Глава II

10. Разновидности императивов. Классификация императивов как «приказов, «прошений», «замечаний» и др., которая зависит от многих обстоятельств, таких, как социальная ситуация, отношения сторон и их намерений по поводу применения силы, — это почти неисследованная область. Философские дискуссии по этому поводу в основном касаются: (1) отношения между императивом и индикативным или описательным языком и возможности свести первый к последнему (см. Bohnert, «The Semiotic Status of Commands» //12 Philosophy of Science (1945)), или (2) во-

242

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ

243

проса о том, существует ли между различными типами императивов де­дуктивная связь, и, если да, то какая (см. Hare, «Imperative Sentences» // 58 Mind (1949); The Language of Morals (1952); Hofstadter and McKinsey, «The Logic of Imperatives» // 6 Philosophy of Science (1939); Hall, What is Value (1952), chap. 6; Ross, «Imperatives and Logic» // 11 Philosophy of Science (1944)). Исследование этих логических вопросов важно; однако есть большая потребность в различении разновидностей императивов по от­ношению к контексту, задаваемому социальной ситуацией. Вопрос о том, в каких стандартных ситуациях употребление высказываний в повели­тельном наклонении может быть классифицировано как «приказ», «прошение», «запрос», «команда», «указание» или «инструкция», являет­ся методом не только обнаружения лингвистических фактов, но и спосо­бом выявления сходств и различий между всевозможными социальными ситуациями и отношениями, распознаваемых в языке. Понимание всего этого очень важно для изучения права, морали и социологии.

11. Императивы как выражение желания, чтобы другие действовали определенным образом или воздержались от действий. Характеризуя стан­ дартный способ употребления повелительного наклонения в языке, сле­ дует внимательно отличать случай, когда говорящий просто сообщает о том, что он желает, чтобы другой поступил определенным образом, в качестве информации о себе самом, от случая, когда он говорит с наме­ рением сделать так, чтобы другой действительно поступил указанным образом. Для первого случая обычно будет уместно изъявительное, а не повелительное наклонение (см. об этом разделении: Hflgerstnj;m, Inquiries into the Nature of Law and Morals, chap. 3, s. 4, pp. 116-26). Стандартная ха­ рактеристика повелительного наклонения необходима, но не достаточна для того, чтобы выявить намерение говорящего заставить другого посту­ пить так, как он желает; так как необходимо, чтобы говорящий хотел дал понять адресату, что цель его именно такова, и тем самым оказать на не­ го влияние, побуждающее поступить именно так, как говорящий желает. Об этой дополнительной сложности (опущенной в тексте) см. Grice, «Meaning» // 66 Philosophical Review (1957) и Hart, «Signs and Words» // 11 Philosophical Quarterly (1952).

12. Ситуация с вооруженным грабителем, приказом и повиновением. Одной из сложностей, с которой сталкивается каждый, анализирующий общее понятие «императив», является то обстоятельство, что для прика­ зов, команд, просьб и других разнообразных форм императивов не суще­ ствует общего слова, которое бы точно выразило намерение говорящего, чтобы другой совершил или воздержался от совершения определенного действия; аналогично, нет одного слова и для обозначения совершения или воздержания от совершения этого действия. Все обычные выраже­ ния (такие, как «приказы», «требования», «повиновение», «подчинение»)

содержат в себе оттенки тех различных ситуаций, в которых они обычно используются. Даже наиболее бесцветные высказывания, такие, как «ска­зать кому-то» (telling to), предполагают определенное превосходство од­ной стороны над другой. Для описания ситуации с вооруженным граби­телем мы использовали выражения «приказ» и «повиновение» потому, что выглядит естественным сказать, что грабитель приказал служащему отдать ему деньги, а служащий действительно ему повиновался. Верно, что абстрактные существительные «приказ» и «повиновение» едва ли адекватно описывают эту ситуацию, так как первое предполагает автори­тетность отдающего приказ, а последнее нередко расценивается как доб­родетель. Однако, описывая и критикуя теорию права как приказа, под­крепленного силой, мы использовали эти существительные, так же как и глаголы «приказывать» и «повиноваться», пренебрегая имплицитно за­ложенными в них смыслами авторитетности или уместности. Это сдела­но для удобства и не предполагает заранее никакой интерпретации. Как Бентам (Fragment of Government, chap. 1, note to para. 12), так и Остин (The Province, p. 14) используют термин «повиновение» в этом смысле. Бентам прекрасно осознавал упомянутые здесь сложности (см. Of Laws in General, 298 n.a.).

13. Законы как принуждающие приказы: отношение к доктрине Ос­тина. Простая модель закона как приказа, подкрепленного угрозой, сконструированная в разделе 2 главы II, отличается от доктрины Остина, изложенной в The Province, в следующих отношениях.

1. Терминология. Фразы «приказ, подкрепленный угрозами» (order backed by threats) и «принуждающие приказы» (coercive orders) исполь­ зуются вместо «команды» по указанным в тексте причинам.

2. Универсальность законов. Остин (op. cit., p. 19) проводит разгра­ ничение между «законами» и «отдельными командами» и утверждает, что команда является законом или правилом, если она «как правило, обязывает к действиям или воздержанию от действий определенного класса» (obliges generally to acts or forbearances of a class). С этой точки зрения команда была бы законом, даже если бы она была обращена суве­ реном к отдельно взятому лицу и предписывала ему совершать или воз­ держиваться от определенного класса или типа действий, а не только конкретного действия или ряда различных действий, индивидуально специфицированных. В модели правовой системы, сконструированной в тексте, приказы носят общий характер в том смысле, что они относятся как к классам людей, так и к классам действий.

3. Страх и обязанность. Остин считает, что данное лицо только то­ гда связано или обязано, если оно реально боится санкции (op. cit., pp. 15, 24, и The Lectures, Lecture 22 (5th edn.), p. 444): «Сторона связана или обя­ зана делать или воздерживаться от деяния, потому что ей неприятно зло

244

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ

245

и потому что боится его». Однако его основной установкой, по-видимому, является утверждение, согласно которому в действительности достаточно «малейшего шанса того, что произойдет незначительное зло», независимо от того, боится ли этого лицо или нет (The Province, p. 16). В нашей модели принуждающих приказов мы предполагаем лишь, что должно иметь место общее убеждение, что неповиновение может привес­ти к злу, которым угрожают.

4. Власть и правовая обязанность.. Аналогично, анализируя коман­ ды и обязательства, Остин сначала допускает, что автор команд должен обладать действительной властью (be «able and willing») причинить воз­ можный вред; однако затем он ослабляет это требование, предполагая, что на самом деле достаточно малейшего шанса малейшего зла (op. cit., pp. 14, 16). Об этих двусмысленностях в определении Остином команд и обязательств см. Hart, «Legal and Moral Obligation» // Melden, Essays in Moral, Philosophy (1958) и второй раздел главы V данного исследования.

5. Исключения. Остин трактует декларативные, разрешающие (на­ пример аннулирующие те или иные постановления) и несовершенные законы как исключения из общего определения права в категориях ко­ манд (op. cit., pp. 25-9). Это обстоятельство не учитывалось в тексте кни­ ги.

6. Легислатура как суверен. Остин считал, что в демократическом обществе электорат, а не его представители в законодательном органе, конституируют или формируют часть суверенного образования, хотя в Англии единственным проявлением суверенитета электората является назначение представителей и делегирование им всей остальной суверен­ ной власти. И хотя он говорит, что «выражаясь аккуратно», эта позиция верна, он позволяет себе говорить (как это делают все специалисты по конституционному праву), что парламент обладает суверенитетом (ор. cit., Lecture VI, pp. 228-35). В тексте этой главы законодательный орган, такой, как парламент, идентифицируется с сувереном; детальный анализ этого аспекта доктрины Остина см. в разделе 4 главы IV.

7. Уточнение в доктрине Остина и оговорки в ней. В последних гла­ вах этой книги детально рассмотрены определенные идеи, которые ис­ пользовались для защиты теории Остина от его критиков, однако в мо­ дели, построенной в данной главе, они не нашли отражения. Эти идеи были высказаны самим Остином в ряде случаев, хотя фрагментарно и несовершенно предвосхитив доктрины последующих авторов, таких как Кельзен. В их число входят понятия «молчаливой» команды (см. главу III, раздел 3, и главу IV, раздел 2); ничтожности как санкции (глава III, раздел 1); доктрина «реального» права как правила, адресованного официаль­ ным лицам и предписывающего им применить санкцию (глава III, раздел 1); электората как экстраординарного суверенного законодателя (глава

IV, раздел 4); единства и непрерывности суверенного органа (глава IV, раздел 4). При анализе позиции Остина следует обратить внимание на работу W. L. Morison, «Some Myth about Positivism» // 68 Yale Law Journal, 1958, в которой указывается на серьезные заблуждения ранних исследо­вателей Остина. См. также главу 5 книги A. Agnelli, John Austin alle origini delpositivismogiuridico (1959).