Методология_Литература / Lloyd deMause_Psychohistory

В исторических источниках избивающего и избиваемого часто смешивают и поэтому вину теряют. Американский отец (1830 г.) рассказывает, как он избивал своего четырехлетнего сына хлыс­ том за то, что тот не мог чего-то прочесть. Голый ребенок свя­ зан в подвале:

«Так вот его изготовив, в горе, с моей дражайшей поло­ виной, хозяйкой моего дома, с упавшими сердцем, стал я работать розгой... Во время этого весьма нелюбезного, самоотрицательного и неприятного дела я часто останав­ ливался, назидая и пытаясь убеждать, заглушая извине­ ния, отвечая на протесты. Я ощущал всю силу боже­ ственного авторитета и особую власть, как ни в одном деле за всю мою жизнь... Но при такой степени все под­ чинявшего злого чувства и упрямства, каковую мой сын изъявлял, неудивительно, что он думал, что отколотил бы меня, хилого и робкого, каким я был. И в знании того, что он поступал так, я изнемогал от избиения его. Все это время он не чувствовал жалости ни ко мне, ни к себе».30

Именно с такой картиной слияния отца и сына, где отец сам жалуется, словно избиваемый, и нуждается в сострадании, мы столкнемся, когда спросим, почему побои были столь широко распространены в прошлом. Ренессансный педагог говорит, что, наказывая ребенка, вы должны ему сказать, «что вы наказывае­ те себя, наказываете сознательно, и требуете от него не ввергать вас больше в таковые труд и боль. Поскольку, если ты так по­ ступаешь [говорите вы], ты должен страдать частью моей боли и потому ты должен будешь испытать и подтвердить, что эта боль для нас обоих». Мы не должны так легко пропускать такие

слияния и затушевывать их ложь.31 На самом деле, родитель видит ребенка настолько переполнен­

ным частями его, родителя, что даже несчастья с ребенком пе­ реживаются им как собственные раны. Нэнни, дочь Коттона Мэзера» упала в огонь и сильно обожглась, а он объявляет: «Увы, за мои грехи справедливый Бог бросил мое дитя в огонь!»32 Он выискивает, что он накануне сделал плохого, но, веря, что нака­ зан сам, не испытывает вины перед ребенком (например, за то, что оставил его одного) и ничего не предпринимает. Скоро еще две дочери жестоко обожглись. В ответ он читает проповедь:

«Какой вывод должны извлечь родители из несчастий, свалив­ шихся на их детей».

Несчастные случаи с детьми заслуживают внимательного рассмотрения, так как в них скрывается ключ к пониманию того, почему взрослые в прошлом были такими плохими родителями. Я оставляю пока в стороне желание смерти ребенка, об этом дальше. Несчастные случаи в больших количествах происходи­ ли из-за того, что детей оставляли одних. Дочь Мэвера Нибби об­ горела бы до смерти, «не проходи возле окна случайный прохо­ жий»,33 так как никто не слышал ее криков. Для колониального Бостона это обычный случай:

«После ужина мать уложила детей в комнате, где они спали одни, и родители отправились в гости к соседу. По возвращении... мать подошла к постели и не нашла младшего ребенка (девочку около пяти лет). После дол­ гих поисков ее нашли упавшей в колодец в их под­ вале...»34

Отец увидел в происшествии наказание за работу в празд­ ник. Дело не только в том, что до двадцатого века маленьких детей было принято оставлять одних. Важнее, что родители не заботились о предотвращении несчастий, поскольку не видели в том своей вины: наказывались-то якобы они сами. Поглощенные проекциями, они не изобретали безопасных печей и часто даже не отдавали себе отчета в том, что за детьми надо просто сле­ дить. Их проекции, к несчастью, делали неизбежными повторения происшествий.

Использование ребенка как «туалета» для родительских про­ екций стоит за самим понятием первоначального греха. Восем­ надцать столетий взрослые были согласны, что, как отмечает Ричард Олестри (1676 г.), «новорожденный полон пятен и выде­ лений греха, который наследует от наших прародителей через наши чресла...»35 Баптизм практиковал настоящий экзорсизм, а вера, что ребенок, который кричит во время крещения, испускает дьявола, надолго пережила официальное разрешение экзорсизма при Реформации.36 Даже когда религиозные власти не распрос­ траняются о дьяволе - он здесь. Вот картина еврейского рели­ гиозного обучения в Польше девятнадцатого века:

«Оно получало сильную радость от агоний маленькой жертвы, трепетавшей и дрожавшей на скамье. И оно практиковало телесные наказания холодно, медленно, обдуманно... от мальчика требовали снять одежду, лечь поперек скамьи... и налегали на кожаную плеть..,

«В каждом человеке находятся добрый дух и злой дух. Местообитание доброго духа - голова. Есть свое место и у злого духа - по нему вас и хлещут».37

Ребенок прошлого был так перегружен проекциями, что емуто даже много плакать или просить было опасно. Существует ' большая литература о детях, оставленных эльфами взамен.по­ хищенных.38 Обычно недопонимают, что убивали не только урод­ ливых детей, «подкидышей эльфов», но также и тех, о ком пи­ шет св. Августин: «...страдают от демона... они под властью дья­ вола... некоторые дети умирают в такой напасти».39 Некоторые отцы церкви полагали, что постоянный плач ребенка свидетель­ ствует о грехе.39 Шпренгер и Кремер в своем руководстве по охоте на ведьм «Malleus Maleficarum»* утверждают, что под­ кидышей эльфов можно распознать по тому, что они «всегда жалобнее всех ревут и никогда не растут, даже если будут со­

сать сразу четырех или пятерых матерей». Лютер соглашает­ ся: «Это правда: они часто берут у женщин детей из кроваток и ложатся туда сами, а когда оправляются, едят или орут, то не­ сноснее десяти детей».41 Гвиберт Ножанский, писавший в две­ надцатом веке, считает свою мать, возившуюся с приемным ре­ бенком, святой:

«...ребенок так изводил мою мать и ее слуг безумными воплями и криком по ночам, хотя дни он очень мило проводил в играх и сне, что никто в этой маленькой . комнате не мог заснуть. Я слышал от нянь, которых она нанимала, что ни на одну ночь они не могли опустить погремушку, таким капризным был ребенок. Не по своей вине, а из-за дьявола, сидевшего в нем. Все усилия про­ гнать оного были напрасны. Добрая женщина была му­ чима крайней болью, и ничто не могло помочь ей среди этих пронзительных криков... Все же она и не подума­ ла выбросить ребенка из своего дома».42

Из-за веры в то, что ребенок на грани превращения в абсо­ лютно злое существо, его так долго и так туго связывали, или пеленали. Этот мотив чувствуется у Бартоломеуса Англикуса

(ок.1230 г.): «Из-за нежности члены ребенка могут легко и бы­ стро согнуться и скривиться и принять разные формы. И посе­ му конечности и члены подлежит связывать повязками и дру­ гими подручными средствами, чтобы они не были изогнуты и не

* «Молот ведьм» (лат.)

24

принимали дурной формы...»43 Ребенок пеленался потому, что был полон опасными, злыми родительскими проекциями. Пеленали по тем же причинам, что и сейчас в Восточной Европе; ребенка надо связать, иначе он исплачется, поцарапает себе глаза, сломает ножки или будет трогать гениталии:" Как мы увидим скоро в разделе о пеленании и стеснениях, все это часто выливалось, в надевание всякого рода корсетов, спинодержателей, кукольных шнуровок; детей привязывали к стульям, чтобы те не ползали по полу «подобно животным».

Но если взрослый проецирует все свои неприемлемые чувства на ребенка, то ясно, какие жестокие меры, вроде пеленаний, он должен применить, чтобы удержать своего «нужникового ребен­ ка» под контролем. Я еще рассмотрю, какие методы контроля использовались родителями на протяжении столетий, но сейчас я хочу дать иллюстрации только одного - запугивания привиде­ ниями - чтобы обсудить проективный характер этой меры.

Имя всяческого рода привидениям, которыми детей запугива­ ли до недавнего времени, - легион. У древних были свои Ламия и Стрига, которые, подобно еврейскому прототипу Лилит, пожи­ рали детей живьем. Они, вместе с Мормоной, Канидой, Пойной, Сибарис, Акко, Эмпузой, Горгоной и Эфиальтой, «были изобрете­ ны на благо детей, чтобы сделать их менее опрометчивыми и непослушными», как считает Дион Хризостом.45 Большинство древних соглашалось, что было бы хорошо постоянно держать пе­ ред детьми изображения ночных демонов и ведьм, всегда гото­ вых их украсть, съесть, разорвать на куски, выпить из них кровь и костный мозг. В средние века, конечно, ведьмы и колдуны, вме­ сте с обязательным евреем, перерезывателем детских глоток, вме­ сте с ордами других монстров и страшилищ, «какими няни лю­ бят пугать детей», - на переднем плане.46 После Реформации же сам Бог, который «обрекает вас геенне огненной, как вы обрека­ ете пауков или других отвратительных насекомых огню»,47 был главным страшилищем для запугивания детей. Трактаты были написаны понятными для детей выражениями с описанием мук, которые Бог приберегает для них в аду: «Маленький ребенок в раскаленной печи. Слушай, как он молит выпустить его оттуда. Он топает маленькими ножками об пол...»48

Когда церковь перестала возглавлять кампанию по запугиванию детей, стали использоваться более «семейные» персонажи: вервольф, глотающий детей. Синяя Борода, который рубит их на

от авторов римских фресок до создателя гравюр Жака Стеллы (илл. 1), но поскольку об этих ранних драматических событиях го­ ворилось крайне сдержанно, я еще не смог установить в точнос­ ти их древние формы. Дион Хризостом говорил, что «устрашаю­ щие образы сдерживают детей, когда те не вовремя хотят есть, иг­ рать или что-нибудь еще». Обсуждались теории наилучшего использования разнообразных страшилищ: «Я полагаю, что каждый юнец боится какого-то своего пугала, которым его обычно страща­ ют. Разумеется, те мальчики, которые робки от природы, не требу­ ют проявления изобретательности при их запугивании...»56

Когда детей запугивают чучелами, если они просто кричат, хотят есть или играть, сила проекций и потребность взрослого держать их под контролем достигают огромных размеров, обна­ руживаемых в наши дни лишь у явных психотиков. Точная ча­ стота использования стращилищ в прошлом до сих пор не под­ дается определению, хотя о них часто говорят как об обычном деле. Тем не менее можно показать, какие формы были привыч­ ными. Например, в Германии до недавнего времени перед Рож­ деством в магазинах появлялись штабеля метел с жесткими щет­ ками на обоих концах. Ими били детей; во время первой недели декабря взрослые наряжались в устрашающие костюмы и разыг­ рывали из себя посланника Христа, так называемого Пелъц-Ни- келя, который наказывает детей и сообщает, получат ли те по­ дарок на Рождество или нет.57

Вся сила этой потребности взрослых в создании устрашающих образов открывается, лишь когда видишь внутреннюю борьбу ро­ дителей, решивших от этого отказаться. Одним из самых ранних защитников детства в Германии девятнадцатого века был Жан Поль Рихтер. В своей популярной книге «Леванна» он осуждает родителей, поддерживающих дисциплину своих детей «при помо­ щи устрашающих образов». При этом Рихтер приводит медицин­ ские свидетельства того, что такие дети «часто становятся жерт­ вами умопомешательства. Однако, его собственное стремление по­ вторить травмы своего детства было столь велико, что он был вынужден придумать их более мягкий вариант для своего сына;

«Поскольку человека нельзя дважды запугать одним и тем же, я думаю, что ребенка можно подготовить к дей­ ствительности, в форме игры ставя его в тревожные си­ туации. Например: я иду со своим маленьким девяти­ летним Полем на прогулку в густой лес. Неожиданно

из кустов выскакивают три одетых в черное вооружен­ ных головореза и набрасываются на нас, ведь за день до этого я нанял их за небольшое вознаграждение устро­ ить нам это приключение. Мы вооружены лишь палка­ ми, а у банды грабителей шпаги и незаряженный писто­ лет... Я хватаю руку с пистолетом, чтобы стреляющий промахнулся, и палкой выбиваю кинжал у одного из нападающих... Однако (добавляю я во втором издании), польза от всех этих игр сомнительная... хотя подобные плащи и кинжалы... могут быть с успехом опробованы ночью, чтобы с помощью ночных кошмаров привить лю­ бовь к обычному дневному свету».58

Другую реальную возможность для воплощения потребности в запугивании детей дает использование трупов. Многие знако­ мы со сценами из романа г-жи Шервуд «История семьи Фэрчайлд»,59 где детей водят на экскурсии к виселице, чтобы они посмотрели на висящие там гниющие трупы и послушали нази­ дательные истории. Люди часто не понимают, что эти сцены взяты из действительности и в прошлом составляли важную часть детства. Детей часто выводили всем классом из школы, чтобы они посмотрели на повешение, родители также часто брали детей на это зрелище, а по возвращении домой секли для лучшего запоминания.60 Даже педагог-гуманист Мафио Веджо, в своих книгах протестовавший против битья детей, вынужден был при­ знать, что «показывать детям публичные наказания иногда очень не мешает».61

Конечно же, это постоянное созерцание трупов сильно вли­ яло на детей. После того как мать показала своей маленькой дочери в назидание труп ее девятилетней подруги, девочка ста­ ла ходить вокруг со словами: «Они положат дочь в глубокую яму, а что будет делать мать?»62 Мальчик проснулся ночью с криками, увидев во сне повешение, пошел и «потренировался, повесив соб­ ственную кошку».63 Одиннадцатилетняя Гарриет Спенсер в сво­ ем дневнике вспоминает, что повсюду видела тела повешенных и колесованных. Отец брал ее смотреть на сотни трупов, кото­ рые он выкапывал, чтобы уложить более тесно для захоронения других.

«...Папа говорит, что это глупость и суеверие - бояться вида мертвецов, и я пошла за ним вниз по темной, узкой и крутой лестнице, которая все шла и шла спиралью

очень долго, пока они не открыли дверь в большую пе­ щеру. Она была освещена лампой, висевшей посредине, а монах нес факел. Сначала я не могла смотреть, потом едва осмелилась взглянуть, потому что со всех сторон были страшные черные фигуры мертвецов: одни ска­ лились, другие показывали на нас пальцем, третьи, каза­ лось, корчились от боли, они были в самых разных по­ зах и такие страшные, что я едва сдержала крик и поду­ мала, что они все двигаются. Когда папа увидел, как мне плохо, он не рассердился, а был очень добрым и сказал, что я должна побороть себя, пойти и прикоснуться к од­ ному из них, а это было шоком. Их кожа вся была тем­ но-коричневой и совсем высохла на костях, она была очень твердой и на ощупь похожей на мрамор».64

Доброжелательный отец, помогающий дочери преодолеть бо­ язнь трупов, — пример того, что я обозначу как «проективную за­ боту», в отличие от настоящей эмпатической заботы, которая есть результат эмпатической реакции. Проективная забота в качестве первого шага всегда требует проецирования взрослым собствен­ ного бессознательного на ребенка, от эмпатической заботы ее от­ личает неуместность и неспособность полностью удовлетворить подлинные потребности ребенка. Мать, которая в ответ на лю­ бое выражение недовольства со стороны ребенка начинает кор­ мить его грудью, мать, уделяющая большое внимание одежде ре­ бенка перед тем, как отправить его к кормилице, и мать, тратящая целый час, чтобы запеленать ребенка по всем правилам — все

это примеры проективной заботы.

Тем не менее, проективной заботы достаточно, чтобы вырас­ тить ребенка. В самом деле, антропологи, изучающие детство примитивных народов, часто говорят о «хорошей заботе», но пока сведущий в психоанализе антрополог не провел новое исследо­ вание этого же народа, трудно было понять, что оценивается про­ екция, а не настоящая эмпатия. Например, изучая апачей,65 им всегда дают наивысшую оценку по шкале «орального удовлет­ ворения», столь важного для развития чувства безопасности. Апачи, как и многие примитивные племена, в первые два года кормят ребенка по требованию, на чем н была основана оцен­ ка. Лишь когда это племя посетил антрополог-психоаналитик Л. Брайс Бойер, обнаружилась истинная проективная основа этой заботы:

30

«В настоящее время забота апачских матерей о детях отличается ужасающей непоследовательностью. Матери обычно очень нежны и чутки в том, что касается физи­ ческих взаимоотношений с малышами. У них очень тес­ ный физический контакт. Время кормления определяет, как правило, ребенок своим криком, и по какой бы при­ чине ребенок ни кричал, ему подставляют сосок или бу­ тылку. В то же время у матерей очень ограниченное чувство ответственности в том, что касается заботы о ребенке, и создается впечатление, что нежность матери к своему малышу основана на ее собственных желани­ ях взрослого, вложенных в заботу о ребенке. Огромное множество матерей бросают или отдают детей, которых с любовью нянчили всего неделю назад. Апачи очень метко называют это «выбрасыванием ребенка». Они не только не чувствуют ни малейшей осознанной вины за такое поведение, но даже открыто радуются, что избави­ лись от обузы. В отдельных случаях матери, отдавшие ребенка, «забывают», что он когда-то у них был. Обыч­ ная апачская мать считает, что физическая забота - все, что требуется ребенку. Если она и испытывает угрызе­ ния совести, то очень слабые, когда оставляет ребенка с кем попало, если вдруг захочется посплетничать, поиграть в карты, выпить или «пошататься». В идеале мать вручает дитя сестре или старшей родственнице. В первобытные времена такое соглашение было возможно почти в лю­ бой момент».66

Даже такой простой акт, как сочувствие избиваемому ребен­ ку, для взрослых прошлых времен был трудным делом. Даже немногие педагоги того времени, которые не советовали бить де­ тей, как правило, аргументировали это вредными последствиями, а не тем, что ребенку будет больно. Однако без этого элемента эмпатии - сочувствия - совет совершенно не действовал, и де­ тей как били, так и продолжали бить. Матери, отправлявшие детей к кормилицам на три года, наивно огорчались, когда дети не хо­ тели по истечении этого срока вернуться назад, но не могли по­ нять причину. Сотни поколений матерей туго пеленали младен­ цев и спокойно смотрели, как те кричат в знак протеста, пото­ му что этим матерям не хватало психического механизма, необходимого для проникновения в ощущения ребенка. Лишь