Методология_Литература / Lloyd deMause_Psychohistory

КЛАССИКИ ПСИХОЛОГИИ XX ВЕКА

FOUNDATIONS

OF

PSYCHOHISTORY

LLOYD DEMAUSE

CREATIVE ROOTS, INC.

P.O. BOX 401

Planetarium Station

New York, New York 10024

ПСИХОИСТОРИЯ

ЛЛОЙД ДЕМОЗ

ББК88

Д31

Lloyd deMause

Foundations of Psychohistory

Перевод с английского Шкуратова А.

Д31 Ллойд Демоз

Психоистория Ростов-на-Дону: «Феникс», 2000. — 512 с

Психоистория - новая самостоятельная наука об исто­ рической мотивации. Она убедительно доказывает, что от прогрессивного развития стилей воспитания детей зависит ход исторического процесса в прошлом, а так же предлагает методику прогнозирования на ближайшую

историческую перспективу.

Эта книга будет интересна не только историкам, психо­ логам, политологам, социологам, но и широкому кругу чи­ тателей,

©1982, Lloyd deMause (ch. 1-7)

©1990, 1991, 1998, Lloyd deMause (ch. 8-10)

©1999, перевод: Шкуратов А. В.

©2000, оформление издательства «Феникс»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Именно теория решает, что мы мо­ жем наблюдать.

Альберт Эйнштейн

Психоистория есть наука об исторической мотивации - не боль­ ше, не меньше.

Надеюсь, что эта книга даст теоретическую основу новой науке психоистории.

Мало кто осознает, что психоистория - единственная новая социальная наука, которой суждено появиться в двадцатом веке, так как социология, психология и антропология - все отделились от философии в девятнадцатом веке.

Первая задача любой зарождающейся науки - формулиров­ ка смелых, четких и доступных для проверки теорий. Необходи­ мо, чтобы эти теории обладали внутренней цельностью и чтобы на их основе можно было делать прогнозы, проверяемые и час­ тично опровергаемые новым эмпирическим материалом. Провер­ ка и частичное опровержение теории - цель любой науки и единственная основа, на которой формулируются новые, обеща­ ющие быть лучше теория и предсказания.

Формулировка, проверка, опровержение и переформулиров­ ка психоисторической теории являются, таким образом, моей единственной целью в этой книге.

7

Каждая глава представляет собой новый научный эксперимент, в котором я пытаюсь отождествить себя с действующими ли­ цами исторической драмы и исследовать свое собственное бессознательное с тем, чтобы постичь историческую мотивацию. Лишь сумев осуществить внутренний акт открытия, я смогу дви­ нуться вглубь к новому историческому материалу, чтобы прове­ рить модели мотивации и групповой динамики, которые, как мне кажется, я обнаружил. Как признал еще давно Дильтей, это един­ ственный путь творения психоистории. В конце концов, психе мо­ жет открывать мотивы других, лишь исследуя самое себя. Моти­ вы других видов, будучи по сути совершенно отличными от наших, в буквальном смысле непостижимы. Только открыв «Гитлера в себе», мы сможем понять Гитлера. Кто отрицает «Гитлера в нас», тот не способен творить психоисторию. Я, как и Гитлер, был за­ битым, запуганным ребенком и злопамятным юношей. Я признаю, что он есть во мне, а при известной доле храбрости могу почув­ ствовать в своих поджилках тот ужас, который испытывал он, когда способствовал европейскому Gotterdammerung-y.

Необходимость погружения в глубины собственного психе в процессе психоисторического исследования часто заставляет критиков путать интроспекцию с галлюцинацией. Политический психолог Ллойд Этередж признается, что не может понять, «то ли работа Демоза - откровение смелого, провидческого гения, то ли это взбудораженная фантазия умалишенного». Историк Лоуренс Стоун по прочтении моей работы не знает, «как решить пробле­ му отношения к такой смелой, такой дерзкой, к такой догматич­ ной, к такой воодушевляющей, к такой извращенной и со всем тем так обстоятельно документированной модели». А Дэвид Стэннэрд высказывает опасение, что интроспекция - это всего лишь регрессия, и считает, что моя работа находится «далеко за пределами даже самого снисходительного определения учености», поскольку, говорит он, я выполняю свои исследования, «в тече­ ние сотен часов ползая под постельным бельем в двухлетних поисках ответов на загадки истории». Конечно, интроспекция - опасная задача, и тот, кто пытается применить ее в психоисто­ рии, рискует быть обвиненным в том, что сам является един­ ственным источником тех фантазий, которые исследует.

Поскольку интроспекция - такой важный инструмент в исследовании исторической мотивации, то личная жизнь психоисторика должна быть тесно связана с темой, которую он

8 ллойд ДЕМОЗ

или она выберет. «Ничего не любя и не ненавидя - ничего и не поймешь» — это трюизм в психологических науках. Поэто­ му никого не должно удивлять, что то десятилетие моей жиз­ ни, когда я занимался исследованиями и писал эти главы, я сам прожил эти главы: об эволюции детства писал, когда рос сын, об истоках войн - во время развода, о фетальном происхожде­ нии истории - во время беременности новой жены. Кроме того, я могу проследить влияние на эти очерки моего первого и вто­ рого курсов психоанализа, или развития нашего Института пси­ хоистории, либо «Журнала психоистории», где очерки были впер­ вые опубликованы. Все это имеет отношение к открытию. Но в конце концов о теории судят по тому, насколько хорошо она объясняет материал. Я систематически изучал свои собствен­ ные сновидения, чтобы лучше понять как свою роль в психо­ исторических группах, так и исторический материал - ведь история, как и сновидения, обретает совершенно определенный смысл, когда знаешь законы ее символической трансформации. Однако истинная ценность моих психоисторических теорий выводится не из моих сновидений, а из способностей объяснить разделяемые мотивы индивидов в исторических группах.

«Психогенную теорию истории», которую я излагаю в этой книге, легко понять, хотя часто в нее трудно поверить. Вкратце ее можно охарактеризовать как теорию, гласящую, что история включает проигрывание взрослыми групповых фантазий, ос­ нованных на мотивации, которая в исходном виде является ре­ зультатом эволюции детства.

Я называю эту теорию «психогенной», а не «экономической» или «политической», поскольку она рассматривает человека ско­ рее как homo relatens* , а не как хомо экономикус или хомо политикус - то есть, ищущего взаимоотношений, любви больше, чем денег или власти. Теория утверждает, что реальным бази­ сом для понимания мотивации в истории являются не экономи­ ческий или социальный класс, а «психокласс» - разделяемый стиль воспитания детей. Таким образом, неофициальный девиз на­ шего «Журнала психоистории»: «нет детства - нет психоистории», как бы он ни был труден для осуществления, должен постоянно напоминать нам о первоочередной психогенной цели, когда мы выковываем свою новую науку.

* человек общительный (лат.) - здесь и далее прим. ред.

В качестве раздела научной психологии психоистория пред­ ставляет собой просто психологию очень больших групп. Она основана на психоанализе, поскольку это самое значительное направление глубинной психологии двадцатого века - в проти­ воположность социологической теории, которая основана на ассоциационизме. восемнадцатого века или на его варианте девят­ надцатого века, бихевиоризме. Однако, как постоянно подчерки­ вал психоисторик Рудольф Бинион, психоисторические законы являются sui generis*, их нельзя вывести на основе клинической практики, но только из исторического наблюдения. Ведь, вытекая из законов индивидуальной психологии, они выходят за преде­ лы последних, характеризуя динамику, свойственную исключи­ тельно большим группам, и сводятся к клинической психологии не больше, чем астрономия - к атомной физике. Таким образом, в поле зрения моей работы целая «история психе», а не просто «использование психологии в истории». Это значит, что психо­ история, которая пишется теми из нас, кто связан с Институтом психоистории, происходит не столько из знаменитого «следующе­ го задания» Уильяма Лангера историкам «использовать психоана­ лиз в истории», сколько из изначальной надежды Фрейда на то, что «мы можем рассчитывать, что однажды кто-нибудь отважится заняться патологией культурных сообществ».

Высказанное Фрейдом предположение, что целые группы могут быть патологичны, тревожит историков. Британский исто­ рик Э. П. Хеннок, исходя из исторического релятивизма, порицает мою работу за «грубость и полнейшее сумасбродство»:

«То, что человек других эпох мог вести себя совершен­ но не так, как мы, и в то же время быть не менее ра­ зумным и здоровым, уже давно является основопола­ гающей концепцией среди историков. Однако к мен­ тальному миру Демоза это не относится... нормальные обычаи обществ прошлого постоянно объясняются в терминах психозов».

Хотя на самом деле я никогда не применял слова «психоз» к группам, я знаю, что он имеет в виду. Это тот же самый исторический релятивизм, который был предложен Филиппом Ариесом, сказавшим, что люди прежних времен, прибегавшие к сексуальному насилию над детьми, нормальны, потому что

своего рода, своеобразный (лат.)

10

«широко распространенный обычай играть с половыми органами детей составлял часть широко распространенной традиции». Такого рода релятивизм был популярен среди антропологов в 30-х - «любую культуру можно судить только с точки зрения ее собственной системы ценностей» - пока не пришла вторая ми­ ровая война, когда уже дико было говорить, что нацизм - лишь отражение культуры, одобряющей сожжение младенцев в печах. Нет просто никакой возможности исключить ценности из пси­ хоистории - любить детей лучше, чем бить детей, в любой куль­ туре, даже если психоисторик путем эмпатии может попытать­ ся избавиться от этноцентризма. Поскольку главное, на что я де­ лаю упор в этой книге, - это идея, что психологическая зрелость является историческим достижением, то каждая страница того, что вы собираетесь прочитать, проникнута моей системой цен­ ностей, и вам следует приготовиться подвергать сомнению не только факты, но и мои ценности. Конечно, как и в случае с любой исторической теорией.

Система ценностей любой социальной науки запечатлена в са­ мих ее основах. Когда зарождалась социология, Конт и Дюркгейм считали, что лишь ограничивают предмет изучения, постулируя первый принцип: «общество предшествует индивиду». Однако с тех пор, как Поппер показал, что это холистическое заблуждение, ко­ торое нa самом деле является оценкой группы (я бы даже ска­ зал «групповой фантазии») как более важной по сравнению с индивидом, социология дрейфует без теоретической базы. В самом деле, понятие «общества» придумано ради отрицания индивидуаль­ ной мотивации в группах. Дюркгейм был нетерпим к этому пе­ реходу от психологии, заявляя, что «всякий раз, когда социальное явление объясняется непосредственно как психологическое явле­ ние, мы можем быть уверены, что это объяснение неверно». По­ этому я никогда не использую слово «общество» (принимая вместо него непредметный термин «группа»), поскольку считаю его еще одной проективной оцекой, как и «Бог» или «ведьма», освобожда­ ющей индивида от ответственности. «Обществом вызвано то-то и то-то» - всегда или тавтология, или проекция, и в этой книге я со­ знательно намереваюсь дать теоретическую систему, основанную на методологическом индивидуализме в качестве альтернативы холистической социологии Дюркгейма и Маркса,

Означает ли это, что психоистория полностью сводит предмет своего изучения к «психологическим мотивам»? Да. Только у психе