Ритм и эмоциональность

В распределении внимания представительствуют все три группы потребностей; они борются за внимание к себе - за место во внимании, за внимание к объектам внешнего мира, сулящим им удовлетворение. Конкуренция тенденций, претен­дующих на господство в круге внимания, выражается в ритме поведения и в его эмоциональности.

В основе ускорения или обострения ритма всегда лежит стремление «поймать двух зайцев» - использовать одновре­менно разные способы или удовлетворить разные потребности, достичь нескольких несовпадающих целей. Одна из них, ска­жем, близкая, но относительно менее значительная, чем дру­гая, далекая; или: одна влечет направо, другая - налево. Примирить такое противоречие можно только быстрой сменой способов - поочередным использованием тех и таких, какие служат той и другой. В торопливости их поисков и примене­ния легко возникают неожиданные удачи и неудачи, за ними - надежды и разочарования. Чем сильнее эти эмоции, тем яснее и стремительнее реализуется их назначение - трансфор­мация и конкретизация потребности. При отрицательной Эмо­ции притязания уменьшаются и цели упрощаются; при поло­жительной эмоции притязания увеличиваются и цели делаются все более значительными, приближаясь к исходной потребнос­ти и к процессу ее непосредственного удовлетворения. Так страх, горе, печаль, а затем гнав, ярость, негодование вынуж­дают ограничиваться меньшим, чем предполагалось, и выра­жают сопротивление этой нужде. Удовольствие, радость, на­слаждение, восторг, наоборот, открывают возможность повы­шать притязания и выражают перспективность притязаний и целей человека.

В том и другом случаях трансформации делают поведение эмоциональным, а ритм - взволнованным, обостренным. Но успешность и быстрота этих трансформаций скрывают и по­гашают эмоциональность - выполнив свою функцию в регу­лировании поведения, эмоция исчезает за ненадобностью. По­этому наиболее эмоциональными бывают те моменты или периоды поведения, когда эмоция требует трансформаций, а память, воображение, мышление, интуиция на успевают требо­вание это выполнить. Практически это выглядит так: человек неожиданно оказался в обстоятельствах, которые требуют нового поведения, но он не находит, что именно нужно делать. При отри­цательной эмоции это - тупик, отсутствие выхода и, следова­тельно, поиски выхода, более или менее стремительные, энер­гичные или лихорадочные - в зависимости от силы эмоции. Именно теперь горе и печаль превращаются в негодование, гнев и ярость. При положительной эмоции - опять тупик, но противоположного содержания. Теперь «глаза разбегаются» от неожиданно открывшейся перспективы возросших возможнос­тей, и человек не знает, на какой из них остановиться. Пред­вкушение и поиски пути сопровождаются эмоцией не от безвы­ходности, а от обилия соблазнительных выходов. Эмоция, в сущ­ности, длится, пока «выход» ищется или пока «выходы» ищут­ся один за другим. Когда «выход» найден, эмоция гаснет.

Как уже говорилось, чаще всего в конкуренции потребнос­тей биологические и идеальные давят на социальную, но воз­можны, разумеется, и такие случаи, когда под давлением на­ходится временно господствующая биологическая или идеаль­ная. Так, удовлетворяя биологическую нужду (в случае, на­пример, острого заболевания), человек заботится все же и о приличиях и не расстается ни с эстетическим вкусом, ни со своими верованиями, убеждениями; в этом сказывается при­вычная заинтересованность в будущем.

Также при обострении идеальных потребностей, когда за­деты какие-либо категорические верования человека, его идеа­лы, он защищает их, уделяя некоторое внимание и своим биологическим нуждам и своей социальной репутации.

Наиболее ярко эмоционально окрашенными бывают столк­новения потребностей, когда в столкновениях этих сильны потребности биологические; их удовлетворение не терпит от­лагательств, а социальные и идеальные их требуют. Поэтому повышенная эмоциональность чаще всего выдает участие в конкуренции сил биологических, которые всегда торопят, под­гоняют, даже и не главенствуя. (Это отчетливо видно в пове­дении детей.)

Одно и то же дело может осуществляться для удовлетво­рения различных потребностей - той или другой преимуще­ственно или нескольких одновременно. Человек, например, ест. Как это примитивное дело осуществляется? Сытый или ли­шенный аппетита ест не так, как голодный; гурман - не так, как равнодушный к пище; деловой педант - не так, как чело­век беспорядочный и легкомысленный. Для одного процесс еды - чуть ли не самоцель; для другого - скучная обязан­ность; для третьего - серьезное дело, требующее полной со­средоточенности, выполняемое как необходимое средство.

Так же по-разному - иногда в противоречиях, а иногда и без них - люди лечатся, одеваются, укладывают чемодан в дорогу, располагаются в жилище и т.д. и т.п.

Особенно ярким примером может служить то, что назы­вают «любовным объяснением». Чем больше в нем нетерпе­ния, торопливости (чем ближе цель), чем небрежнее и полнее (яснее) пристройки, чем меньше расчета и экономии сил - тем сильнее давление биологических потребностей. Чем больше плана, расчета (чем определеннее перспектива), чем тщательнее пристройки и строже экономия сил - тем сильнее в нем по­требности социальные (например, самолюбие). Чем больше бескорыстного любования или увлеченности самим процессом объяснения (чем искреннее клятвы в вечной верности) - тем более давление потребностей идеальных.

Здесь видно, что по мере усиления биологических побуж­дений отпадает надобность в самом объяснении. При возрас­тании роли социальных потребностей объяснение делается все менее любовным. Идеальные потребности свидетельствуют о силе любви, но она при этом делается идеальной, платоничес­кой. Следовательно, в настоящем смысле любовное объяснение мотивировано всеми тремя исходными потребностями, но в разных конкретных случаях и в разные моменты его протека­ния та, другая или третья выходят на первый план и прояв­ляются наиболее ярко.

Поэтому для любовного объяснения характерна борьба различных тенденций, поэтому оно всегда трудно и невозмож­но без обостренного ритма и его изменений в ходе объясне­ния, без эмоциональности. При этом каждое любовное объяс­нение может быть охарактеризовано присущим только ему соотношением сил движущих его потребностей. В одном слу­чае в нем наиболее настойчивы биологические, в другом -социальные или идеальные. Превалирование тех, других или третьих ясно обнаруживается в том, какие слова фразы в объяснении произносятся, а особенно ясно - в том, как они произносятся. Об этом речь впереди.

Эмоции были названы индикатором потребностей. Это значит: если вы видите, что человек обрадовался или огор­чился, получив определенные новые для него сведения, то вы видите также и соответствие или несоответствие этих сведений его потребностям и интересам по его собственным представ­лениями; вы узнаете их содержание. Если же новая информа­ция не вызвала у человека никакого эмоционального отклика, то можно быть уверенным - она не коснулась его интересов и потребностей, как он их себе представляет.

Но если появление эмоции обнажает существование по­требности, то характер возникающей эмоции должен отражать характер потребности, которая ее вызвала, - от какой из трех исходных она произошла.

Действительно, каждая реальная эмоция обладает некото­рыми качествами, продиктованными происхождением потреб­ности, откликом на которую она является. Эти качественные отличия видны, хотя и не поддаются ни измерению, ни даже однозначным словесным определениям. Вы, например, видите, что человек обрадовался («стал легче») или огорчился («потя­желел»), но доказать это невозможно - никакие весы не заре­гистрируют и не измерят бесспорного, очевидного факта; кроме того, бытовые, всем понятные наименования эмоций, в сущно­сти, многозначны, в значительной степени субъективны. К тому же содержание и характер любой реально протекающей эмоции зависит также и от предынформированности субъекта и от содержания самой новой информации. Поэтому исходная потребность определяет возникающую эмоцию лишь в некото­рых основных чертах - отнюдь не полностью, не в оттенках, которые придают эмоциональному процессу всегда присут­ствующее в нем своеобразие. Но основные черты эти все же видны в определенных тенденциях, которые могут быть уста­новлены и в которых исходные потребности проявляются.

Вызванные биологическими потребностями эмоции поло­жительные видны как та или иная степень удовлетворенности, довольства, успокоения и демобилизации; отрицательные - как физическая боль, угнетающий груз, мучение, требующее немед­ленного прекращения любыми средствами; к предчувствиям такой боли и угнетающей тревожности относится по сути своей и страх.

Социальные потребности проявляются в положительной эмоции подъема сил, повышения активности и мобилизованно­сти, в бодрости мыслительной деятельности и телесноп легкости; часто эмоция эта проявляется в смехе. «Смех не связыва­ет человека, он освобождает его»; «Смех подымает шлагбаум, делает путь свободным», - отметил М.М.Бахтин (23, стр.339).

Отрицательная эмоция, вызванная социальными потребнос­тями, тоже мобилизует, но как бы в обратном - активно оборонительном - направлении. Таковы разные степени доса­ды, раздражения, гнева. Это - не боль, физически ощущаемая, а мучительное мышление, мышление, бесплодно мечущееся. Отсюда - избыточная мобилизованность, лихорадочность сосредоточен­ного думанья в поисках отсутствующего средства при недо­статочно конкретной цели. Поэтому злость, гнев, досада, раздра­жение и т.п. часто побуждают хвататься за цель или способ, случайно подвернувшийся; поэтому сгоряча, в раздражении, люди совершают поступки, в которых после раскаиваются.

Идеальные потребности, согласно их сущности, «питаются» информацией и удовлетворяются ее новизной, какова бы ни была ее прикладная значимость. Поэтому потребности эти «в чистом виде» проявляются только в положительных эмоциях - в бескорыстной радости (которая ведь и доказывает факт их существования). Эта радость «окрыляет», «облегчает» челове­ка, но не для практической деятельности, а для созерцания, для все более глубокого, полного и многостороннего понима­ния полученного знания. Причем такая оценка знания возни­кает только при превышении предынформированности данного субъекта о данном объекте в данный момент. Так бескорыст­но радуются дети: удивление и понимание выступают тогда как эмоция восхищения тем, что превзошло ожидания. Эмоция эта свойственна, разумеется, и взрослым людям в самых раз­нообразных степенях, но для малых ее степеней это название представляется неподходящим.

Идеальные потребности практически проявляются, конечно, и в отрицательных эмоциях, поскольку исходные потребности в «чистом виде» не выступают. Но это - отрицательная эмо­ция не боли, раздражения, гнева, требующих активности, а - депрессия широком диапазоне: от апатии, томительной скуки, которая ощущается как беспричинная, до нетерпимого отчая­ния. Таковы ощущения пустоты, отсутствия, взамен должно­го, нормального, обычного присутствия. Это - все виды и оттенки отрицательных эмоций потери интереса, вплоть до потери интереса к жизни, к факту своего существования. Так возникает и обнаруживается нетерпимость для человека суще­ствования без цели, без какой бы то ни было заинтересован­ности, без функционирующих потребностей.

Эмоции, обслуживающие биологические и социальные по­требности, как положительные, так и отрицательные, во всех их трансформациях, сочетаниях и оттенках по назначению своему конструктивны. Они участвуют в трансформациях по­требностей - в структурировании желаний - с тем, чтобы возникающие цели и применяемые способы их достижения служили сохранению и развитию человека в наличных услови­ях. Идеальные потребности конструктивны, потому что вызы­вают положительные эмоции. Их роль тем больше, чем быст­рее и успешнее идет накопление знаний. Поэтому они - пока­затель нормального роста и развития человека преимуще­ственно в детстве, юности и молодости. По мере накопления человеком знаний, он реже восхищается и приходит в восторг, а с утратой бескорыстной любознательности его положитель­ные эмоции все больше перемещаются в сферу потребностей социальных и в рациональное планирование деятельности, а далее - в дряхлости - в сферу нужд биологических.

Новое всегда существует вокруг любого человека. Но обычно человек замечает в нем только то, что касается его социальных и биологических потребностей, поскольку он имен­но их удовлетворением занят. Если же они удовлетворяются в соответствии с господствующей общественно-исторической нормой и его личные потребности по силе своей этих норм не превышают, то, казалось бы, должно наступить вполне благополучное существование. В действительности такая ситу­ация граничит с катастрофой. Тут и возникает та самая поте­ря интереса к окружающему, которая ведет к отчаянию.

Человек, не привыкший заботиться об удовлетворении своих идеальных потребностей, не знающий о их существова­нии, вдруг оказывается перед лицом их актуализации без вся­ких представлений о средствах и возможностях их удовлетво­рения. Он наугад пробует что-то делать, терпит неудачи, не видит спасения и не понимает причины постигшей его беды.

Можно предполагать, что игнорирование бескорыстных идеальных потребностей, даже при успешном удовлетворении всех других, ведет к болезням самой структуры потребностей человека - к болезням в его интересах и желаниях. Легкая форма этой болезни - апатия и беспричинная скука; крайняя степень - отчаяние и самоубийстве; на промежуточных звеньях - алкоголизм, наркомания, преступность.

Пока и поскольку идеальные потребности не главенствуют, они остаются незамечаемыми. Но вот биологические и соци­альные удовлетворены; обостряется неведомая и занимавшая скромное место идеальная. Прошлая норма делается недостаточной, новой нормы нет. Наступает болезнь - расплата за пресыщение биологическое и социальное - за спокойное бла­гополучие как таковое, при забвении духовного начала в ес­тественной природе человека.

В самой грубой схеме проявления потребностей человека в эмоциях можно охарактеризовать приблизительно так: эмоции самодовольства и самоуспокоения и, с другой стороны - эмо­ции боли, сострадания и страха свидетельствуют о давлении биологических потребностей. Всякий оттенок злорадства и лю­бая радость в соединении с любой озабоченностью и, с дру­гой стороны - раздражение, гнев обнаруживают социальную потребность. Бескорыстие в радости и все степени и оттенки «беспричинной» депрессии указывают на давление потребнос­тей идеальных. Самая характерная черта этого рода отрица­тельных эмоций - их «беспричинность» - иногда скрывается за всевозможными кажущимися или выдуманными якобы при­чинами. Так же, впрочем, и бескорыстной радости люди иногда придумывают обоснование в какой-нибудь корысти.

В зависимости от того, когда и чему человек радуется и огорчается, слагается и некоторое общее представление о нем и впечатление о его состоянии в данный момент. Во многих случаях особую роль играет то, как он радуется и как огор­чается. При этом можно заметить, что характер эмоций, вы­дающий лежащие за ними потребности, вызывает определен­ную оценку у окружающих. Так, злорадство обычно воспри­нимается как нечто неприятное, хотя бывает, конечно, и на­оборот; радость бескорыстная часто радует и окружающих, но опять же, разумеется, не всех. Так же, и опять-таки с исклю­чениями, раздражение и злость не вызывают сочувствия, а депрессия, разочарованность располагают к нему; физическая боль и страх за других вызывают сострадание, и успокоенное самодовольство и трусость в сопереживании не откликаются.

В эмоциональных откликах и оценках эмоций наблюдае­мого, вероятно, проявляются потребности наблюдателя - его социальная потребность в господстве справедливости и его представлении о ней.