Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Учебный год 22-23 / Гницевич_К_В_Преддоговорная_отвественность_в_гражданском_праве

.pdf
Скачиваний:
11
Добавлен:
14.12.2022
Размер:
4.92 Mб
Скачать

91 идее, начиная от ее полного отвержения и заканчивая безоговорочным принятием одной из действующих в западноевропейских странах моделей ее правовой рег­ ламентации. Противоречивость теоретических оценок, не способствовавшая фор­ мированию единой доктринальной позиции, и переориентация отечественной ци­ вилистики на приоритетное обеспечение интересов государства предопределили фрагментарность и непоследовательность советских кодификаций гражданского права в вопросах установления ответственности за culpa in contrahendo.

§ 1. Culpa in contrahendo в граяеданском законодательстве советского периода

Несмотря на неослабевающее внимание европейской цивилистической науки к вопросам преддоговорной ответственности, можно констатировать, что в российском гражданском законодательстве данный институт не получил должно­ го развития и нормативного закрепления. Хотя начало дискуссиям о culpa in contrahendo было положено еще в дореволюционный период, советские цивили­ сты ограничивались исключительно вопросами допустимости такой ответствен­ ности с точки зрения ее соответствия общим началам гражданского права и не за­ нимались ее обоснованием исходя из предписаний позитивного права. Это объяс­ няется отсутствием практической потребности в подобном институте в условиях неразвитого оборота в социалистическую эпоху, но не указывает на наличие в отечественном законодательстве иных средств, пригодных для достижения целей, которым в других правопорядках служит ответственность за culpa in contrahendo.

Уже в годы действия ГК РСФСР 1922 г. было признано, что недобросове­ стность при заключении договора, выразившаяся в отказе от оферты, является ос­ нованием преддоговорной ответственности, даже если закон допускает ее отзыв.

По мнению И.Б. Новицкого, если оферент неправомерно отменяет оферту, либо до истечения срока на ее акцептацию заключает с иным лицом договор о том же предмете, ранее сделанное волеизъявление теряет силу и не соответствует бо­ лее воле оферента. Акцептация оферты первым контрагентом не дает ему права

92 требовать исполнения, поскольку договор не был заключен. Но "оферта связывает своего автора как акт его односторонней воли. Нарушая свое обязательство не от­ ступать от предложения в течение определенного срока, сделавший предложение тем самым препятствует заключению [иного] договора с тем контрагентом, кото­ рому было сделано предложение. Вследствие этого обстоятельства договора в та­ ком случае нет, и, следовательно, нельзя говорить ни об исполнении предпола­ гавшегося договора в натуре, ни о возмещении положительного ущерба, причи­ ненного нарушением договора. Лицо, сделавшее предложение и незаконно нару­ шившее свое обязательство не отступать от предложения в пределах известного срока, обязано лишь возместить другой стороне ущерб, понесенный ею от того, что предполагалось заключение договора. Другими словами, лицо, сделавшее предложение и отступившее неправомерно от своего предложения, должно по­ ставить лицо, которому было сделано предложение и которое положилось на него, в такое имущественное положение, как если бы предложение не было сде­ лано". Однако виновное лицо "не обязано возмещать положительный договор­ ный интерес, то есть ущерб, причиняемый неисполнением договора и выражаю­ щийся в хозяйственной выгоде, которую представляет собой для данного лица самое содержание договора" (выделено мной. — КГ.)*.

И.Б. Новицкий рассматривал ответственность за разрыв переговоров в об­ щем контексте учения Иеринга о culpa in contrahendo. Ее основание он видел в неисполнении обязательств, возникших при направлении оферты, и ограничивал ее размер негативным интересом. Из германской доктрины автор заимствует под­ ход к определению размера убытков, предусматривающий восстановление со­ стояния, которое существовало бы, если бы не возникло основание для возмеще­ ния вреда. Эта методика, основанная на германской теории интересов и закреп­ ленная в § 249 BGB, вступала в явное противоречие с основополагающими кано­ нами советской цивилистики, согласно которым возмещением вреда признается

Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 157 — 159 (автор главы — И.Б. Новицкий).

93

восстановление положения, предшествовавшего правонарушению9.

Автор конструирует преддоговорную ответственность по модели ответ­ ственности договорной, что сближает данную концепцию с германским подхо­ дом: основанием ответственности у И.Б. Новицкого выступает нарушение обя­ занности, покоящейся на оферте — "акте односторонней воли", то есть обязанно­ сти из односторонней сделки. Сделочная природа нарушенной обязанности пре­ допределяет и "сделочную" природу ответственности за ее нарушение. Это позволяет рассматривать преддоговорную ответственность в общем контексте учения о договорной ответственности и исключает применение норм о деликтах.

СИ. Вильнянский отмечал, что направление оферты не означает заключе­ ния договора и, следовательно, оферент может отказаться от своего предложения заключить договор и после получения оферты контрагентом. Но тогда "оферент обязан возместить другой стороне ущерб, причиненный таким отказом от своего предложения... Возмещению подлежат... убытки, которые произошли вследствие того, что договор оказался незаключенным по вине предложившего (так называе­ мый "отрицательный договорный интерес")10. Ту же идею применительно к ГК РСФСР 1964 г. повторял Ф.И. Гавзе11.

Таким образом, подход советской цивилистики требовал возместить по­ терпевшему убытки, понесенные им в связи с подготовкой к заключению догово­ ра, то есть отрицательный договорный интерес. Преддоговорная ответственность рассматривалась как ответственность за виновный срыв переговоров. Отказом от заключения договора признавался отзыв оферты, причинивший убытки добросо­ вестному контрагенту. Все действия сторон до направления оферты были юриди­ чески иррелевантными. Вследствие этого прекращение переговоров до формиро­ вания собственно оферты как такого предложения заключить договор, которое бы включало в себя все существенные с точки зрения закона и оферента условия, и ее

9 В действовавшем на момент выхода в свет данной работы И.Б. Новицкого и Л.А. Лунца ГК РСФСР 1922 г. такой подход к понятию возмещения вреда был закреплен, напр., в ст. 410, предусматривавшей, что "возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков". См.: ГК РСФСР от 31.10.1922 г. // Собрание узаконий и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. 25.11.1922. № 71.

10Вильнянский СИ. Лекции по советскому гражданскому праву. Часть первая. Харьков, 1958. С. 318.

11Гавзе Ф.И. Социалистический гражданско-правовой договор. М., 1972. С. 96.

94 направления деловому партнеру не могло выступить основанием ответственно­ сти, если в таких действиях не было признаков злоупотребления правом.

В эту историческую эпоху, главным образом в период действия ГК РСФСР 1922 г., появилось несколько зарубежных исследований, в которых выводился общий принцип преддоговорной ответственности по советскому гражданскому законодательству. Хотя анализ советского права не был приоритетной задачей их авторов, а его исследование объяснялось компаративистским характером этих ра­ бот, следует остановиться на них более подробно, поскольку подходы их авторов могут быть востребованы при конструировании общего принципа ответственно­ сти за culpa in contrahendo в современном российском гражданском праве.

Основное внимание уделено в них наличию в ГК РСФСР 1922 г. принципа генерального деликта. Согласно ст. 403 ГК РСФСР 1922 г., "причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред"12. Такое основание деликтной ответственности, дающее возможность возместить практи­ чески любой ущерб, причиненный на стадии переговоров, позволило некоторым авторам отнести советское гражданское право к следующим в вопросах culpa in contrahendo так называемой деликтной теории13.

Конечно, признание принципа генерального деликта дает несравнимо больше возможностей для возложения на нарушившее доверие контрагента в ходе переговоров лицо обязанности возместить причиненный вред в отсутствие право­ вых предписаний о culpa in contrahendo. Однако нельзя не признать, что даже са­ мая смелая интерпретация норм деликтного права не позволит подвести под него все случаи причинения вреда в ходе переговоров, поскольку такой вред зачастую будет состоять в расходах потерпевшего, которые в данных обстоятельствах ста­ новятся чрезмерными или бесполезными — в сравнении с расходами, которые он понес бы при надлежащем исполнении преддоговорных обязанностей его дело­ вым партнером. В определенных случаях и с некоторыми натяжками явно беспо-

12Об этой норме см.: ГойхбаргА.Г. Хозяйственное право РСФСР. М. — Пг., 1923. С. 174; Новицкая Т.Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. М., 2002. С. 101.

13См.: Heldrich К. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 50 — 51; Herz E. Culpa in contrahendo. S. 25 (inkl. Anm. 84); Holz W. Rechtsgrund und Rechtsnatur des Schadensersatzanspruch.es fllr schuldhaftes Verhalten bei den Vertragsverhandlungen. Frankfurt am Main, 1928. S. 52 — 53.

95 лезные расходы могут быть квалифицированы как причинение вреда его имуще­ ству, чего нельзя сказать о расходах завышенных. Кроме того, деликтная ответст­ венность за преддоговорное нарушение в любом случае не позволяет возместить убытки, состоящие в упущенной выгоде, поскольку нормы деликтного права, по общему правилу, оказываются непригодными для определения ее размера при от­ сутствии противоправного акта, в результате которого получает повреждение или уничтожается материальный объект, входящий в состав имущества потерпевшего.

Далее, поиски следов culpa in contrahendo в отечественном праве без учета позиции законодателя по этому вопросу обречены на неудачу. Это указывает К. Гельдрих, сообщая, что авторы ГК РСФСР 1922 г., "вероятно, не помышляли о применении ст. 403 к причинению вреда вследствие преддоговорной вины: ведь в противном случае в тексте кодекса не оказалось бы ст. 151 — предписания, со­ всем не свидетельствующего о законодательном искусстве" . Бесспорно, деликт­ ная ответственность конструировалась составителями кодекса с классических по­ зиций, и не предназначалась для возмещения преддоговорных убытков. Поэтому отождествление ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. с основанием преддоговорной ответст­ венности в отсутствие доктринальных исследований и сформировавшейся прак­ тики представляется не вполне корректным.

Однако и сам К. Гельдрих совершает сходную ошибку и стремится истол­ ковать в общем контексте учения о culpa in contrahendo положения абзацев 2 и 3 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г., предусматривающие правовые последствия признания недействительной оспоримой сделки, заключенной под влиянием заблуждения. Оценка этих норм как воплощения доктрины culpa in contrahendo и применение несвойственной российскому гражданскому праву шкалы для определения разме­ ра возмещения ущерба исходя из концепции интереса приводят автора к парадок­ сальным выводам. Соглашаясь, что заблуждение может возникнуть по вине лю­ бой стороны, и признавая разумным отказ советского законодателя от принятого в § 122 BGB ограничения негативного интереса размером интереса позитивного, он

14 См.: Heldrich К. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 51.

96 считает неоправданным ограничение ответственности стороны, виновной в воз­ никновении заблуждения, реальным ущербом. Кроме того, протест со стороны К. Гельдриха вызывает и абзац 3 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г., согласно которому сто­ рона, грубой небрежностью которой вызвано заблуждение, обязана возместить другой стороне убытки как не исполнившая договора15.

Разумеется, подобные предписания были бы немыслимыми, если бы они закреплялись в нормах об ответственности за culpa in contrahendo, причем только в том случае, если бы цивилистической доктриной страны, о которой идет речь, была признана теория интереса, предполагающая противопоставление негативно­ го и позитивного интереса. Такое противопоставление несопоставимо с разграни­ чением убытков на реальный ущерб и упущенную выгоду, т.к. и отрицательный, и положительный договорный интерес могут охватывать обе эти составляющие, яв­ ляясь различными методиками конструирования альтернативной правовой реаль­ ности, которая существовала бы, если бы правонарушение не имело места16. Раз­ мер убытков, определенный по одной методике, может отличаться от размера убытков, исчисленного другим способом, но их структура будет идентичной.

В действительности абзац 2 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г. говорит не об "огра­ ничении негативного договорного интереса размером damnum emergens", как по­ лагает Гельдрих, а об ограничении ответственности виновного в принципе. О применимости категории негативного интереса говорить в данном случае не при­ ходится ввиду отсутствия доказательств того, что данная концепция германской юридической науки была безоговорочно реципирована советской цивилистикой.

Касательно ответственности стороны, проявившей грубую неосторож­ ность, аналогичной той, которую она несла бы в случае неисполнения договора

15См.: Heldrich К. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 52.

16И негативный, и позитивный интерес являются альтернативнми моделями определения размера убытков. Каждый вид договорного интереса включает (или может включать) в себя и реальный ущерб, и упущенную выгоду. В этой связи попытки некоторых современных российских авторов отождествить отрицательный договорный интерес с реальным ущербом, а размер упущенной выгоды представить как эквивалент положительного договорного интереса представляют собой ни что иное, как стремление оперировать привычными категориями отечественной юриспруденции при анализе не свойственных ей явлений и нежелание оценить систему породившего исследуемое явление германского частного права в целом. См., напр.: Зезекало А.Ю. Заблуждение при совершении сделки: Европейская правовая традиция и современное российское право. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Томск, 2007. С. 185 — 186.

97 (абзац 3 ст. 151 ГК РСФСР 1922 г.), необходимо иметь в виду, что законодатель, устанавливая это правило, стремился не утяжелить, как полагает Гельдрих, бремя ответственности, но лишь обеспечить добросовестному контрагенту возмещение убытков и применение санкций, предусмотренных договором, то есть учесть во­ лю, выраженную им при совершения сделки. Договор же должен быть признан недействительным, чтобы данное правило возымело действие. Это обстоятельст­ во, следующее из абзаца 1 ст. 151 и ст. 32 ГК РСФСР 1922 г., остается вне поля зрения исследователя, не учитывающего, что и германское право предоставляет возможность возмещения вреда, причиненного вследствие culpa in contrahendo, в

размере позитивного договорного интереса только при условии, что вина в пере­ говорах не повлияла на действительность договора, хотя и вызвала иные негатив­ ные последствия, а присуждение возмещения положительного интереса не озна­ чает признания договора недействительным. В отличие от германской модели, ГК РСФСР 1922 г. предусматривает, что для возмещения убытков по ст. 151, сделка, заключенная под влиянием заблуждения, должна быть признана недействитель­ ной, причем заблуждение стороны должно иметь существенное значение.

В ст. 151 ГК, как и в § 122 BGB, регулирующем сходные отношения, во­ площена идея защиты добросовестности — основной мотив учения о culpa in contrahendo. Советский законодатель, в отличие от германского, поставил обязан­ ность возмещения вреда в зависимость от вины, хотя и закрепил в примечании к ст. 151 ГК опровержимую презумпцию вины истца. Вследствие этого ГК РСФСР 1922 г. в этом плане оказался ближе к идеям Иеринга, чем BGB. Однако наличие этой нормы не доказывает восприятие кодексом принципа culpa in contrahendo.

Наконец, примером преддоговорной ответственности по ГК РСФСР 1922 г. Гельдрих называет ст. 148, согласно которой в случае признания договора недей­ ствительным как совершенного недееспособным лицом каждая из сторон обязана возвратить все полученное по договору; сверх того, дееспособный контрагент обязан возместить недееспособному понесенный последним реальный ущерб. Это правило должно, по мнению Гельдриха, применяться ко всем ситуациям, когда сделка признается недействительной в связи с отсутствием полной дееспособно-

98 сти у одной из сторон, в том числе и по причине ее несовершеннолетия, а не толь­ ко к случаям совершения сделки лицом, лишенным дееспособности или временно находящимся в таком состоянии, когда оно не может понимать значения своих действий, как это следует из дословного текста ст. 148 и 31 ГК РСФСР 1922 г. Он полагает, что данная норма обязывает дееспособную сторону установить обстоя­ тельства, препятствующие действительности заключаемого договора, — во вся­ ком случае связанные с личностью контрагента и с его сделкоспособностью. Не­ надлежащее исполнение этой обязанности служит основанием ответственности стороны независимо от ее вины17.

Такое представление автора демонстрирует, насколько далеко это правило от традиционных представлений о преддоговорной ответственности. Западная цивилистическая доктрина связывает последнюю с нарушениями преддоговорных обязанностей, которые могут возникнуть в ходе переговоров о заключении догово- • ра. К их числу относят обязанность давать разъяснения и обязанность сообщить контрагенту о существенных для заключения договора обстоятельствах18. Выве­ денная К. Гельдрихом обязанность, относящаяся к стадии заключения договора, не имеет ничего общего с преддоговорными обязанностями, неисполнение кото­ рых влечет за собой ответственность за culpa in contrahendo. Поэтому положения ст. 148 ГК РСФСР 1922 г. и их модификации в советском и постсоветском граж­ данском праве не являются проявлением ответственности за вину в переговорах.

Отголоски ответственности за culpa in contrahendo встречаются в правилах ГК РСФСР 1922 г. об отдельных видах договоров, то есть идея защиты добросо­ вестности была воспринята составителями кодекса не только в части заключения недействительных договоров, но и касательно случаев, когда из-за ненадлежаще­ го исполнения преддоговорных обязанностей одним из контрагентов был заклю­ чен действительный, но невыгодный для другого договор. Так, ст. 157 вводит от­ ветственность наймодателя за недостатки вещи, которые не были и не могли быть

См.: Heldrich К. Das Verschulden beim Vertragsabschluss. S. 52 — 53.

18 Об этом см.: Larenz К., WolfM. Allgemeiner Teil des Btlrgerlichen Rechts. S. 771 — 772. Обязанностью обеспечить безопасность личности и имущества контрагента, являющуюся германским регионализмом, восполняющим слабость немецкого деликтного права, в данном случае можно пренебречь.

99 известны нанимателю при заключении договора имущественного найма. Данная норма не устанавливает размер ответственности наймодателя, а потому в его обя­ занности, согласно ст. 117 ГК РСФСР 1922 г., входит полное возмещение убытков контрагента, выразившихся в реальном ущербе19 и упущенной выгоде.

Другим примером преддоговорной ответственности выступает ст. 195 ГК РСФСР 1922 г., возлагающая на продавца ответственность за убытки, причинен­ ные покупателю отсутствием добросовестно ожидавшегося качества вещи или наличием иных недостатков, значительно уменьшающих ее цену или пригодность к обычному или предусмотренному договором употреблению. При этом закон также предоставлял защиту и такому покупателю, который на стадии переговоров сам допустил неосторожность. Так, если недостатки товара были известны поку­ пателю во время заключения договора или могли быть усмотрены покупателем при необходимой с его стороны внимательности, он тем не менее мог требовать возмещения убытков, если продавец отрицал существование таких недостатков20. Ответственность продавца за недостатки вещи не может быть устранена заранее состоявшимся соглашением сторон: в силу ст. 203 ГК РСФСР 1922 г., такое со­ глашение недействительно, если продавец знал о недостатках товара и не сооб­ щил о них покупателю. Особый вид преддоговорной ответственности закреплен в нормах, гарантирующих покупателя от юридических недостатков проданной ве­ щи: в ст. 192 — 194, предусматривающих ответственность продавца за эвикцию вещи, и ст. 200 ГК РСФСР 1922 г., устанавливающей ответственность за наличие неоговоренных обременении проданного имущества и прав третьих лиц на него.

Правовые последствия недобросовестного поведения продавца при заклю­ чении договора купли-продажи неидентичны и различаются в зависимости от то­ го, какого рода недостатки, физические или юридические, обнаружены у продан­ ной вещи. Реализация предусмотренной ст. 195 ГК РСФСР 1922 г. ответственно-

19 По терминологии ст. 117 ГК РСФСР 1922 г. — "положительный ущерб".

2 0 Наличие в абзаце 2 ст. 195 ГК РСФСР 1922 г. подобного правила предопределяет возможность смешения оснований предусмотренной данной статьей Кодекса ответственности, поскольку такая формулировка закона дает, на первый взгляд, основания для того, чтобы рассматривать всякую ответственность продавца как ответственность за нарушение данной им на стадии заключения договора гарантии качества товара, что исключало бы квалификацию данной нормы как основания ответственности за culpa in contrahendo в чистом виде. Соотношение гарантии качества товара и culpa in contrahendo исследуется в § 2 настоящей главы.

100 сти продавца не зависит от оспаривания заключенного сторонами договора. Од­ нако при выявлении обременении или прав третьих лиц на вещь покупатель мо­ жет требовать от продавца возмещения убытков только в случае расторжения до­ говора купли-продажи (см. абз. 2 ст. 200 ГК РСФСР 1922 г.).

Оценивая место этих положений ГК РСФСР 1922 г. в системе обязательст­ венного права, следует сказать о соотношении договорной и преддоговорной от­ ветственности. Расположение названных предписаний в разделах о конкретных договорах и то обстоятельство, что одним из условий их реализации выступает наличие юридически действительного договора, должно, казалось бы, свидетель­ ствовать о том, что ими предусмотрены основания обычной договорной ответст­ венности, то есть последствия ненадлежащего исполнения договора.

Однако подобное представление не соответствует смыслу этих положений права уже хотя бы потому, что основанием ответственности в обоих случаях

выступает ненадлежащее поведение контрагента, во владении которого до за­ ключения договора находилось имущество, на стадии предшествующих заключе­ нию договора переговоров. При заключении договора у одной из сторон из-за ви­ новного поведения другой стороны формируется неверное представление относи­ тельно свойств объекта, которое воздействует на принятие добросовестной сторо­ ной решения о заключении договора. Договор как юридический факт возникает после недобросовестного поведения контрагента, и сам по себе не может преду­ сматривать ответственность за него. Более того, передача индивидуально опреде­ ленной вещи по договору не всегда будет его ненадлежащим исполнением, даже если при заключении договора сторона полагалась на наличие у вещи отсутст­ вующих у нее свойств. Так, если покупатель добросовестно рассчитывал приоб­ рести дом, построенный из кирпича, тогда как ряд его конструктивных элементов был выполнен из более дешевых материалов, это обстоятельство не может рас­ сматриваться как ненадлежащее исполнение договора купли-продажи, если в до­ говоре специально не указан материал, из которого этот дом построен, и если проданный объект соответствует обычно предъявляемым к нему требованиям.

Следовательно, передача по договору индивидуально определенной вещи,