Любовь и дело

И.С. Кон в книге «Открытие "Я"» эпиграфом к одной из глав взял слова Гегеля: «Подлинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом «Я» и, однако, в этом исчезновении и забвении впервые обрести самого себя и обладать собою» (131, стр.300).

Любовь заставляет быть внимательным - это содержится в самом слое «привлекательность». С внимания любовь начина­ется и вместе с ним уходит. Такова природа потребностей -они связывают субъекта с внешним миром через внимание. За вниманием следуют обусловленные потребностью и продикто­ванные качествами объекта все звенья человеческого поведе­ния: определенный характер мобилизованности тела и созна­ния, оценки, пристройки, воздействия.

При прочих равных условиях чем сильнее любовь, тем больше внимания. А дальше: тем точнее и полнее мобилиза­ция, тем тщательнее пристройки, тем значительнее для любя­щего все изменения, происходящие в объекте; тем, значит, больше оценок и тем они значительнее; тем, следовательно, точнее воздействия и подробнее (тщательнее, точнее в выпол­нении) вся логика поведения в целом - полнее приспособлен­ность ее к свойствам и качествам объекта. Таким путем -мобилизуя внимание - любовь совершенствует деятельность в максимальной степени, возможной в данных условиях для данного человека. Физиолог • В. Манассеин еще сто лет тому назад писал: <«.„> я кончаю словами Гельвеция, что гений есть не что иное, как настойчивое внимание» (168, стр.39). Гени­альность в какой-либо деятельности едва ли возможна без любви к этой деятельности. Но одной любви, разумеется, недостаточно.

Внимание к одному отвлекает от другого. Так бывает и с любовью. Поэтому она может увлечь на гибельный путь, а страсть всегда рискованна, на что бы ни была она направлена.

В примечаниях к «Антонию и Клеопатре» А. Смирнов пи­шет: «У Шекспира «любовь» редко выступает как сила ги­бельная, фатальная. Трагическую трактовку любви, если не считать «Отелло», где следует скорее видеть драму оскорблен­ной любви, чем драму ревности, надо искать только в «Ромео и Джульетте». Но это - уникальная трагедия Шекспира и по своему замыслу и по композиций. Вообще же любовь отно­сится у Шекспира скорее к сфере комедии, чем трагедии. Другое дело - «страсть», часто выступающая в обличье похо­ти. Обычно это начало темное и уродливое, оскорбляющее истинную человечность и тянущее человека ко дну в мораль­ном смысле или в смысле его физической гибели (две старшие дочери Лира с их мерзкими любовными похождениями, Кло-тен в «Цимбелине», эротика «Меры за меру» или «Троила и Крессиды»). Но в «Антонии и Клеопатре» мы имеем совсем особый случай. Здесь «страсть» есть нечто дополнительное к «любви», отнюдь не отвергающее или профанирующее ее, а наоборот, как бы усиливающее и оживляющее ее силой своего вдохновенного экстаза. Итак, любовь плюс страсть! И этот «плюс» играет роль не острой приправы, воспламеняющей усталые чувства, но экстатического ухода в запредельное, из-под контроля логики и здоровых чувств» (255, стр.779).

«Экстатический уход в запредельное» в данных политичес­ких обстоятельствах обернулся для героев трагически. Страсть отвлекла от социальных насущных нужд, и они отомстили за пренебрежение к ним. Но трагический исход воспринимается все же как торжество любви - силы, созидающей и подыма­ющей человека выше среднего, общего уровня норм в область идеальных устремлений.

В «сфере комедии», по выражению А. Смирнова, можно видеть другой вариант любви - преобладание другого ее ком­понента: биологическая потребность, похоть, претендующая на неподобающее ей место в человеке. Так вырисовывается два полюса любви: любовь, трагическая вследствие ее нежизнеспо­собной идеальности, и любовь комическая - ее пройденный животно-биологический этап - рудиментарные остатки про­шлого в структуре настоящего. Между этими полюсами -бесконечное разнообразие человеческих влечений.

Если «дело» в науке и искусстве, вследствие его трудности и в отличие от «дел», продиктованных потребностями соци­альными и биологическими, превращается в самоцель, то оно, в сущности, не может осуществляться без любви к нему - без полной сосредоточенности внимания на его выполнении. Это проявляется парадоксально в любовной лирике. А.Блок выписал в дневник стихи Полонского:

Когда я люблю,

Мне тогда не до песен.

Когда мир любви мне становится тесен,

Тогда я пою! (31, стр.169).

К. Коровин передает слова Ф.И. Шаляпина: <«...> нужно любить и верить в то, что делаешь. В то нечто, что и есть искусство» (136, стр.386).

Любое дело по мере автоматизации его выполнения требу­ет все меньше внимания. Поэтому автоматизация в выполне­нии дела говорит о равнодушии к самому этому делу. Это относится ко всем делам - от приготовления обеда до управ­ления людьми - но особенно ясно в науке и искусстве.

Значит, в том, чем занято внимание каждого данного че­ловека, обнаруживается в некоторой степени иерархическая структура его потребностей. В некоторой степени - потому что наличные обстоятельства окружающей среды предлагают ему ограниченный выбор возможных объектов.

Внимание к делу, полезному для других, даже если оно выполняется «для себя», по объективным результатам равно вниманию к этим другим и любви к ним. Внимание к себе -самолюбие - в некоторых границах естественно и санкциони­руется общественной нормой удовлетворения социальных по­требностей; превышающее норму, оно расценивается как эго­изм. Эгоизм, допустимый, скажем, для ребенка или больного, смешон или постыден в нормальном человеке. Он приобретает общественную значимость в делах, служащих удовлетворению потребностей эгоиста, во вред другим. Его приходится скры­вать, но, в сущности, - только от тех, кому он непосред­ственно вреден; потому что повышенный интерес и внимание к делам, бесполезным для окружающих, обычно не считается зазорным. Человек, например, выполняет некоторую работу, пока и поскольку знает, что будет иметь от нее пользу «для себя», и даже не интересуясь тем, нужна ли она кому бы то ни было, а вреда от нее окружающим нет. Но бывает, что в таком бесполезном деле для него преобладает не негативная сторона потребности, а сторона позитивная - само бесполез­ное дело, качество его выполнения.

Такие дела могут быть весьма разнообразны: поддержание в порядке и хранение бесполезных бумаг, проведение никому не нужных собраний, обсуждений, учебных занятий, ритуаль­ных мероприятий и т.п. Так возникает парадоксальное на первый взгляд положение: бескорыстно и с любовью выполня­ется то, что никому - ни себе, ни другим - не нужно. Созда­ется впечатление полной порядо.чности и добросовестности. Субъект занят охраной или даже улучшением занимаемого им места в человеческом обществе («для себя»), но он может быть при этом искренне убежден в том, что работает «для дела», а дело нужно «для других». Когда человек любит даже самое бесполезное дело, он умеет найти ему основание и оп­равдание. Видя любовь к делу, а за этой любовью - бескоры­стие, окружающие тоже, может быть, не найдут ему иного объяснения, кроме заботы «о других». Так любовь к делу путает карты, внося оправдания, удовольствие и радость в бесполезную деятельность, она украшает жизнь человека без достаточных на то объективных оснований.

Но если дело полезно другим, то выполненное со внима­нием (то есть с любовью) даже «для себя», оно приравнивает­ся к выполнению его «для других». В деле этом появляется самодовлеющая значимость - черты того, что характеризует искусство.