Mills_R_-_Vlastvuyuschaya_Elita_-_2007_1

элиты остались бы при этом неизменными, то и тогда мы не имели бы права считать, что продвижение этих лиц непременно свидетельствует об их высоких достоинствах. Только в том случае, когда критерии для выдвижения на высшие посты основывались бы на достоинствах претендентов, и только в том случае, когда эти критерии действовали бы автоматически – как это совершается, например, в процессе конкурентной борьбы между отдельными предпринимателями, – только тогда статистические данные о движении по социальной лестнице говорили бы нам что-нибудь о личных достоинствах изучаемой группы людей. Представление о том, что человек, самостоятельно выбившийся в люди, почему-то "хорош", а человек, родившийся в богатой и привилегированной семье, нехорош, приобретает нравственный смысл лишь в том случае, когда карьера делается самостоятельно, когда человек – сам себе хозяин, как, например, частный предприниматель. Оно имело бы смысл и в применении к строгой чиновно-бюрократической карьере, при которой выдвижение регулируется и проверяется сдачей испытаний. Но в применении к практикуемой в верхах системе кооптации своих людей, основы которой были выработаны в

19867 XV. Аморальность в верхах 19

корпорациях, это представление имеет мало смысла.

С точки зрения формирования духовного облика людей такого явления, как "человек, который сам себя создал", не существует. Ни один человек не стал в духовном отношении таким, какой он есть, совершенно самостоятельно (и меньше всего члены американской элиты). В мире иерархических верхушек корпораций отбор людей производится теми, кто занимает более высокое по сравнению с ними положение в этих иерархиях, и производится в соответствии с принятыми у них критериями. Мы уже видели, какие критерии отбора применяются ныне в американских корпорациях. Люди приспосабливаются к этим критериям, и их духовный облик формируется, таким образом, под воздействием этих стандартов, под воздействием существующих общественных стимулов. Но если нет на свете такого явления, как человек, который сам себя духовно сотворил, то зато существует такое явление, как человек, который сам себя духовно опустошил, и среди американской элиты подобных людей немало.

При наличии таких объективных условий завоевания успеха, человеку, вступившему в жизнь бедняком, не требуется особых дарований

для того, чтобы стать богачом. Только там, где способы приобретения богатства доступны лишь людям одаренным или влекут за собой приобретение личных достоинств, – только там факт личного обогащения подразумевает наличие подобных достоинств. В условиях, когда выдвижение людей регулируется руководящими кликами, вопрос о том, начали ли вы богатым или бедным, имеет меньше отношения к выявлению тех качеств, которыми вы обладали в момент достижения успеха, чем к раскрытию принципов, которыми руководствуются лица, производящие отбор преуспевающих.

Все эти вещи сознаются достаточным числом людей, не принадлежащих к высшим кругам, и это породило циничные представления об отсутствии всякой связи между дарованием, и продвижением вверх, между личными достоинствами и объективными условиями преуспевания. В таких представлениях кроется сознание аморальности социального механизма достижения успеха, сознание, обнаруживающееся в широкой распространенности таких формул, как "все это лишь очередное мошенничество" или "важно не то, что вы знаете; важно то, кого вы знаете". Значительное число людей мирится теперь с аморальностью социального механизма

достижения успеха как с непреодолимым фактом. Сознание аморальности социального механизма преуспевания склоняет некоторых наблюдателей к построению особой теории "человеческих отношений в промышленности", нашедшей косвенное отражение в академических социологических исследованиях; других наблюдателей оно побуждает к восприятию духовных утешений, поставляемых новейшей литературой, проповедующей смирение и душевный покой, вытеснившей в некоторых "смирившихся" кругах прежнюю литературу, проповедовавшую непомерно честолюбивые устремления и указывавшую пути достижения успеха. Но независимо от конкретной формы реакции сознание аморальности социального механизма достижения успеха зачастую способствует тому ослаблению общественной реакции на факты социальной действительности, которое мы назвали одной из коренных особенностей явления аморальности в верхах. Прежний яркий образ человека, самостоятельно выбивающегося в люди, потускнел, но на смену ему не пришел никакой другой образ преуспевающего человека. Самый ореол успеха как американского эталона совершенства тускнеет по мере того, как успех становится одним из

многих проявлений аморальности в верхах. Моральное недоверие к американской элите –

равно как и явление организованной безответственности – связано с сознанием аморальности в верхах, а также со смутным ощущением невежества в верхах. Было время, когда люди, правившие Соединенными Штатами, являлись вместе с тем культурно утонченными людьми; властвующая элита и цвет американской культуры были в значительной части представлены одними и теми же людьми, а там, где эти круги не совпадали, они нередко тесно переплетались между собой. Знание и власть пребывали в действенном контакте друг с другом, ибо они находились под контролем сведущей и активной общественности; более того, эта общественность имела решающий голос во многом, что подлежало решению.

"Нет ничего поучительнее, – писал Джэймс Рестон, – сравнения дебатов в палате представителей, происходивших в 30-х годах XIX в. по вопросу о борьбе Греции с Турцией за Независимость, с дебатами в конгрессе в 1947 г. по греко-турецкому вопросу. В первом случае дебаты были преисполнены достоинства и отличались красноречивой убедительностью, рассуждения правильно развертывались от

известного принципа, через иллюстрацию, к выводу; во втором случае дебаты представляли собой унылое зрелище подтасовки обсуждаемых вопросов, содержали в себе множество не относящихся к делу моментов и обнаруживали плохое знание истории". В 1783 г. Джордж Вашингтон проводил свой досуг за чтением "Писем" Вольтера и "Опыта о человеческом разуме" Локка, Эйзенхауэр же почитывает рассказы о ковбоях и детективные повести. Лица, достигшие ныне высших политических, военных и экономических сфер, принадлежат, как правило, к людям того типа, которым сводки и докладные записки вполне заменили, по-видимому, не только серьезные книги, но и газеты. При нынешней аморальности социального механизма достижения успеха это, надо полагать, неизбежно; но все же несколько странным и смущающим является то обстоятельство, что эти люди не достигли уровня, при котором они, быть может, немного устыдились бы своей некультурной манеры проведения досуга и скудости своей духовной пищи, и что никакие круги культурно развитой общественности не в состоянии воздействовать на них и пристыдить их.

К середине XX в. американская элита

превратилась в такую породу людей, которую никак нельзя считать цветом американской культуры или хотя бы культурно развитыми и духовно восприимчивыми людьми вообще. В правящих кругах не наблюдается подлинной связи между знанием и властью; а в тех случаях, когда образованные люди соприкасаются с кругами могущественных лиц, они выступают при этом не как равные партнеры, а как наемная сила. Элиты из мира власти, богатства и славы не связаны даже мимолетным знакомством с элитой из области культуры, знания, утонченных идей и чувств. Они не соприкасаются с ней, хотя, правда, наименее значительные и наиболее тщеславные люди из этих двух сфер порой смыкаются в мире профессиональных знаменитостей.

Большинство людей склонно полагать, что самые могущественные и богатые люди являются, как правило, и самыми сведущими или, как они склонны выражаться, "самыми башковитыми". Подобные представления подкрепляются множеством житейских изречений о профессиональных ученых, которые "занимаются тем, что учат, по той причине, что не способны действовать", или изречений насчет того, что "если ты в самом деле такой башковитый, то почему ж ты не богач?"

Но все эти остроты означают лишь, что люди, оперирующие ими, исходят из убеждения, что власть и богатство – это наивысшие ценности для всех людей, и особенно для "дошлых". Они считают также, что знание всегда вознаграждается – или, безусловно, должно вознаграждаться – подобным образом и что власть и богатство являются как раз показателями подлинных знаний. Могущественные и богатые люди непременно являются наиболее сведущими людьми, – а то как же иначе они могли бы стать такими, какие они есть? Но утверждать, что лица, добившиеся власти, непременно являются "доками", значит утверждать, что власть тождественна знанию; утверждать, что лица, добившиеся богатства, непременно являются "доками", значит утверждать, что богатство

тождественно знанию.

Широкая распространенность подобных представлений свидетельствует о реальном факте: даже в наше время простые люди склонны объяснять и оправдывать власть и богатство наличием знаний и способностей. Эти представления показывают также, к какому разряду жизненных ценностей относят теперь науку и знание. Знание не воспринимается больше широкими кругами населения под углом

зрения его идеального назначения; оно рассматривается как практическое орудие. В обществе, где жизнь и воззрения людей формируются теми, кто обладает властью и богатством, знание ценится как орудие достижения власти и богатства, а также, разумеется, как нечто, дающее возможность блеснуть в разговоре.

Формировать человека (разъяснив ему смысл его внешней и внутренней жизни и сделав его свободным) – таково идеальное назначение знания применительно к индивидууму. Формировать общество (вскрывая гуманный смысл его существования и делая его свободным)

– таково идеальное назначение знания применительно к обществу. Но в наши дни индивидуальное и общественное назначение знания совпало в том отношении, что по обеим линиям знание служит теперь чисто внешним целям: оно помогает "дошлому" парню идти в гору, а просвещенной стране придает культурный престиж, освящая силу авторитетом.

Знание редко дает власть образованному человеку. Однако мнимые и якобы скрытые знания, приписываемые некоторым людям, делающим карьеру, и весьма бесцеремонное использование этого обстоятельства

преуспевающими людьми оказывают свое действие на других людей, не способных критически относиться к вещам. Знание объективных явлений, так же как и вскрываемые им возможности практического применения вещей и явлений, не несет в себе, конечно, оценок "хорошо" или "плохо". "Дурные люди, – писал Джон Адамс, – преуспевают в науках столь же быстро, как и хорошие люди; и наука, искусство, тонкий вкус, тренированный ум и изящное перо используются как в праведных, так и в неправедных целях". Это писалось в 1790 г.; ныне мы имеем все основания считать, что это действительно так.

Проблема связи между знанием и властью всегда сводилась и сводится к проблеме отношений между людьми, обладающими знаниями, и людьми, обладающими властью. Представьте себе, что мы отобрали сотню наиболее могущественных американцев из всех нынешних сфер социального могущества в США и поставили их в ряд. Предположим далее, что мы отобрали также сотню наиболее образованных людей из всех областей общественных знаний и тоже поставили их в ряд. Сколько людей окажется одновременно в обоих наших рядах? Наш отбор будет зависеть,