Методология_Литература / Lloyd deMause_Psychohistory

задач: определить уровень взаимоотношений между полами, до­ стигнутый в ходе исторического развития личности, в каждую эпоху и в каждой группе. Психоистория пола существует еще только в проекте, но мы обладаем достаточным материалом, чтобы проследить, как эволюция сексуальных отношений отра­ жается на истории. Любой шаг вперед в сексуальных отноше­ ниях между мужчинами и женщинами, будь это новая идеализа­ ция женщины в куртуазной любви средневековья, попытки исследовать сексуальность в браке в начале нового времени, из­ менения семьи под влиянием викторианского движения за пра­ ва женщин или эмоциональные последствия современного феми­ нистского движения - это всегда источник тревог, желаний, гне­ ва и чувства вины, которые в любую эпоху переносятся в сферу политики и религии. По мере эволюции стилей воспитания де­ тей, конфликты, вызванные эдиповым комплексом, решаются на все более высоком уровне, а следствием и индикатором этого процесса являются сексуальные отношения, меняющиеся от эпохи к эпохе, от группы к группе. Это справедливо и в отношении психоисто­ рии гомосексуальных чувств, до которых докопаться еще труднее, но которые играют решающую роль в понимании всех отноше­ ний власти между мужчинами. В самом деле, при изучении «вла­ сти» оказывается, что она является вопросом не столько воен­ ной силы, сколько степени и формы гомосексуального подчине­ ния большинства меньшинству в разные эпохи - то есть это один из предметов психоистории пола.

Психогенная теория исторических групповых фантазий меняет направление каузальных связей между социальными института­ ми и частными эмоциями людей, любовью и ненавистью, приня­ тое в других теориях истории, на обратное. С точки зрения пси­ хогенной теории личные эмоции не «отражают» экономическую или социальную «базу» определенного периода, а определяют эко­ номические и социальные формы каждой эпохи. Например, авторы, утверждающие приоритет социальных явлений, - от Фрид­ риха Энгельса до Стивена Маркуса - приходят к выводу, что соб­ ственническое обращение мужей с женами было отражением экономической собственности на материальные блага, а сексуаль­ ное отношение к женщине, выражающееся капиталистическими терминами наподобие «сохранение» и «потребление», тоже пошло из экономической сферы. По моему мнению, дело обстоит как раз наоборот. В семьях подрастающих детей приучают так относиться

к своему телу, что те боятся собственной сексуальности и сле­ дуют определенному сексуальному кодексу, по которому надо «приберегать» желания для брака (а уже отсюда следует береж­ ливость относительно товаров). Став взрослыми, эти дети про­ ецируют эти сексуальные установки на экономическую сферу и вырабатывают групповую фантазию эротического материализ­ ма, помогающего им справиться с собственными сексуальными страхами. Идея «сбережения» и «растраты» мужской спермы постоянно присутствует в истории сексуальности, начиная с Аристотеля, поэтому вряд ли нова в капиталистическом пери­ оде. В данном случае новым для групповой фантазии является то, что с сексуальной фантазией переплетаются деньги, и схема перераспределения денег служит защитой от страха кастрации. В реальном мире значительному количеству людей только в половой сфере действительно приходится бороться с желанием «растратить», а капиталисты на самом деле редко «копят» для укрепления своего капитала, как рисует их капиталистическая групповая фантазия. Так что стрелка причинно-следственной связи идет от психосексуальной сферы к экономической, а не наоборот.

Этот же принцип, разумеется, справедлив и для проекций эди­ повых конфликтов, ненависти и любви на другие исторические групповые фантазии разных эпох. Одно из главных преимуществ исторических групповых фантазий — то, что перенос интрапсихических конфликтов на исторический уровень позволяет исполь­ зовать групповое разделение для удовлетворения чувственных влечений (либидо) с помощью «хорошей» части группы и одно­ временного высвобождения подавленного возмущения против «плохой» ее части; при этом нет той раздражающей двойствен­ ности, которая неизбежна в межличностных отношениях.

Все это имеет непосредственное отношение к тому психоис­ торическому открытию, что конечным результатом всех суще­ ствовавших до сих пор в истории стилей воспитания детей были взрослые, которые в личной жизни более или менее сурово осуж­ дали свои самые глубинные чувства и использовали историчес­ кий уровень для проекции этих чувств на других людей и другие группы, осуждая их уже в других людях. Таким образом, именно от умения психоисторика осознать ключевую роль пере­ носа любви и ненависти на историческую арену зависит, сможет ли он (или она) разглядеть закономерность за ошеломляющей

пестротой исторических событий, часто обманчивых и странных, удастся ли обнаружить в символах различных эпох - от Хрис­ та на кресте до ядерного гриба Хиросимы - их эротические груп­ повые фантазии. Неспособность осознать это важнейшее поло­ жение приведет ко взгляду на исторические события как на уни­ кальные явления, недоступные для научного исследования. Упором на вытесненные эмоциональные конфликты психоисто­ рик радикально отличается от тех, кто при изучении истории под­ черкивает потребность в равновесии внутри общества (со­ циология) или понятие «культуры» как причины (антропология), или же считает, что исторические события - это прежде всего реакция на предыдущие исторические события (повествователь­ ная история).

(2) «Позволяют людям использовать группы, чтобы осво­ бождать разделяемые индивидуальные чувства». Одна из ос­ нов психоистории - принцип, гласящий, что индивиды получа­ ют большую психологическую выгоду, организуясь в группы и формируя, а затем воплощая групповые фантазии - такой выго­ ды не могут дать просто личные фантазии. Для психоисторика недостаточно одного лишь признания того факта, что в ходе групповой жизни каким-то образом формируются новые, разде­ ляемые всеми фантазии, ведь такая формулировка затрагивает очень важный вопрос: какие же преимущества получают инди­ виды, организуясь в группы?

Едва ли можно усомниться, что для психического благополучия индивида исторические групповые фантазии просто необходимы. Люди, лишенные важнейших своих групповых фантазий, пусть даже их личная фантазия останется в полном порядке, почувству­ ют себя близкими к помешательству. Пожалуй, самые трагичес­ кие примеры можно найти в докладах антропологов о группах, внезапно «декультурированных» в результате травматичного контакта с Западом или другими цивилизациями, потерявших свои ритуалы и верования. Трагическая утрата традиционных групповых фантазий ведет обычно к такому взрыву личных стра­ хов, что, как правило, им на смену быстро приходят новые груп­ повые фантазии апокалиптического содержания.6 Судя по всему, опаснее всего для человека - остаться без групповой фантазии, хуже положения не бывает.

Например, Германия и до первой мировой войны терпела по­ ражения, но в тот раз проигрыш наступил так неожиданно, что

теории исторических групповых фантазий может объяснить, чего можно ожидать в различных ситуациях от групп различного пси­ хосексуального уровня, с различным типом личности, с разной силой эго, страхами и способами решений конфликтов. Что же касается вопроса, что «важнее» в какой-либо момент истории для группы - психологическая или материальная действительность, то все зависит от того, что является для нее более грозным - извержение Везувия или свои собственные групповые фантазии.

(3) «Осуществлять подавленные желания, гнев и запреты, имеющие происхождение в схожем для всех детстве, и обес­ печивать защиту от них». То, что одна из главных функций ис­ торических групповых фантазий - помочь справиться с подав­ ленными желаниями, гневом и запретами, коренящимися в дет­ стве, является, пожалуй, самой полемичной частью понятия, ведь историки в общеупотребимом смысле ни в чем так не увере­ ны, как в том, что публичные действия взрослых обусловлены предыдущими историческими действиями взрослых, а не харак­ тером отношений в семье. Одна нация выигрывает войну у дру­ гой, та строит фантазию мести... конечно же, причиной фантазии становится военный разгром. Однако здравый смысл в данном случае ошибается, ведь военное поражение очень часто не приво­ дит к фантазии мести. Лишь когда историческое событие ре­ шает важную подсознательную задачу, оно действительно имеет большие последствия. (То же относится и к личным со­ бытиям, ведь если событие детства, каким бы оно ни было «дра­ матичным», не вплетается в личную фантазию, которой движет желание, оно не оказывает влияния на дальнейшую жизнь.) Если военное поражение не будет подсознательно связано с подавлен­ ным гневом чисто личной сферы, то оно не вызовет у народа фантазий национальной мести, люди просто скажут друг другу: «Слава Богу, что наконец-то это все позади. Давайте не будем больше ввязываться в эти ужасные войны».

Все это не означает, что исход исторического события сам по себе «не имеет значения». На самом деле, это достаточно важ­ но - победила или проиграла Германия в первой мировой вой­ не. Вопрос в том, насколько это было важно и что это означа­ ло. Строго говоря, утверждать, что поражение Германии в пер­ вой мировой войне стало причиной второй мировой войны, настолько же ошибочно, как утверждать, что человек развелся во втором браке потому, что этим же окончился первый — на самом

деле оба брака окончились неудачей по причинам, связанным с детством этого человека, его психосексуальным развитием и чертами личности в настоящий момент. Одна из наиболее насто­ ятельных, но в то же время наиболее благодарных задач психо­ историка - найти истоки исторической групповой фантазии в детстве и проследить схему ее развития, сходную для членов. группы. Задача эта требует досконального знания истории дет­ ства исследуемой группы, эмпирического исследования типичных для группы схем психосексуального развития, скрупулезной ра­ боты по изучению биографий характерных фигур, сыгравших важную роль в формировании и осуществлении групповой фан­ тазии, и мастерства в прослеживании связей между обстоятель­ ствами детства и замаскированным содержанием групповой фантазии.

(4) «При этом используются те же механизмы эго - расщеп­ ления, конденсации, реактивной формации - что и в личных фа тазиях». Чтобы расшифровать историческую групповую фанта­ зию, психоисторик должен в совершенстве знать все защитные механизмы эго, с помощью которых интерпретируют личные фантазии, сновидения и мифы, как это описывается в психоана­ литической литературе за последние восемьдесят лет, а кроме того, уметь открывать новые механизмы, характерные только для групповой фантазии. Иногда эти искажения очевидны, по край­ ней мере, тому, кто сам не участвует в исследуемой групповой фантазии - ведь легче всего анализировать фантазии других людей, которые сам не разделяешь.' Но в большинстве случаев буквально годы уходят на разгадку и разоблачение нескольких уровней маскировки, под которыми скрывается суть таких с виду простых, а на самом деле крайне запутанных и нагроможденных исторических групповых фантазий, как «крестовые походы», «охо­ та за ведьмами», «божественное право королей», «протестантское мученичество», «сецессия Юга», «Дело Дрейфуса», «ноябрьские пре­ ступники», «еврейские отравители», «Кубинский ракетный кризис» и т. д. Кроме того, исторических групповых фантазий в один и тот же момент присутствует несколько, они связаны друг с другом и, подобно личным фантазиям, могут быть классифицированы в со­ ответствии со своими психологическими взаимосвязями в эмоци­ ональной жизни обладающих ими людей.

(5) «Выковываются в публичных дискуссиях». Чтобы фан­ тазия считалась исторической групповой фантазией, недостаточ-

но, чтобы она всеми разделялась, - она должна еще сформировать­ ся в течение некоторого периода времени через публичное обще­ ние. Люди, лежащие на пляже, могут в какой-то момент все сразу разделять фантазию, будто занимаются на солнце любовью, но она остается на уровне личной фантазии, просто появившейся одно­ временно у большого количества людей. Групповая фантазия открыто развивается в течение некоторого времени, когда раз­ ные люди предлагают различные ее варианты, пока не будет най­ дена оптимальная формулировка, отвечающая подсознательным потребностям наибольшего числа людей в данный исторический момент.

Тем, кто не понимает всей грандиозности эмоциональной рабо­ ты, идущей, пока формируется групповая фантазия, идея ее публич­ ного обсуждения покажется просто смешной. Мой излюбленный пример работы, идущей в период формирования исторической груп­ повой фантазии - первые теологические диспуты христиан, как, например, Никейский собор в 325 г. н.э., где можно отчетливо пронаблюдать процесс выковывания такого образа христианско­ го божества, который удовлетворил бы эмоциональные потреб­ ности людей того времени. Был ли Христос богом или челове­ ком; как он страдал; как умер; насколько он был отделен от Бога; испражнялся ли он; как он родился; осталась ли девственная плева его матери в целости после его рождения и т. д. - все эти вопросы были обусловлены страхами и затрагивали мощные личные фантазии детства, разделявшиеся тогда всеми. Наблюдая диспуты по вопросу, был ли Христос «единосущен по плоти», на­ чинаешь осознавать, какая мелочно-педантичная, но в то же время очень важная работа по формированию групповой фантазии идет на ее ранних стадиях.

Конечно же, публичный характер дискуссий в период форми­ рования фантазии облегчает работу психоисторика, потому что дает документальные свидетельства, без которых не разглядеть конфликтующие эмоциональные течения внутри групповой фан­ тазии, ведь ожесточенные споры из-за мелких разногласий в начале процесса формирования часто бывают проявлением под­ сознательных конфликтов, которые в окончательной формули­ ровке предстают в сглаженном и полностью замаскированном виде. В нашем примере за никейской формулой - Христос «из одной субстанции с нами по его человечности» - скрывается сгусток личных фантазий, в котором весьма трудно, если вообще

возможно, разобраться, зная лишь эту окончательную формули­ ровку. Точно так же психотерапевт не разберется в том сгуст­ ке, который представляет собой сновидение, если не прибегнет к свободным ассоциациям. Психоисторик часто пользуется обшир­ нейшей документацией, которая, как и свободные ассоциации, по­ зволяет обнаружить фантазии и страхи, скрывающиеся за окон­ чательной формулировкой, - в данном случае никейской форму­ ле предшествует вся история арианской полемики.

Разумеется, факт «публичных дискуссий» на стадии формиро­ вания групповой фантазии не означает, что подсознательное со­ держание фантазии всегда проявляется в них в явном, незамас­ кированном виде. Как мы подробно разберем вскоре, общение по поводу групповых фантазий происходит посредством зашиф­ рованного языка: эмоционально сильных образов, метафор, срав­ нений, языка тела и других словосочетаний и выражений с боль­ шой эмоциональной нагрузкой, которые тщательно спрятаны

среди более нейтрального контекста, с тем чтобы отрицать вы­ ход этих эмоций на уровень сознания.

(6) «Из материала недавних исторических событий». Ос­ новной догмат повествующей истории, гласящий, что любое исто­ рическое событие - это просто реакция на предыдущие истори­ ческие события, оказывается рациональным обоснованием группо­ вой фантазии, поддерживающим ее существование. Насколько очевидным кажется человеку, участвующему в групповой фанта­ зии, что нации просто реагируют на события «единственным воз­ можным для них образом», настолько трудно психоисторику показать подсознательный выбор, скрытые цели и мотивацию исторических «ошибок». Исторические «ошибки», как и «обмолв­ ки» в частной жизни, мотивированы. В самом деле, ведь по'нятие «Мюнхенской ошибки», которое можно найти в любом труде по истории второй мировой войны, тоже является частью групповой фантазии. Кто, как не психоисторики, изобретет науку об ошибках, которая докопается до скрытой мотивации ошибок вместо того, чтобы принимать мнение общественности той или иной эпохи.

Как я уже заметил раньше, исторические события только в том случае приобретают эмоциональную значимость, если зани­ мают определенное место в формирующейся впоследствии груп­ повой фантазии. Иначе историческое событие не оставит следа, каким бы ни было его «реальное» значение, - оно уйдет, как зыбь на воде, если только не потребуется в дальнейшем для каких-

либо новых групповых фантазий. Люди удивляются» почему, например, интерес к Холокосту растет и падает, как будто удов­ летворяя какие-то скрытые потребности каждого поколения, но на самом деле это не исключение, а закономерность, применимая к любому историческому событию. Она становится наиболее оче­ видной, когда имеешь дело с далекими историческими события­ ми (все кажется более очевидным в отдаленном прошлом, ведь чем сильнее наше детство отличается от детства людей какойлибо эпохи, тем меньше мы разделяем их групповые фантазии). Услышав, например, как англичане в 1066 г. объяснили успех вторжения Вильгельма - они, англичане, слишком часто отправ­ ляли своих детей в Ирландию, и поэтому Бог на них прогневал­ ся - мы улыбнемся: какую абсурдную связь они установили между двумя историческими событиями. Однако сами мы посто­ янно делаем то же самое, пытаясь скрыть фантазийные мотивы своих нынешних исторических действий.

Один свежий пример: когда Америка узнала, что на 38-й ши­ роте идут бои между Северной и Южной Кореей, последовал вывод, что Северная Корея предприняла одностороннее вторже­ ние в Южную Корею под командованием русских. В этом да­ же мало кто усомнился. Доказательства обратного просто проиг­ норировали — что Северная Корея не была мобилизирована для войны, что президенту Южной Кореи Ли Сын Ману угрожало смещение законодательной властью, и поэтому у него был резон спровоцировать войну, что Россия только перед этим вышла из Совета Безопасности ООН и явно не ожидала этих боев - все эти доводы оставили без внимания в «порыве единства и чув­ стве облегчения», которое испытала вся Америка, узнав о войне.8 На американского союзника «напали» — как же можно было не «ответить»? На самом деле у Америки было много вариантов, как поступить, а виновниками того, что конфликт проявился, были мы сами, несколькими неделями раньше объявив Корею вне своего

оборонного периметра, — но это все были неприятные факты, отброшенные групповой фантазией, которой нападение было стимулом, а передвижение наших войск ответом. Задача модели «стимула - ответа», как и бихевиористских рассуждений, - на са­ мом деле скрыть, а не выявить мотивы; в данном случае типич­ ный повествовательный историк со своим бихевиористским под­ ходом маскирует внутренний источник нашего желания воевать в Корее.

(7) «Распределяя групповые роли посредством психоклассов». Историческая драма, вызываемая последовательными циклами групповых фантазий, включает разделение различных групповых ролей, которое, как я считаю, отражает скорее психо­ классы (стили воспитания детей), чем экономические классы. Ос­ новной тезис, на котором базируется психогенная теория исто­ рии, гласит, что эволюция стилей воспитания дает новые истори­ ческие типы личности, из нескольких таких типов личности состоит общество в любой момент времени, ценности наиболее передового психокласса сталкиваются с ценностями остальных, более старых, и это-то столкновение ценностей и отражается затем в каждой новой групповой фантазии. В этих драмах ис­ торические роли распределяются между психоклассами, кото­ рые лишь очень приблизительно совпадают с экономическими классами.

В этом контексте весьма показательным будет сравнение ролей в революциях, приведших к созданию современных национальных государств. Во Франции в восемнадцатом веке стили воспитания детей серьезно отличались в разных экономи­ ческих классах, поэтому во Французской революции разделение ролей сильнее, чем в других странах, совпадало с экономичес­ кими классами (что и дало Марксу эмпирическую основу для экономической теории истории). А вот в Англии, где разные сти­ ли воспитания детей были привязаны больше к различным религиозным группам, в гражданскую войну раскол пошел ско­ рее по религиозному» чем по экономическому признаку. В слу­ чае же с Американской революцией все признают, что ни эко­ номическими, ни религиозными причинами не объяснить, почему тот или иной индивид становился повстанцем или роялистом; только изучив семьи и установив, чем отличалось детство чле­ нов двух групп, можно понять групповые роли. В американской гражданской войне страна раскололась на Север и Юг в первую очередь не из-за экономических интересов, а потому, что такое географическое разделение очень точно совпало с разделением на психоклассы - Север изначально заселялся более передовы­ ми психоклассами, главным образом, целыми семьями, бежавши­ ми от преследования за свои передовые религиозные взгляды, в то время как поселенцы Юга в большинстве своем были (1) хо­ лостыми мужчинами, (2) поздними сыновьями, отвергнутыми сво­ ей семьей и получившими меньше родительской заботы по срав-