительно оценивали ранний гностицизм. О неспра­ведливости обвинений в бесплодном эклектизме в адрес александ­рийских неоплатоников писал Гегель, что в полной мере можно от­нести и к раннему гностицизму:

«Так как тот вид философии, который возник в Александрии, придерживался не какой-нибудь одной из более древних философ­ских школ, а признавал, что различные системы философии, и в особенности пифагорейское, платоновское и аристотелевское фило­софские учения, представляют собою нечто единое, одну филосо­фию, то ее часто объявляли эклектизмом. Брукер ³, насколько я

Цит. по: Сидоров А. Жизненный путь Оригена //В сб.: Патристика. Новые пе­реводы, статьи. Н.-Новгород, «Альфа и Омега», 2001. С.319-322. Отметим здесь, что негативную роль сыграло также и предвзятое отношение ученого мира к работам таких авторов, как Е.П.Блаватская, Элифас Леви, Дж.Массей, Мэнли Холл и др. Блаватской, например, принадлежит весьма глу­бокий комментарий к «Пистис София», публикуемый нами в Приложении 10. Hist. crit, phil. T.II. P.193.

Ориген

373

знаю, был первым, давшим ей это название, и повод к этому ему дал Диоген Лаэрций, так как последний (Praemium, § 21) говорит об одном жившем в Александрии философском писателе по имени Потамон, что он не так давно выбрал из различных философских систем основные положения и лучшие учения. Диоген приводит затем несколько положений этого учения Потамона и говорит, что последний изготовил эклектическую философию. Однако эти по­черпнутые из учений Аристотеля, Платона, стоиков положения не представляют никакого значения, и мы в них не находим того, что характеризует александрийцев. Диоген в самом деле и жил раньше александрийской школы. Потамон же, согласно Свиде, был учите­лем пасынков Августа, а для учителя принцев эклектизм совер­шенно целесообразен. И вот, так как этот Потамон был александ­рийцем, то Брукер применил к александрийской философии клич­ку эклектизма; но это по существу несправедливо и вместе с тем неисторично. Эклектизм есть нечто очень плохое, если понимать его в том смысле, что он без последовательности заимствует из од­ного философского учения какие-нибудь одни положения, а из другого учения – другие, т.е. представляет собою нечто похожее на платье, сшитое из разноцветных кусков материи. Такой эклек­тизм не дает ничего другого, кроме поверхностного агрегата. Тако­го рода эклектиками являются либо вообще необразованные люди, в головах которых умещаются рядом противоречивейшие представ­ления, причем они никогда не сопоставляют друг с другом своих мыслей и не сознают их противоречивости, – либо люди благора­зумные, делающие это сознательно и полагающие, что они достиг­нут наилучших результатов, если они из каждой системы будут брать хорошее, как они это называют, и, таким образом, они при­обретают сумму различных мыслей, в которых есть все хорошее, а недостает только одного – последовательности мышления и, стало быть, самого мышления. Эклектическая философия как раз не выдерживает критики, непоследовательна; но александрийская фи­лософия вовсе не такова. Во Франции представителей александ­рийской философии называют и поныне эклектиками…

Но в лучшем смысле этого слова (в хорошем смысле слова «эклектизм», то есть в смысле «синтез». – А.В.) можно, пожалуй, назвать представителей александрийской философии эклектически­ми философами, или, вернее, это вообще лишнее слово в примене­нии к ним. А именно, александрийцы клали в основание платонов­скую философию, но пользовались вместе с тем вообще теми успе­хами, которые философия сделала после Платона благодаря Аристотелю и всем следующим философским системам, в особен-

374