Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ных помехах, особенно от беспрерывно звонящего телефона, когда личность партнера слишком далека, чтобы принудить к вежливости; например, междугородняя станция вызывает ведом­ ство гофмаршала Карлсруэ: «Как чувствуют себя раненые?» Ве­ бер: «Какой?» «Ну —все» Вебер (иронически): «О, очень хорошо». «Ее Королевское Высочество, великая герцогиня просит узнать, будет ли посещение Ее Высочества желанным?» «Не имею ни­ чего против, но у меня нет времени водить кого бы то ни было по лазарету». Конец. Старший полковой врач, военный коллега Вебера, пришел в ужас, услышав об этом происшествии, он тут же бросился к телефону и стал подобострастно уверять, что по­ сещение ее Королевского высочества расценивалось бы как вы­ ражение величайшей милости.

Однако если Вебер мало пригоден к «подчинению», то тем больше он способен быть начальником. В этом положении он пол­ ностью владеет собой. Его бюро старается удовлетворить его, лю­ бит и почитает его. Наступили университетские каникулы; друже­ ственный Веберу анатом Герман Браус предлагает свои услуги, ежедневно приходит в бюро, становится благодетельным буфером между напирающим внешним миром и Вебером. Другие друже­ ственно настроенные коллеги также предлагают свою помощь. За­ ниматься научной работой стало невозможно, каждый старается ухватиться за что-нибудь и приносить пользу. Вебер поручает им надзор за устройством лазаретов. В их задачу входит вместе с соб­ ственными помощниками заботиться не только о том, чтобы ра­ зорванные члены были вылечены для продолжения борьбы, но и чтобы застывшие от ужаса души оттаяли в любви к родине. По­ мощники присутствуют, когда приходят первые партии пострадав­ ших, их обнимают и целуют, взволнованные до слез, помогают освободить тело от окровавленных мундиров —они видят страш­ ное. «Это случилось ради тебя» —такое обязывающее знание про­ буждает силу любви в душах оставшихся дома. Лазарет —мир, под­ чиненный особому закону. Каждый, которого, искалечив, сюда приносят волны судьбы, становится новым даром, драгоценным сокровищем, достойным того, чтобы быть спасенным от уничто­ жения посредством затраты всех здоровых сил. Каждый, только что полностью отданный целому человек, получает здесь опять свое право на жизнь. Здесь милосердная любовь совершает служ­ бу покаяния за страшную вину перед отдельным человеком. Бес­ численные простые сыны народа никогда еще не ощущали такую любовь, как здесь. Для многих эта юдоль страдания становится новой родиной. Извне одушевленная благодарность тоже прони­ кает через все расщелины военной системы. Жители маленького города видят почти ежедневно длинные вереницы лежащих на

434

носилках тяжело раненых, которых проносят по улицам. Каждый из них представляется героем и осыпается дарами. Как богата Германия: булочники, мясники, лавочники, все дарят. Бессмыс­ ленно? Неразумно? Конечно —баловству должны быть поставле­ ны границы. Но все-таки прекрасно, что такая чрезмерность воз­ можна, что ее дает обычно упорядоченный эгоизм бюргера. Как удивительны эти первые месяцы! Вся внутренняя жизнь сведена к простым большим и общим линиям. Все неважное распадает­ ся. Каждый полон доброй воли. Каждый день приносит действия и напряжение. Личностное поднято до надличностного: это выс­ шая точка существования.

С того момента, когда Англия примкнула к врагу, Вебер очень серьезно оценивает положение Германии, —но когда знамена ста­ ли развеваться над Намюром и Льежем, благополучный исход ка­ жется ему все-таки возможным. Но будь что будет —так кажется — это отношение всего народа, эта сила бороться, страдать, жертво­ вать, любить сама по себе возвышенна. Вебер благодарен судьбе, что он, если уж война должна была произойти —пережил ее: «Ибо каким бы ни было ее завершение, эта война велика и замечатель­ на». 28.8.14. Эта война при всем ее ужасе все-таки велика и заме­ чательна, стоит ее пережить - еще более непосредственно участво­ вать в ней, но, к сожалению, на поле битвы меня использовать нельзя, как это было бы, если бы она разразилась своевременно, 25 лет тому назад. Все мои братья на фронте или на гарнизонной службе, мой зять пал под Танненбергом».

Вебер, обычно одиноко работающий за письменным столом, действует теперь в общем потоке интенсивнейшей совместной ра­ боты. Нити все расширяющейся сети идут через его бюро. Под его управлением в этом округе возникают девять новых лазаретов. Когда они готовы и начинают действовать, на первый план выхо­ дит новая неприятная задача —дисциплинирование заслуживаю­ щих наказания. Его дисциплинарная власть распространяется на сорок лазаретов административного округа, радиус человеческих впечатлений и переживаний уходит далеко. Они демонстрируют обратную сторону подъема, возвращение в повседневность. «Макс очень часто страдает от однообразия работы, которая состоит в бесчисленных наказаниях мелких нарушений дисциплины. Тюрь­ ма переполнена, и бедные грешники ждут часто неделю, чтобы от­ сидеть свою кару. Макса это часто удручает, но его верность сво­ ему долгу удивительна. Его «товарищ» охотно передает ему все неприятные дела, говоря, что у него на это не хватает терпения. Хотя Вебер остро реагирует на определенные недостатки равных ему, строптивость и человеческие грехи простых людей, которые ему надлежит наказывать, не уменьшают его удовольствия от этих

435

людей: «К тому, что делает жизнь достойной того, чтобы ее про­ жить, относятся и впечатления от общения с нашими людьми, несмотря на то, что именно я сталкиваюсь со всеми безрадостны­ ми сторонами в качестве организатора и дисциплинарного офи­ цера резервных лазаретов в административном округе Гейдель­ берг. Проверку на то, что мы —великий культурный народ, мы выдержали: люди, которые привыкли жить в условиях рафиниро­ ванной культуры и способны перенести все тяготы войны (что для негра из Сенегала не было бы большим достижением!), которые затем, несмотря на это, возвращаются такими же в корне порядоч­ ными, как подавляющее большинство наших людей —это подлин­ ная человечность, и это нельзя игнорировать при всей назойли­ вой безрадостной деятельности. Это переживание останется, каким бы ни был исход» (13. 1.1915)

Помимо дел, связанных с ранеными и санитарами лазаретов, Веберу приходилось иметь дело с самыми разными людьми: вра­ чами, представителями Красного креста, сестрами, санитарами и поварихами. И как только что-нибудь случается —а случается, разумеется, всегда что-нибудь в этих ad hoc132 собранных коллек­ тивах —за соломоновым решением неизменно обращаются к нему. Что только не приходилось улаживать, например, если вли­ ятельные врачи вмешиваются в дела друг друга или проявляют са­ моуправство в назначении лечения, если инспектор непристой­ но ведет себя по отношению к сестрам, если фаворитка главного врача позволяет себе превышение власти, если сестра не удер­ жалась от не вполне пристойного выражения по отношению к грубому парню, если яйца и бутылки вина крадут или если ис­ теричная повариха вымыла голову в кастрюле! Или из админи­ стративного округа собственной персоной появляется в бюро глава общины с требованием, чтобы наконец заполнили давно уже подготовленный прекрасный лазарет, деревня настойчиво требует своих раненых; тогда ему объясняют, что, к сожалению, невозможно отстрелять специально для М. необходимое число солдат. Или выясняется, что другой представитель местности обратился к самовольному праву и отцепил ночью несколько вагонов от поезда лазарета и с триумфом доставил свою добычу домой. Так очень многое добавляется к собранию анекдотов. Вебер много времени проводит в разъездах, его машина ежеднев­ но мчится по местности, ее называют «желтая опасность», а его «летучим голландцем».

Возникают и сложные проблемы, например, отношение к ра­ ненным врагам, особенно к французам. Вебер видит в неспособ­ ных к сражению врагах только нуждающихся в уходе людей. Он считает политически правильным относиться к врагам так же гу-

436

манно и тщательно, как к своим соотечественникам; ведь извес­ тие об этом должно облегчить и их положение в вражеском госу­ дарстве. Поэтому он разрешает женатому на француженке эль­ засскому коллеге Ш. и швейцарскому профессору Ф. посещать больных французов и доставлять им радость маленькими дарами. Из-за этого в определенных кругах возникло большое волнение. Особенное подозрение вызывает эльзасец, и на это обращено вни­ мание окружного воинского начальства. Но Вебер продолжает разрешать допуск коллег к больным, а начальнику он напомина­ ет о воинской чести и внушает ему, что недостойно мужчины сле­ довать мнению публики. Другого мнения придерживается друже­ ственный Веберу профессор, в лазарете которого лежит отряд французов. Он посылает без ведома Вебера военного, сопровож­ дающего эльзасского коллегу при его посещении французского ра­ неного. Эльзасец, который и так чувствует вокруг себя сгущающу­ юся атмосферу враждебности, видит в этом знак недоверия и, глубоко обиженный, отказывается от данного ему разрешения. Вебер приходит, узнав об этом, в такое волнение, что в резкой форме порывает отношения со своим другом. Как часто случает­ ся с ним, повод и результаты не вполне адекватны. Позже он при­ носит извинение за резкость, но ждет, что другой также признает свою ошибку. Однако это не происходит, разрыв остается. И толь­ ко через три года жены помирили упрямых мужчин.

Пребывание в Гейдельберге становится для профессора Ш. невозможным. Он добровольно отказывается от своей должности и хочет переехать в Швейцарию. Но управление округом отка­ зывает ему в паспортах. Вебер обращается к начальству с длинным заявлением, в котором он определяет подозрения, предъявленные к Ш., как выражение военного психоза и указывает на полити­ ческую неразумность подобного мероприятия. Какое гневное эхо вызовет не только в неприятельских, но и в нейтральных стра­ нах и какой реакции следует ожидать в Эльзасе, если будет со­ здан «случай Ш.». Паспорта были предоставлены. Насколько Вебер стремился помогать людям обеих наций, попавших в труд­ ное положение, настолько же он отворачивался от двойственных натур, если они не молчали, а выступали в борьбе национальных партий. Ему было также противно, когда полу-англичанин Чем­ берлен высказывался пронемецки, как и слышать критику сво­ ей теснимой родины полунемцами, живущими в других странах. Когда так вел себя один его давний друг, он серьезно потребо­ вал у него объяснения и, не получив его, расстался с ним, сказав следующее:

«У Вас двойная родина. Такова Ваша судьба. От Вас это не за­ висит и Вы бы не захотели это изменить. Это положение дает Вам

437

известные права. Вы можете многое ощущать иначе, чем надле­ жит нам, другим, в момент, когда наша страна —из всех великих держав только наша, борется за свое существование. Но тем не менее это возлагает на Вас известные обязательства по отношению к Вашей родине, прежде всего обязательство при известных обсто­ ятельствах молчать. Ни один немец не может предоставить Вам право участвовать в переговорах о мире, тем более в такой мане­ ре, которая несомненно вызовет одобрение наших врагов... Дос­ тойный мир мы всегда можем иметь? Мне это неизвестно. Ах, да! Быть может, за счет Италии, если бы мы были достаточными про­ хвостами, чтобы разорвать наш союз, то есть если не были бы нем­ цами... Довольно. По-видимому мы не поймем друг друга. Сожа­ лею, ибо, как Вы знаете, я всегда был расположен к Вам. У каждого свои недостатки, у меня тоже. Но в данный момент Ваши хуже. Они не соответствуют ситуации, а в таких серьезных воп­ росах каждый должен ясно сознавать, что ему не дано».

* * *

Деятельность первых месяцев доходила часто до границ силы, тем более, что Вебер —обычно поздно спавший по утрам —придавал большое значение тому, чтобы быть первым и последним на служ­ бе. К Рождеству машина должна была, как он полагал, остановить­ ся. Но это не произошло —напротив, лабильный организм все более привыкал к службе и как будто держался в равновесии. Это было похоже на чудо. Неужели частое чувство болезни в последние годы было «воображением»? Нет, ведь самая напряженная актив­ ность чиновника в далекой степени не напрягает так центральные органы, как творческая работа мысли. Болезненные психические перерывы в работе были лишь страхом Вебера перед каждой обус­ ловленной твердым сроком работой. Все время создающие его, глубоко укоренившиеся картины воспоминаний перекрывает те­ перь новый опыт. Он поправился.

Жизнь очень упростилась, каждый живет лишь данным днем,

идни протекают как бурный поток. Каждый испытывает иногда моменты большой внутренней радости, когда может помочь или дать совет. Вебер работает и по воскресеньям, только после обеда он бывает дома и тогда приходят многие друзья. Даже на канику­ лах воскресенья сохраняют свое значение. От Вебера ждут истол­ кования военных событий дня и суждения об общем положении. Других тем разговора нет, но эти неисчерпаемы. Часто приходят

идрузья с фронта, проводящие некоторое время на родине вслед­ ствие ранения. Они становятся центром. Они не могут остано­ виться в своих рассказах. В каждом события отражаются по-ино-

438

му, каждого озаряет счастье вновь подаренной жизни и отдача себя высокой цели. Вид их подтянутых фигур замечателен. Неко­ торые —еще недавно юноши —выглядят в мундире, как мужчи­ ны. Черты отпускников обычно своеобразно напряжены, они го­ ворят о постоянном внутреннем бодрствовании, тяжелой ответственности и переживаниях вблизи смерти. Они надеются, но знают, что обозревают лишь маленький отрезок огромных линий борьбы и переживают только собственные действия. Они хотят услышать, как на родине оценивают общее положение. Воины согласны со взглядами Вебера, ибо они, несмотря на все успехи, все время ощущают растущее превосходство врага.

Напротив, многим из столь охотно политизирующих, остав­ шихся дома, Вебер представляется «пессимистом», ибо он хочет с самого начала воспринимать войну только как оборонительную войну и по возможности скорей завершить ее. Все надежды на длительное приобретения —будь то на востоке или на западе — представляются ему опасными. Постоянные звучания колоколов, развевающиеся знамена, воодушевляющие победы никогда не за­ туманивают ему видение грозящей проблематики и то, что вре­ мя работает не за, а против Германии. Уже в сентябре 1914 г. тре­ бовали, чтобы правительство определило Бельгию как «ручной залог» и подтвердило перспективу ее будущей свободы, а в октяб­ ре возник вопрос: «Как надлежит мыслить мир? И когда? Сотни тысяч истекают кровью вследствие ужасающей неспособности нашей дипломатии —это, к сожалению, отрицать нельзя, и по­ этому я даже в случае окончательного хорошего исхода не наде­ юсь на длительное достижение мира. Если бы все было так хо­ рошо, как неожиданным образом руководство армией —да, тогда наши перспективы были иными». Как хотелось бы верить в лучшее!

* * *

Работа в тылу ставила все новые задачи: организацию заботы об инвалидах, занятие медленно выздоравливающих, для которых скука лазаретов была так опасна. Вебер организовал курсы для повышения образования и для обучения ремеслам раненых —но­ вая привлекательная работа для добровольных помощников. Под­ нимающийся друг над другом амфитеатр сидячих рядов клиничес­ кой аудитории наполняется людьми в светлых больничных одеждах, среди мужчин много юных лиц. Вебер поднимается на кафедру в простом костюме защитного цвета, соответствующем его благородной фигуре. Он объясняет слушателям сущность де­ нег, а на следующем занятии разницу между русским и немецким

439

аграрным устройством. «Происходят удивительные вещи. Макс дважды читал раненым «лекции» после службы! В лазаретах вве­ дены курсы повышения квалификации, чтобы занять и повысить знания выздоравливающих. И Макс прочел две пробные лекции, так живо и ярко, как будто он не молчал 16 лет! И это ему ничуть не повредило. Следовательно, нужна была война, чтобы перехит­ рить его трудности».

Первое военное Рождество было глубоко проникнуто любовью, поэзией и торжественностью. Блаженным было давать и брать. У простых людей были слезы на глазах, они радовались, как дети, многие из них никогда еще не получали подарки в такой привле­ кательной форме. Среди обращавшихся к ним был и Вебер. Ког­ да он стоял перед высокой рождественской елкой и смотрел в гля­ девшие на него глаза, сквозь его сдержанность пробивалась внутренняя взволнованность. Он знает: им опять надо идти на фронт. Его голос звучит, как орган. Он говорит о величии смерти в бою. В повседневности смерть приходит ко всем нам, как непо­ нятная, противоречащая разуму судьба, смысл которой нельзя понять. Ее приходится просто принимать. Однако каждый из вас знает, почему и за что он умирает, если жребий падет на него. Тот, кто остается в стороне, является посевным зерном для будущего. Героическая смерть за свободу и честь нашего народа —высшая доля, о которой помнят дети и дети детей. Нет более высокой че­ сти, более достойного завершения, чем так умереть. И многим такая смерть дает то завершение, в котором ему отказала бы жизнь. Что происходило в душах слушателей при этих словах? Каждый имеет право надеяться, что смерть минует его. Но были и такие, которые, прощаясь, просто сказали: «Если я и не вернусь, —толь­ ко бы Германия осталась».

II

Семью постигла в первые же недели войны тяжелая утрата. Гер­ ман Шефер, муж младшей сестры Вебера Лили, пал в одном из сражений под Танненбергом. Он был благородным человеком, отличался добротой и благородством убеждений, художник, предъявлявший себе большие требования. Поэтому ему было не легко нести духовное наследие своего гениального отца, специа­ листа по готике, Карла Шефера, и бремя повседневности также часто утруждало его. Как только началась война, он решительно покинул свой кабинет и вступил офицером в армию. Он востор­ женно пошел на жертву и его нежная жена также не сомневалась, что не должна его удерживать, хотя чувствовала, что больше не увидит его. Смерть быстро настигла его на вершине жизни. Мо-

440

лодая вдова осталась с четырьмя маленькими детьми. И все-таки Вебер видел смысл этого не только для целого, но и для погиб­ шего. Он пишет сестре: «Он несомненно охотно жил бы еще с то­ бой, ибо ты дала ему все то счастье, которое было ему доступно, и тем не менее, так как мы все должны когда-нибудь умереть, эта смерть в этой войне не есть то, чего он хотел бы избежать. Ибо эта война действительно —независимо от того, каким будет ис­ ход, —велика и удивительна, сверх всех ожиданий. Не успехи, а дух солдат, который можно видеть здесь и который мы ежеднев­ но видим в лазаретах, превосходит все чаяния и здесь во всяком случае дух населения воплощен во всем. Я никогда на это не рас­ считывал и —что бы ни произошло —это останется незабывае­ мым. Пасть на этих полях также может быть ценой прекрасной и богатой жизни. Так бы думал он. Затем, правда, он подумал бы о тебе и о детях, как это делаем мы».

* * *

1915 год принес две другие глубоко ощущаемые утраты: многолет­ ний друг Эмиль Ласк и брат Карл Вебер пали в сражении с вра­ гом. Оба —процветающие академические преподаватели —пошли добровольно, оба ушли с вершины жизни, полной задач и планов. Благодарность требует нарисовать здесь их облик.

Еврей Эмиль Ласк был философом, чуждым активной жизни. Его родина находилась на прохладных снежных вершинах созер­ цания. Там он знал все пути и шел уверенным шагом, там он мог руководить другими. Он вводил властной рукой смутную полноту единичного в формы всеобщего. В этом он поклонялся святы­ ням, ибо в своей непоколебимости они служили ему гарантией абсолютной истины, которой он жаждал. Однако его горячая душа любила не только сверхдействительное, но и ощущаемое земное явление, он был восприимчив ко всему прекрасному. Его острый ум блистал над всем человеческим и искры его шуток освещали его слабости. Но он склонялся, преисполненный по­ чтения перед всем великим и добрым, и если он ощущал это в ком-нибудь, он видел в нем существенное. Если его охватывала любовь к прекрасному в жизни, все его бытие воспламенялось, и его отдача становилась самоотчуждением. Но и более мягкое чувство дружбы окрыляло его к жертвенности, закаляло его в верности. И все-таки он остался одиноким. Ибо господство над вещами и людьми не было ему дано. Необходимое мгновение, требующее быстрого решения, всегда находило его погруженным в грустные размышления, в мудрствования и сомнения. Предста­ вало ли перед ним счастье, он сразу же видел его преходящесть.

441

Предвидение всегда пугающе удерживало его от освобождающего прыжка.

Однако решение пожертвовать собой родине он принял сра­ зу. Он не хотел щадить себя на службе в храме, когда страна была пропитана братской кровью. Он был не молод и не силен и хо­ рошо знал, что радостный подъем жизненных сил там его не ждет. Его не ждало ни счастье, ни венец, ни роль вождя. Он по­ шел как один из общей массы, существующей, чтобы повино­ ваться и терпеть. После длительного и нудного использования в тылу он наконец попал как унтер-офицер на фронт. Из-за сла­ бости зрения он не мог стрелять. Судьба дала ему пройти путь до конца. Смертельная пуля попала в него сразу. Если глядеть из мира духа, бессмысленная жертва. Но можно ли было вопреки его природе воспрепятствовать ему совершить возвышенный посту­ пок? Можно ли было препятствовать его непредвиденному завер­ шению?

Вебер пишет его родственникам: «Найти правильное отноше­ ние к смерти такого особенного и необычайного человека, при­ чем «массовой смерти» в галицийской степи в сражении с варва­ рами, нелегко. Вначале чувствуешь, узнав о случившемся, только горечь. Одно, правда, можно только сказать —если человек под­ тверждает своей смертью то, чему он учил своих учеников, это не вполне бессмысленно. В своем вступлении в армию он, будучи внутренне лишен иллюзий, не видел ничего кроме «проклятого» долга и обязанности. Строить фразы на эту тему было бы ему со­ вершенно чуждо. Но сделать именно это и именно так, соответ­ ствовало тем взглядам, которые он внушал с кафедры, хорошо зная, как часто все мы, люди, неспособны им следовать. Как ни охотно он бы еще жил —ибо это мы знаем —он был, если бы мог увидеть свой конец, согласен с собой. А это немало. Если бы он поступил иначе, он бы все время сомневался в себе и никогда бы не согласился, что такому по своей природе мужественному, но «^воинственному человеку правильнее было заниматься своей профессией. Таково, разумеется, и наше мнение. Но мы знаем, что впоследствии было бы невозможно освободить его от шипа: «Тебе следовало бы поступить, как другие». Это он в своей глубокой искренности по отношению к себе хорошо знал и поэтому после недолгого колебания пошел в армию».

Смерть Карла Вебера выступала в другом свете. Он был бога­ тырь, воинствен от природы, жизнь солдата было для него требо­ ванием крови. Он ворвался в смерть из высшего упоения жизнью. В молодости братья Карл и Макс были чужды друг другу и сбли­ зились только за год до начала войны. Младший тогда в тяжелую минуту обратился к старшему брату. Вебер потерял много с его

442

смертью. Однако он принял и этот конец и писал Елене: «Он при­ шел к своему завершению. Как трудно было именно человеку та­ кой натуры развить в себе такую замкнутую простоту, внутренне благородную объективность, способность молча рассматривать вещи сами по себе, отказ от притязания на «значимость» —коро­ че говоря, все те свойства, которые нас теперь так услаждали в нем. Ведь в молодые годы у него были совсем другие наклонности — полную силы серьезность его характера дали ему судьба и соб­ ственная внутренняя работа над собой. Сколько забот доставлял он тебе до зрелости —и каким безусловным стало в течение мно­ гих лет доверие, которое мы все стали испытывать к нему. И на­ конец: он пришел к полному пониманию твоей сущности, кото­ рая была некогда ему такой недоступной. И одна из наших последних бесед —в глубокой и потрясающей растроганности на­ чатой им —показала, что для него означало то, что он полностью понял и постиг тебя. И в результате —он нашел прекрасную смерть там, где в данный момент только достойно для человека находить­ ся» (4.9.1915).

Карл Вебер (1870—1915) стал после проблематичных лет моло­ дости значительным человеком большой доброты, способности жертвовать собой и надежности; освободившись от ненавистной школы, он начал серьезно работать в Карлсруэ под руководством гениального мастера Карла Шефера, которого он преданно почи­ тал. В нем проявилась значительная художественная и дидактичес­ кая одаренность при воодушевленное™ своей профессией. В ка­ честве правительственного архитектора он рано стал получать большие заказы, в том числе восстановление церквей в Добрилюке

иОливе. Занимая должность профессора в Данциге, а затем в Ган­ новере, он собрал большой круг учеников, которые были к нему также привязаны, как он и его круг к главе школы Шеферу. И любовь Елены дала богатые плоды. Никто из ее детей не почитал

ине любил ее более глубоко, чем этот сын. В молодости он мало слушался ее и пошел по кривому пути. Когда же он пришел к чи­ стоте и ясности, он благодарил за это ее и видел в этом ее влия­ ние. Он был уверен, что ее образец и семена ее учений преобра­ зовали его. Как только была объявлена война, он сразу пошел на фронт, но вскоре тяжело заболел, После тяжелого длительного нездоровья он, вопреки требованию врачей, последовал со своим полком на восток. Казалось, что он выздоровел только для этого. Он вырвался из объятий любви. Родные не решались его удержи­

вать. Ибо он никогда он так не сиял. Он ушел в жертвенном упо­ ении великим делом, победа еще казалась близкой, еще боже­ ственная сила Германии как будто вела войска. Лето кончалось, когда он в последний раз видел старую мать. В первых же сраже-

443