Фуруботн Рихтер Инст-ты и эконом-я теория 2005

Глава 10

ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ

НОВОЙ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Когда мы оглядываемся на эволюцию направления, известного ныне как «Новая институциональная экономическая теория», то представляется очевидным, что благодаря исследовательской деятельности, предпринятой в этой сфере, многого уже удалось достичь. Несомненно, что сегодня мы стали лучше понимать ту роль, которую институты играют в экономической жизни. Конечно, изначально основная цель научных изысканий неоинституционалистов состояла в том, чтобы глубже проникнуть в суть экономического поведения, отказавшись от некоторых наиболее сильных упрощений и абстракций' ортодоксальной неоклассической теории, и сконцентрировать внимание на иной, более устойчивой с эмпирической точки зрения модели. Так или иначе, в течение послевоенного периода по мере того, как ограниченность общепризнанной доктрины становилась все более и более очевидной, резко возрос исследовательский интерес к современной институциональной экономической теории. Со временем увеличивалось не только количество исследований и публикаций институциональной направленности, но и сам современный институционализм получал надлежащее признание как самостоятельная и легитимная область исследований. Одним словом, не может быть сомнений в том, что «институционалистское предприятие» исполнено жизни и движения. Однако существует более трудный вопрос, связанный с тем, как это научное направление будет развиваться в будущем.

В этой связи следует учитывать несколько обстоятельств. Прежде всего важно осознать, что ученые-неоинституционалисты отнюдь не во всем достигли единства мнений и границы данного научного направления на сегодняшний день не могут считаться сколько-ни- будь точно определенными. Эта ситуация отчасти является следствием того, что разработка НИЭТ не была неким систематическим процессом, в ходе которого взаимодействовали исследователи, имеющие сходное видение экономических проблем, или же те, кто рассматри-

вал себя как создателей некоего отчаянного теоретического прорыва, предназначенного для осуществления революционных перемен в экономической науке. Скорее теоретические достижения возымели место главным образом благодаря новаторским трудам, предпринятым в самых различных предметных областях, таких как экономическая теория трансакционных издержек, теория прав собственности, экономика и право, сравнительный анализ экономических систем и конституционная экономическая теория. Действительно, в период становления современного институционализма исследования, проводившиеся в различных специализированных областях, весьма отличались между собой по стилю, методологии, а также по содержанию. Более того, даже сегодня среди ученых имеются серьезные разногласия по поводу трактовки институциональных и организационных вопросов в экономической теории. Разумеется, верно и то, что уже существуют общепринятые интеллектуальные основы теории. Ядром, объединяющим обособленные группы неоинституционалистов, является убежденность в том, что ортодоксальный неоклассический анализ покоится на очень специфических допущениях и не позволяет без определенной модификации действенным образом решать многие проблемы, представляющие интерес для теоретиков, для тех, кто занимается эмпирическими исследованиями, а также для лиц, разрабатывающих экономическую политику.

На первый взгляд может показаться, что сторонники нового институционализма должны были бы проявлять определенный интерес к работам старых институционалистов (представителей немецкой исторической школы и американского институционального направления). В конце концов, обе группы ученых настроены в большей или меньшей степени критически в отношении неоклассической теории в том виде, как она представлена в стандартной литературе. Однако подобное внимание к трудам прошлого не обнаруживается в подходе неоинституционалистов. За возможными редкими исключениями большинство из них попытались отмежеваться от центральных идей, выдвинутых старыми институционалистами. Подобная уверенность первых приверженцев НИЭТ в том, что можно вполне пренебречь старыми работами в области исследования институтов, была основана на их убеждении в возможности легко обобщить стандартный неоклассический анализ или

«распространить» е г о на исследование институциональных проблем.

Принятая ими позиция сводилась именно к таким представлениям. Хотя неоинституционалисты ощущали сильную неудовлетворенность исследованиями экономистов — сторонников мэйнстрима, эта неудовлетворенность была связана не столько с самой использовавшейся теорией, сколько со способом ее использования. Таким образом, можно было утверждать, что

в этом направлении, она уже не могла вернуться к точке зрения, согласно которой институциональные устройства — это нейтральные элементы, не оказывающие самостоятельного влияния на экономическое поведение. Тем не менее подход, изначально принятый большинством ученых-неоинституционалистов с его опорой, в значительной степени, на неоклассические воззрения, привел к чрезмерному упрощению проблем и к тому, что дискуссии стали часто направляться по менее продуктивному пути. Таким образом, несмотря на то, что в ряде аспектов НИЭТ оказалась полезной, она могла в то же время легко ввести исследователя в заблуждение. Основное затруднение состояло в способе, с помощью которого определялась «расширенная неоклассическая модель». Разумеется, вполне правильно признавалось, что, поскольку приняты допущения о положительных трансакционных издержках и ограниченной рациональности, неоинституциональный подход должен в определенной степени отличаться от неоклассической модели, где отсутствуют «трения». В результате в новых работах были введены и признаны важными ограничения, отсутствовавшие в ортодоксальной теории [Eggertsson, 1990, р. 6]. Однако на первых порах, вероятно, не был до конца осознан тот простой факт, что новые допущения, принятые в НИЭТ, имели весьма далекоидущие последствия и что изменение взгляда на мир, к которому они приводили, давало результаты, отличавшиеся от получаемых в простых моделях ранних представителей НИЭТ. Иными словами, по мере того, как все более оформлялся неоинституциональный образ мышления, отдельные авторы начали оспаривать те работы новых институционалистов, методология которых недалеко ушла от неоклассической ортодоксии.

Вполне допустимо считать, что увеличение массива неоинституциональных работ само по себе может рассматриваться как нечто приводящее к большему «реализму» в экономической теории. Вопрос о том, является ли движение в этом направлении революционным, остается, впрочем, открытым. Но, возможно, заслуживает упоминания и тот аспект, что многие сформулированные сегодня высказывания по поводу ограниченности неоклассики весьма похожи на критические замечания Кейнса во введении к его знаменитой «Общей теории»:

Я приведу доказательства того, что постулаты классической теории применимы не к общему, а только к особому случаю, так как экономическая ситуация, которую она рассматривает, является лишь предельным случаем возможных состояний равновесия. Более того, характерные черты этого особого случая не совпадают с чертами экономического общества, в котором мы в действительности живем, и поэтому их проповедование сбивает с пути и ведет к роковым последствиям при попытке применить теорию в практической жизни [Keynes, 1936, р. 3].

Эти замечания можно было бы использовать в современных дискуссиях, касающихся неоинституционализма, практически без каких-либо модификаций. Мы, несомненно, знаем, что модель «без трений» с совершенной конкуренцией и совершенным рынком, представленная в неоклассической традиции, описывает абстрактную, гипотетическую систему, которая имеет лишь отдаленное отношение к условиям реального мира. Такая модель с ее акцентом на беззатратных трансакциях и полной рациональности действительно является особым случаем. Таким образом, какие-то изменения представляются просто необходимыми.

Поскольку неоклассическая модель признается особым случаем, относящимся к особому универсуму, возникают идеи по поводу того, возможно ли модифицировать и расширить исходную модель так, чтобы принять во внимание новую теоретическую проблематику, рассматриваемую учеными-неоинституционалистами, или же нужно перейти к фундаментально иной парадигме. Вокруг этого вопроса все еще существуют серьезные разногласия, и споры отнюдь не окончены. Однако имеет значение тот факт, что для описания ситуации, которая обнаруживается в результате изменившегося теоретического подхода, продвигаемого новой институциональной экономической теорией, в некоторых научных кругах используется термин революция. Идея о том, что в развитии экономической теории существуют решающие переломные моменты, важна сама по себе и имеет непосредственное отношение к тому, как вообще нужно оценивать институционализм.

Представляется, что рост интереса и признания процессов крупных изменений или революции в предмете экономической науки прошел три основные стадии. Первоначально он, вероятно, был связан главным образом с феноменом кейнсианства, который ряд авторов все еще трактует как единственный случай обоснованного использования термина «революция». Позже, с выходом в свет в 1960-е гг. подлинно сенсационной книги Т. С. Куна... «Структура научных революций», этот интерес резко усилился... Затем на третьем этапе в начале 1970-х гг. интерес к концепции революции в экономической науке еще более возрос в результате фактически сложившегося в те годы положения, которое широко трактовалось как некая разновидность фундаментального «кризиса» или «революционная ситуация» в рамках данной научной дисциплины. Следовательно, понимание текущего положения дел и перспектив развития дисциплины предполагало понимание природы самих «революций» [Hutchison, 1978, p. ix].

Очевидно, что, коль скоро допускается принципиальная возможность крупных изменений в экономической парадигме, огромнейший интерес сегодня представляет вопрос о том, можно ли сдвиг к методологическим перспективам новой институциональной экономической теории отнести к подобной решающей трансформации. Поэтому в последней

i

i

с определенной точностью можно было бы предсказывать и поведение людей.

Не все представители неоинституционального лагеря задумывались над тем, каким образом их научная деятельность соотносится с традиционной теорией, однако многие придерживались точки зрения, согласно которой между новым мышлением и неоклассической моделью все-таки существует тесная связь. В некоторых кругахчдаже утверждалось, что теория трансакционных издержек/прав собственности по сути является соответствующим образом развитой микроэкономической теорией. Однако со временем воззрения изменились, и сегодня по поводу этого основополагающего вопроса существует гораздо меньше единства во мнениях. Тем не менее несомненно, что сторонников концепции «расширенной модели» еще очень много. В этой связи интересно отметить, что и современные авторы, например Ричард Познер [Posner, 1993а], утверждают, что новая институциональная экономическая теория внесла больший вклад в изменение терминологии, чем в значительные теоретические достижения, и что в действительности она мало чем отличается от сЪвременного неоклассического подхода. При такой оценке новая институциональная экономическая теория, а также большинство работ Коуза и Уильямсона в лучшем случае оказываются экскурсами в «анализ конкретных ситуаций». Если встать на позицию Познера, то можно полагать, что НИЭТ вряд ли привела к революционным изменениям в основополагающей экономической парадигме, как хотелось бы считать некоторым неоинституционалистам. Но дебаты все еще продолжаются. Энергичный ответ Коуза [Coase, 1993] и Уильямсона [Williamson, 1993с] на критику Познера [Posner, 1993b], наряду со все более резкой атакой на неоклассическую теорию, предпринимаемой с самых разных сторон, указывает, что вопрос о будущей эволюции НИЭТ актуален и интересен.

Приняв определенные упрощающие предпосылки, неоклассическая теория настаивает на том, что конкурентная капиталистическая экономика может достигать равновесия, которое в то же время представляет собой первую наилучшую оптимальную по Парето конфигурацию экономической системы. При таком подходе рынки интерпретируются как институциональные механизмы, с помощью которых достигаются равенства предельных величин для образования общего равновесия в производстве и обмене. Хотя институты в этой чисто неоклассической формулировке играют лишь пассивную роль, по крайней мере признается, что они реально существуют. Таким образом, когда было признано, что различия в трансакционных издержках и структурах прав собственности ведут к различиям в экономическом поведении, было легко сделать следующий шаг и представить институты в виде особых ограничений, которые следовало серьезно рассмотреть в стандартных неоклассических рамках.

Мы можем сказать, что институты состоят из множества ограничений поведения, существующих в форме правил и предписаний; множества процедур, предназначенных для обнаружения отклонений от правил и предписаний; и наконец, множества моральных и этических поведенческих норм, которые определяют рамки, ограничивающие способ спецификации и обеспечения соблюдения указанных правил и предписаний. Эта структура покоится на трех фундаментальных предпосылках, которые должны быть изучены. Во-первых, это предпосылка индивидуалистического поведения; во-вторых, предпосылка, согласно которой спецификация правил, лежащих в основе контрактов, и обеспечение соблюдения этих правил сопряжены с издержками; и в-третьих, это предпосылка о том, что идеология модифицирует максимизирующее поведение [North, 1984b, p. 8].

Идеи, сформулированные в этом отрывке, созвучны точке зрения, согласно которой основополагающую структуру неоклассической теории возможно сохранить, если обратить внимание на институциональные вопросы. Несмотря на предположение о том, что идеологические факторы могут в некоторой степени влиять на индивидуальное максимизирующее поведение, рациональный выбор все еще остается преобладающим постулатом. Рациональный выбор будет определять контуры экономического поведения в более сложной системе, которая теперь отражает положительные трансакционные издержки и разнообразные институциональные ограничения. В сущности, аналогичная интерпретация была предложена в 1983 г. Де Алесси, утверждавшим, что неоклассическая теория могла бы вобрать в себя новые элементы весьма простым способом за счет введения дополнительных ограничений в ортодоксальную модель.

Неоклассическую теорию... можно обобщить, чтобы исключить некоторые из этих ограничений. Основной шаг состоит в устранении дихотомии между теорией потребительского выбора и теорией фирмы путем распространения гипотезы максимизации полезности на все типы индивидуального выбора, включая те из них, которые осуществляются бизнесменеджерами и государственными служащими. Еще один шаг заключается в расширении понятия границ индивидуального выбора за счет включения институциональных ограничений (системы прав собственности), а также других ограничений (включающих, например, трансакционные издержки и издержки адаптации), налагаемых природой и степенью искусности экономических агентов [De Alessi, 1983, p. 66].

Такое «обобщение» неоклассического аппарата представлялось очевидным способом действий. При этом не нужно было делать никаких радикальных концептуальных изменений, и сохранялась возможность применять, как обычно, стандартные инструментальные процедуры. Несомненно, в случае с фирмой переход к трактовке полезности как величины, подлежащей максимизации, открывал новые возможности для изучения

функционирования бизнеса в различных социально-экономических условиях и позволял анализировать разнообразные модели поведения менеджеров. Более того, требования нового подхода были весьма простыми. Нужно было определить конкретную функцию полезности, которая отражала предпочтения субъекта принятия решений, а затем установить открытое для него фактическое множество возможностей выбора. При таких начальных условиях формальной задачей становилась максимизация функции полезности при ограничениях, налагаемых множеством альтернативных возможностей [Furubotn and Pejovich, 1972а, p. 1138]. Но, к сожалению, несмотря на свою очевидную разумность, эта теоретическая трактовка имеет и ряд серьезных изъянов.

10.2. Пересмотр первоначального подхода

Некоторые экономисты, например Стиглиц [Stiglitz, 1985] и Вайсман [Wiseman, 1991], утверждали, что неоклассическая теория рассматривается сегодня с определенным предубеждением не столько из-за того, что неоинституционалисты и представители других школ выдвинули против нее весьма убедительные аргументы, сколько из-за того, что инструментальное развитие самой теории позволило глубже понять ее ограничения.

Экономисты XX века, подведя неоклассическую модель к ее логическому завершению и высветив тем самым абсурдность мира, который они создали, внесли неоценимый вклад в экономическую теорию грядущего века: они сформулировали повестку дня исследований, работа в соответствии с которой уже началась [Stiglitz, 1991, р. 136].

Хотя в этом утверждении содержится доля истины, ясно, что и неоинституционалисты могут выдвинуть серьезные аргументы, ставящие под сомнение обоснованность неоклассической модели. Прежде всего не представляется возможным ослабление некоторых из числа очень специфических допущений неоклассической теории без изменения всей природы анализа. Проблема состоит не только во введении в рассмотрение сложностей реального мира и обеспечении результатов, которые являются «менее, чем совершенными» и лишь приближаются к тем, что обещает чистая теория. Скорее в моделях, где ключевую роль играют трансакционные издержки, неполная информация и ограниченная рациональность, сам процесс, посредством которого вырабатываются экономические решения, достаточно сильно отличается от процесса, предусмотренного в неоклассическом случае. Ниже будет сделана попытка оправдать эти не всегда благоприятные суждения о неоклассике и объяснить некоторые из основных причин того, почему ортодоксальная модель, по-видимому, не создает приемлемой основы для изучения институциональных проблем. ; -

10.2.1. Противоречивость предпосылок

Идея, согласно которой неоклассическую теорию можно «обобщить», введя дополнительные ограничения в традиционную модель, казалась весьма притягательной ранним неоинституциональньш авторам, и многие ученые до сих пор верят в правомерность такого подхода. Как отмечалось, многообещающим казался прямолинейный способ изучения экономического поведения в мире, где существуют трения. Однако практическим результатом этого пути исследований было то, что можно назвать «гибридными» моделями. Иными словами, такие модели являются сложносоставными в том смысле, что они основаны на предпосылках, заимствованных из двух несопоставимых миров. Одни традиционные неоклассические предпосылки отвергаются, а другие сохраняются. Таким образом, хотя было уделено внимание новым полезным понятиям (например, ненулевым трансакционным издержкам), возникшая в результате этого комбинация нового и старого привела к структурам, оказавшимся внутренне несовместимыми. В так называемых гибридных моделях, которых столь много можно найти в литературе, отсутствует согласованная точка зрения. Inter alia, лица, принимающие решения, трактуются как субъекты, характеризующиеся своего рода экономическим раздвоением личности. Они имеют совершенную информацию по одним вопросам, но при этом находятся в полном неведении относительно других.1 Или же разные экономические субъекты в одной и той же модели демонстрируют фундаментально разные побудительные мотивы и способности. Например, говорится, что в современной капиталистической корпорации вследствие высоких издержек мониторинга и обеспечения исполнения контрактов, с которыми сталкиваются акционеры, наемный менеджер обладает некоторой свободой и может преследовать собственный «независимый» интерес за счет этих акционеров. В то же время допускается (по крайней мере, неявно), что менеджер корпорации полностью рационален и точно знает, как увеличить собственное благосостояние. Предположительно он полностью осведомлен о технологических альтернативах, с которыми сталкивается фирма, внутренней организации фирмы, поведении Совета директоров, готовности работников фирмы и поставщиков соблюдать свои контракты и т. д. Короче говоря, менеджер может четко сформулировать как свою функцию полезности, так и набор ограничений и, таким образом, оптимально решить свою задачу условной максимизации. Подход, в большей степени соответствующий методологии новойинституциональной экономической теории, потребовал бы совершенно иных допущений об информированности менеджера. Если занять

1 Таких экономических агентов можно охарактеризовать как «частично всеведущих».