Методология_Литература / Lloyd deMause_Psychohistory

Глава 2

ПСИХОИСТОРИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУКА

L *

Со времени основания журнала -«История детства: ежеквар­ тальный журнал психоистории» он успел привлечь внимание как научной, так и массовой прессы, будучи цитированным и атакованнным в «Нью-йоркском книжном обозрении», «Харперс», «Комментариях», «Психологии сегодня», в «Поведении человека» и в «Лондонском литературном приложении к «Тайме».1 В боль­ шинстве нападок использованы аргументы историка Жака Барзуна в его последней книге «Клио и доктора: психоистория, кван-

тоистория и история»,2 где яростно оспаривается мнение, что пси­ хоистория - вообще раздел истории, поскольку история, как он говорит, есть повествовательная дисциплина, рассказывающая, что произошло, в то время как психоистория стремится быть нау­ кой, сконцентрированной на том, почему это произошло. Насто- , ящая книга и ее первоначальная версия в качестве статьи в «Американском историческом обозрении»3 были широко раскри­ тикованы психоисториками как содержащие слишком узкую концепцию роли письменной истории. Хотя я подозреваю, что Барзун должен был в данном случае оказаться правым, а пси­ хоисторики ошибаются в отношении того, является ли психоис­ тория чем-то совершенно отдельным от истории со своей мето­ дологией, своими собственными задачами, своими стандартами совершенства.

112 ллойд ДЕМОЗ

•

Даже после того, как в 1942 г. философ Карл Гемпель опуб­ ликовал свой очерк «Функции общих законов в истории»,4 боль­ шинством философов истории принималось, что история не мо­ жет считаться наукой в строгом смысле этого слова и что ис­ тория никогда не сможет рассматривать как часть своей задачи установление закономерностей в гемпелевском смысле. Писа­ ная история в ходе своих повествований может использовать некоторые законы, установленные другими науками, но ее соб­ ственной задачей остается установление реальной последователь­ ности исторического действия и в качестве истории говорить, что произошло, а не почему.6

Психоистория, мне кажется, наоборот, специально занята установлением закономерностей и раскрытием причин точно в гемпелевском понимании. Соотношение между историей и психо­ историей аналогично таковому между астрологией и астрономи­ ей, или, в случае, если данное сравнение покажется чересчур уни­ чижительным, между геологией и физикой. Астрология и геология ищут последовательный порядок на небе и на Земле, в то время, как астрономия и физика лишены всякой описательности и пы­ таются установить закономерности, каждая в своей области. Пси­ хоистория, наука об исторической мотивации, может рассматривать те же исторические события, что и повествовательная история, но ее цель совсем не в том, чтобы рассказывать, что* происходило день за днем. Когда явились первые астрономы и нашли астрологов, описывающих положение светил день за днем и пытающихся объяснить все отношения между ними, они произвели революцию, сказав: «Забудьте о последовательностях звезд. Нас как ученых интересует одна лишь световая точка, и если она движется по кругу или по эллипсу, то почему. Чтобы решить этот вопрос, мы отбро­ сим повествовательную задачу астрологии».

Более того, наука никогда не вернулась к этой задаче пове­ ствования, потому что не могла этого сделать. Астрономия, даже если она в конечном счете открывает все законы Вселенной, не станет рассказывать о расположении светил, точно так же как психоистория никогда не станет рассказывать о событиях того или иного периода. Психоистория как наука всегда сосредоточена на проблеме, в то время как история - всегда - на периоде. У них просто разные задачи.

Из сказанного, конечно, не следует, что психоистория просто использует факты прошлого, добытые историками, для выведения

ПСИХОИСТОРИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУКА 113

закономерностей исторической мотивации. Подобно астрономии или физике, психоистория считает необходимым проводить соб­ ственные исследования и искать материал, соответствующий ее специфическим интересам, черпая его не только в прошлом, но и в настоящем. Целые разделы повествовательной истории не представляют для психоисторика большой ценности, в то время как обширные области, забытые историками - история детства, содержательный анализ исторического воображения и т. д., - неожиданно распространяются от периферии к центру концепту­ ального мира психоисторика просто потому, что встающие перед ним вопросы часто требуют материала, который не найдешь в книгах по истории,

Я прекрасно понимаю, что, передавая область исторической мотивации исключительно в ведение психоисториков, я вступаю в противоречие с часто повторяемым утверждением историков, которые заявляют, что всегда работали с исторической мотива­ цией, так что ничего нового в этом нет. Я очень часто слышу подобные заявления в последние два десятка лет, прошедшие с тех пор, как я впервые принялся за изучение философии истории, так что наконец решил подсчитать, насколько часто историки на самом деле анализируют мотивацию в своих работах. Читая 100 исторических книг разного характера, я отмечал в специальной тетради, сколько предложений посвящено мотивационному ана: лизу - не только психоанализу, а вообще любым попыткам объяснить мотивы, любым проявлениям внимания к этой теме. В итоге предложения с мотивационным содержанием ни разу не составили даже 1 % от всего текста книги, так что тема истори­ ческой мотивации остается бесхозной, следовательно, нашей. Если простое изложение последовательности событий уступало мес­ то рассуждениям, то, как правило, это оказывалось перечисление экономических обстоятельств в надежде, что их можно просто сопоставить с историческим повествованием и результат выдать за объяснение.

Всякий, прочитавших какую-то часть из более чем 1300 книг, включенных в «Библиографию психоистории»,6 скоро заметит, что психоистория изменила соотношение I к 99 на обратное, и психоисторические труды сосредоточены на мотивационном анализе, в то время как физические события истории упомина­ ются лишь в качестве фона. Например, если взять трехтомную «Историю крестовых походов» Рансимэна,7 то там мотивации

114 ..": ЛЛОЙД ДЕМОЗ

посвящена одна лишь страница в начале книги, где рассказыва­ ется, как было решено начать четырехсотлетние войны, а ос­ тальные несколько тысяч страниц посвящены маршрутам войск, битвам и другим событиям, которые и составляют «историю» кре­ стовых походов. Если бы за изучение крестовых походов взял­ ся психоисторик, он потратил бы десятилетия и. написал бы тысячи страниц ради выяснения одного из самых захватывающих вопросов психоистории: что побудило такое количество людей отправиться в путь ради спасения мощей. Историк, пожалуй, об­ винит такого психоисторика в том, что тот «игнорирует» целую историю крестовых походов, но это заденет психоисторика не больше, чем Галилея - обвинение со стороны астролога в «пре­ небрежении» целым звездным небом ради описания траектории одной-единственной планеты. Это не его задача, а повествователь­ ная история - не наша область.

Почему психоистория «игнорирует» другие области, специали­ зируясь исключительно на своем предмете, - вопрос достаточно важный, поскольку историки часто ставят это в упрек, критикуя психоисторические работы. Например, на мою долю выпало обви­ нение, что в своих работах я игнорирую экономику (несмотря на то, что я являюсь основателем и председателем совета компании, издающей несколько профессиональных экономических еже­ недельников); меня обвиняют в незнании социологии (хотя я по образованию социолог и был ассистентом Ч. Райта Миллза в Колумбийском университете), в том, что я не умею использовать статистику в анализе данных (хотя я пять лет зарабатывал себе на жизнь, работая профессиональным статистиком); наконец, я слышу упреки, что пренебрегаю политическими факторами, (хотя моя аспирантура была по политологии). Критикам психоистории не приходит в голову, что мы, возможно, именно потому выбира­ ем своим предметом историческую эволюцию психе, что рассчи­ тываем тем самым приблизиться к решению проблем тех же самых политологии, экономики и социологии, которые не сумели стать достоверными науками из-за нерешенности своих психоис­ торических проблем. Специалисты в перечисленных областях прекрасно это понимают и даже признают это друг перед другом в своих журналах. И только историки не догадываются о шаткой психологической основе тех областей, из которых без всякой кри­ тики заимствуют положения, воображая, что «экономические, по­ литические и социальные факторы» в истории почему-то суще-

начать всеобщую войну и, вероятно, не собирался всту­ пать вообще в какую-либо войну».9

Ловкость рук, которую демонстрирует такой способ сочине­ ния истории, на самом деле не имеет отношения к изучению под­ линных мотивов деятеля, а только к обстоятельствам материаль­ ной действительности, в данном случае вооружения. При этом исключается возможность, что Гитлер мог намереваться начать войну, несмотря на состояние вооружения, однако автор предпо­ читает смотреть на это сквозь пальцы. Для историков предоп­ ределена невозможность «психологизирования», которое, по мень­ шей мере,, «мистично», поэтому они вынуждены принимать наи­ более «рациональные» объяснения, ведь на этом и строится история.

Эти и многие другие причины, логически вытекающие из сущности психоистории, приводят меня к мысли, что психоисто­ рия рано или поздно должна будет отделиться от истории и оформить свое академическое ведомство, подобно тому, как со­ циология отделилась от экономики, а психология от философии в конце девятнадцатого века. В этом есть практический смысл, ведь психоистория никогда не была исключительно или главным образом в ведении исторических факультетов: большая часть книг и статей, включенных в «Библиографию психоистории» на­ писана учеными из других областей, а не профессиональными историками; в «Журнале» сотрудничает не меньшее количество психиатров, политологов, педагогов, психологов, психотерапевтов и антропологов, чем историков. Среди подписчиков «Журнала» историки в меньшинстве. Курсы психоистории в настоящее время читаются на самых разных факультетах, но даже на ис­ торическом факультете их нередко ведут совместно историк и психоаналитик. Поэтому мое предложение об отдельных фа­ культетах психоистории продиктовано не столько сепаратист­ скими стремлениями, сколько желанием объединить разоб­ щенные части науки, чтобы все, кто работает на самом деле в одной области, могли контактировать друг с другом, а не состав­ лять меньшинство на разных факультетах, называя себя «поли­ тическими психологами», «психоаналитическими социологами», «прикладными психоаналитиками» и т.д. Нашу дисциплину оп­ ределяет выбор проблемы, а не изучаемый материал, а все на­ званные исследователи занимаются одними и теми же про­ блемами.

ПСИХОИСТОРИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУКА 117

Мне кажется, что, объединяя эти многие области, психоисто­ рия впервые придает некоторый смысл чересполосице отдельных дисциплин, в настоящее время изучающих «психологию обще­ ства», Можно счесть, конечно, что «психоистория» не более уз­ кое понятие, чем «психосоциальное» и что, на деле, термин «пси­ хосоциальное» просто излишен, так. как «социальное» не «вне чего-то», а только «в чем-то», в голове. Обычное обвинение, что психоистория «сводит все к психологии», философски бессмыс­ ленно: конечно, с этой точки зрения психоистория действитель­ но склонна к редукционизму, потому что изучает исключитель­ но историческую мотивацию. Только когда «социальное» принято частью «психологического», вырисовывается следующая парадигма психоисторического исследования:

Эта парадигма определяет три раздела психоистории и об­ ладает двумя чертами, несвойственными другим общественным наукам, особенно социологии. Во-первых, она изменяет соотно­ шение физической и психологической реальности на противо­ положное, так что, вместо материального прогресса, диктующе­ го поступь истории, и кое-как ковыляющей позади психики, че­ ловеческая психология стала первичной - Маркс перевернут на голову, а Гегель опять на ноги - и материальная действи­ тельность рассмотрена, прежде всего, как результат человечес­ ких решений, осознанных или не осознанных, в прошлом или в настоящем. Во-вторых, за основу исторических изменений

118 • ллойд ДЕМОЗ

принимаются взаимоотношения личностей, не забывая отношения между поколениями, а человек в первый раз рассматри­ вается не как homo faber* а как homo relatens.* *

У психоистории есть и другие особенности, которые только сейчас начинают обнаруживаться. Прежде всего, психоистория развивается не путем упорного накопления груды фактов. Сна­ чала определяются проблемы, интересные с точки зрения внут­ реннего развития психоистории; затек на основе имеющегося материала формулируются смелые гипотезы, призванные решить эти проблемы; наконец, попытка проверить и отклонить (не подтвердить - подтверждение есть удел студентов-химиков) ги­ потезы, исходя из нового свидетельства, усердно разрабатываемо­ го. Поистине психоистория несет двойной груз, ведь она должна не только соответствовать обычным стандартам исторического исследования, но и быть психологически озвученной - в отли­ чие от привычной никчемной психологии, гнездящейся сейчас в каждом историческом журнале и трубящей на каждой страни­ це: «Еще никто не работал в этом направлении!» Такое бремя двойных требований создает необходимость особой подготовки, досконального изучения всего арсенала методов исторического исследования и психологии развития; чтобы разгрызть твердый

орешек исторической мотивации, необходимо и то, и другое. Как совершенно верно указывают историки, у психоистории нет

специального метода доказательства, которым для этой цели не могла бы воспользоваться история или другая дисциплина. Но, если на то пошло, их нет ни у истории, ни у других дисциплин... Как и в любой науке, в психоистории концепция может быть признана ясной и заслуживающей доверия или наоборот, теория - узкоспе­ циальной или универсальной, эмпирический материал - широким или нет, и т.д. Если говорить об особых методах психоистории, то это своя методология открытия, которая пытается решить про­ блемы исторической мотивации при помощи уникального сочетания исторических документов, опыта клинической практики и собственного эмоционального опыта исследователя. Это и есть главный инструмент открытия в психоистории. В качестве иллю­ страции приведу пример из своей личной практики..

В последние десять лет меня сильно интересовала литерату­ ра о причинах войн. Ее было мало, но количество нарастало, и

* человек умелый (лат.)

** человек общительный ( лат.)

ПСИХОИСТОРИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУКА Ц9

писали ее специалисты по самым разным общественным наукам. Я уже давно обнаружил, что историки, погрузившись в изучение специфических черт отдельных войн или периодов, не пытаются делать обобщения. Похоже, что после слов «жажда власти» ис­ торики уже не считают нужным пускаться в дальнейшие рас­ суждения, как будто поступок миллионов людей, которые года­ ми организуются и убивают миллионы своих враждебных сосе­ дей, жертвуя при этом собой, - нечто настолько понятное и очевидное, что не требует никаких пояснений и поисков моти­ вации. Те немногие историки, которые идут дальше простого повествования, тут же пускаются в экономические «объяснения», которые давать несложно, ведь пока что во всех войнах удава­ лось найти экономический спор, подвешенный где-то поблизос­ ти. Но они никогда не доходят до того, чтобы спросить, почему именно война становилась средством разрешения того или иного экономического разногласия. Не замечают они и того, что вой­ ны на самом деле никогда не были экономически выгодны, что лидеры, решив начать войну, никогда не составляли список эко­ номических выгод, выраженных в долларах за вычетом стоимо­ сти войны, и не.выступали с «Отчетом о военных доходах» (сама рациональность такого акта делает его смехотворным). Однако историки продолжают наполнять целые библиотеки описаниями экономических условий перед войной, не затрудняя себя анали­ зом слов и поступков лидеров, развязавших войну, который помог бы понять, действительно ли экономические факторы ока­ зали какое-то влияние на их мотивацию.

Трудно найти здравый смысл и в других типах объяснений, которые историки дают войнам. Эти объяснения не только пси­ хологически наивны, но и нередко грешат против логики. Возьмем, к примеру, «дипломатическое» толкование. Разные предпосылки приводят здесь к одним и тем же результатам. Причиной первой мировой войны была «негибкость» системы союзов, так что одна маленькая драка втянула в себя всю Европу, в то время как вто­ рая мировая война разразилась из-за «сверхгибкости» системы союзов, позволившей Гитлеру захватывать страну за страной, не боясь, что вмешаются другие. «Социальные» объяснения страдают точно такими же противоречиями: революционная смута во Фран­ ции стали причиной франко-австрийской войны в 1772 г.*, а война

* ошибка автора: Франция вступила в войну с Австрией в 1792 г.

Франции с Англией в 1803 г. была вызвана окончанием револю­ ционной смуты, что позволило направить энергию наружу.

Мои собственные исследования причин войны держат в цен­ тре внимания мотивы поступков тех, кто принимает решение, а также тех, кто создает атмосферу ожидания и способствует тем самым решению о войне. В. течение последнего года я собрал большое количество фотокопий и записей того, что говорили лидеры и люди вообще в период, когда выносилось решение о войне, - задача не столь простая, как может показаться, поскольку историки обычно убирают из своих повествований большую часть материала, который необходим психоисторику для опреде­ ления мотивов: персональные образы, метафоры, оговорки, заме­ чания со стороны, шутки, пометки на полях документов и т.д., а все это не так просто раскопать в оригинальных источниках в ограниченное время. Все же к концу года я накопил обширный материал и узнал кое-что новое о войне.

Во-первых, я понял, что лидер - это скорее не отцовская фи­ гура в эдиповом смысле, а что-то вроде главного мусорщика, который уполномочен теми, кто возле него, справляться с огром­ ными количествами эмоциональных проекций, сдерживать кото­ рые средствами обычных интрапсихических защитных механиз­ мов люди не могут. Большие группы представляют для психи­ ки другой уровень проблемы по сравнению с межличностными отношениями: поэтому эффективность интрапсихической защи­ ты снижается, а психика отбрасывается на более низкую ступень отношений, преобладающую в доречевом детстве, когда пробле­ мы регулируются проецированием на материнское тело и обрат­ ной реинтроекцией в собственное «я». Так же и отдельный че­ ловек устанавливает связь с большой группой посредством мощ­ ных проекций, а лидеру поручает помогать в этой задаче. Это относится ко всем большим группам, когда-либо существовавшим в истории; чтобы проделать все это и в итоге защититься от примитивных тревог, большой группе требуются специфические групповые фантазии. Чего от лидеров групповых фантазий ожидают, так это чтобы они нашли место для сброса огромного количества эмоциональных проекций - я назваю это внутрен­ ней или внешней «уборной». То, что сбрасываемые эмоции по происхождению принадлежат младенческому периоду, не подле­ жит сомнению, но, к своему удивлению, я обнаружил, что они от­ носятся ко всем уровням психической организации, так что в