Мышление и воля. Принцип тождества мышления и воли в классическом раци
.pdfконцы с концами. Ясперс вынужден приспособить знание к экзистенциальной воле, потому что иначе она рискует превратиться в вульгарный «прорыв экзистенции», «самодовлеющую силу мгновения», в бунт, произвол и т.п. (именно так и обстояло дело в наиболее плоских и поверхностных версиях «экзистенциализма»).
Во-вторых, адаптируется понятие непрерывности, континуальности человеческого существования. В классической традиции непрерывность существования обусловлена непрерывностью человеческого разумения. Но поскольку непрерывность «я мыслю» антропологически трудно реализуема, то разум обязан существенно модифицировать нашу волю, сделав ее свободной, а свободная воля, в свою очередь, должна радикально модифицировать сам способ нашего существования. Этот последний аспект как раз подтверждается и развивается в опыте Ясперса. Непрерывность существования «меня самого» в моей мирской жизни вытекает из исконного решения, осуществляемого в здесь-бытии. Экзистенциальное решение порождает движение, делающее возможным мое противостояние рассеивающей и разъедающей силе здесь-бытия. В классической традиции непрерывность, как было сказано, достигается за счет радикальной модификации самого феномена здесь-бытия, поскольку антиномии разрешаются только в моральнобытийной сфере (а не в сфере чистого мышления). Ясперс также исходит из антиномичности ситуации Dasein. Я действую одновременно в двух бытийных модусах: с одной стороны, в мире, а с другой — моя сущность созида-
ет в исторической непрерывности.
В-третьих, Ясперс адаптирует идею мира (идею «идеи» и ее регулятивное применение в тотальном синтезе явлений). Делается это так, что
впроцессе структурирования экзистенциального опыта подспудно осуществляется переход от тотальности внешнего опыта (как следствия применения идеи мира) — к тотальности выбора (следствия применения идеи души, «экзистенции»). Я противопоставляю тотальности мира, о которой имею представление благодаря соответствующей идее, тотальность моего выбора,
вкоторой проявляется историчность экзистенции. Правда, в данном случае Ясперс склонен применять термин «непрерывность», а не «тотальность», так как последний несет в себе намек на нашу потерю себя, на наше растворение в чем-то внешнем (ведь в экзистенции мы не можем раствориться, потому что она конечна, уникальна и всегда остается нашим собственным «нерастворимым элементом»). Однако если мы будем понимать непрерывность как явление трансценденции (а не метафизической «субстанции»),
571
то можно без опасений применять и категорию тотальности. Так или иначе, а в раскладе метафизического пасьянса уже всё равно ничего не изменится. В целом же, экзистенциальная свобода характеризуется следующими «добродетелями»: она имеет в экзистенции свой исток и противостоит случайности, она выражает экзистенциальное долженствование и противостоит произволу, наконец, ее характеризует верность (разумеется, самой себе) и непрерывность, благодаря которым она приобретает стойкость по отношению к забвению и распаду. Что такое эти качества свободы, как не довольно жесткая рациональная структура. Вопрос: откуда явилась эта структура? С нашей точки зрения, ее происхождение объяснимо только проекцией идеи свободы «на» субъективный экзистенциальный опыт. В результате такой проекции, осознана она или не осознана, затмевается она «экзистенциальной страстью» или нет, образуется некая перспектива, в которую устремляется наша воля, приобретая при этом бытийный смысл.
В-четвертых, Ясперс использует конструкцию «выбор — воля — долженствование — бытие». Мы уже неоднократно говорили, что в классическом наследии бытие понимается именно как долженствование (в предельно рациональном и предельно простом выражении — в форме морального закона). У Ясперса же эта структура, примененная к экзистенциальному опыту, выражается следующей формулой: выбор невозможен без решения, решение невозможно без воли, воля — без долженствования, а долженствование — без бытия. Когда мы имеем дело с sollen-долженствованием, то тут всё ясно: мы должны выполнить правило или предписание. Но что такое долженствование ради самого долженствование (müssen) не очень «ясно» (по Ясперсу в этой неясности, пожалуй, и состоит главное достоинство das Müssen, ибо этот тип должного означает простую фактичность воли). То, что здесь уловлена бытийная сущность воли, замечательно. Но уже не замечательно, а примечательно, что müssen-долженствование будет совершенно пустым без еще одной идеи и соответствующей идеальной проекции.
В качестве такой идеальной проекции, в-пятых, в опыте присутствует трансценденция. Ясперс, в отличие от более последовательного Хайдеггера, все-таки вынужден допустить открытость экзистенции. Иначе ни о каком долженствовании говорить не придется. Если же признать экзистенцию изначально открытой, то в этом случае творящая мою собственную историю «самость» окажется Божьей волей, а моя экзистенциальная воля, будучи орудием и средством такого творчества, — медиумом этой абсолютной воли.
572
* * *
Проделанный в данных главах анализ позволил нам не только определить отношение двух авторитетных экзистенциальных учений к классической традиции, не только объяснить их историческую возможность, указать их принципиальные различия, но и попытаться найти пути в будущее. Мы показали, что мало выявить экзистенциальный опыт, противопоставив его аналитической силе интеллекта, мало структурировать интимный опыт существования с помощью более или менее последовательно применяемых традиционных идей и категорий. Задача состоит в том, чтобы соединить мощь интеллекта и глубину экзистенциального переживания. Необходимо оправдать человеческий интеллект, восстановив его в бытии. За этой, казалось бы, формальной задачей скрывается насущное требование, состоящее
втом, что человек не может вновь обрести разумность и рациональность, не изменив способа своего существования в мире. Не проброс к исконной платоновской и доплатоновской тайне является актуальной задачей современной метафизики (это уже было сделано целой плеядой мыслителей на Запа-
де, а в России — А.Ф. Лосевым). Мы должны осуществить «проброс» к классическому ratio. Только восстановленный в качестве бытийной силы интеллект может преодолеть деградацию, распад и рассеяние, принявшие
внаше время почти фатальный характер.
573
ГЛАВА III. КРАТКИЙ ОЧЕРК ФИЛОСОФИИ МЕДИАЛЬНОЙ ВОЛИ
Настоящая глава является заключением нашего труда. Мы могли бы построить ее в виде сводки основных интерпретаций, оценок и прогнозов, содержащихся в нашем исследовании. Однако в заключительных главах предыдущей, а также на страницах данной книги читатель уже достаточно часто встречал обобщающие пассажи и выводы, чтобы повторять их здесь еще раз. Основные положения нашей работы прошли в своем теоретическом развитии несколько кругов, появляясь перед взором читателя в разных контекстах и с разной степенью полноты. Но любое исследование, сколь бы сложным и изысканным оно ни было, всегда рискует спасовать перед вопросом: ради чего оно, в конце концов, затевалось? Подлинное заключение должно вывести читателя и автора за границу рассмотренной предметной области, а не просто подвести итог сделанному. Подлинное завершение исследования, претендующего на какое-либо перспективное значение, — это выход за его собственные пределы. В заключении должен быть открыт новый теоретический горизонт, по отношению к которому всё сделанное ранее является лишь историческими пролегоменами. Мы чувствуем себя обязанными предложить читателю некую актуальную теоретическую доктрину, которая, вырастая из проделанного анализа, заключает в себе его скрытую цель и назначение.
В этом случае заключительный раздел должен удовлетворять определенным требованиям. Он должен учитывать, в снятом виде, все результаты предшествующих интерпретаций. Дело не в том, что мы должны построить из разработанных нами понятий, как из кирпичиков, некое новое сооружение. Многое из того, о чем говорилось в нашей работе, может попросту не упоминаться в настоящей итоговой конструкции. Но предшествующий материал в обязательном порядке должен служить обоснованием и предпосылкой всех элементов этой конструкции. Без проделанной в настоящем исследовании работы предлагаемая нами доктрина была бы совершенно немыслимой. Мы также должны гарантировать то, что эта результирующая концепция целиком и полностью базируется на позитивном историко-фило- софском исследовании (а не наоборот). Кроме того, при таком построении заключения наши интерпретации исторического материала обретут дополнительную глубину и актуальность. Предлагаемая в качестве заключения
574
теория медиальной воли должна также учитывать ключевые оценки двух предыдущих глав. Ведь третья часть выполняет в нашей работе основную герменевтическую функцию, ибо она замыкает все линии интерпретации в круг. Кроме того, в двух предыдущих главах мы постоянно указывали на грядущие возможности и новые метафизические перспективы. Теперь эти указания должны быть конкретизированы. Две первые главы настоящей части актуализировали предшествующий исторический материал, но и сами были посвящены историческим вопросам, настоящая же глава завершает этот процесс, переводя исследование в сферу сугубо актуальных идей. Наконец, заключительная концепция должна иметь по преимуществу практическую направленность. Это должно быть нечто из области практической философии. Не только в том смысле, что предлагаемые идеи перекликаются с некоторыми современными поисками в области философии жизни и психологии, но, скорее, в том, что итоговая концепция должна дать какой-то ответ на насущные человеческие потребности. Если мы так долго твердили о разумной воле, ее истоках и тайных пружинах, то в заключение мы всетаки должны указать, где и в чем человек может обрести энергию такой воли. Откровенно говоря, мы должны указать выход. Разумеется, далеко не для всех он может быть приемлемым, но в чем ему будет трудно отказать, так это в основательной привязке к исторической традиции. Ради этого и писалась настоящая книга.
Структурно данная глава включает в себя четыре нижеследующих пункта, в которых описывается радикальная инверсия эмпирического сознания, в процессе которой, по существу дела, формируется новая субъективность. В первых двух пунктах описывается выход за пределы обычного функционального сознания и стабилизация вновь обретенного ego, в двух последующих — насыщение формальных структур нового сознания конкретным жизненным содержанием. Все эти операции над сознанием проделывает, конечно, реальная человеческая воля, которая и сама меняет по ходу дела свое направление и внутреннюю сущность. Для тех, кто любит во всем строгую определенность, на всякий случай укажем, что первый из нижеследующих пунктов восходит к интерпретации собственно картезианского наследия, второй может опираться на наше толкование Лейбница, третий — Канта, а четвертый соединяет все концы в одной общей точке. Но эти связи, разумеется, совершенно условны.
575
3.1.Обращение сознания
Вполе обыденного сознания мы должны найти первое звено процесса медиального обращения. В эмпирическом сознании мы находим обычную волю, простой, обыденный волевой акт, который может определяться как желание, влечение, стремление, цель и пр. Мы исходим из самого элементарного психологического факта воления. Пока в нашем распоряжении про-
сто-напросто больше ничего нет. Но и эта самая обычная воля вполне в состоянии овладеть воображением. Подчинив себе воображение, обыденная, функциональная воля меняет свою природу. Воля заряжается энергией воображения, способной пробросить актуальное сознание «вперед», к новому объекту, новому горизонту, к некоему новому неизведанному миру. Вселение воли в продуктивное воображение, превращение его в свое орудие, проводник и посредник — это первый, так сказать, внутриутробный, зародышевыйактмедиальнойволи, ее рождение влонеобыденногосознания.
Воображение, как мы сказали, в состоянии пробросить актуальное сознание к новому объекту, к новой позиции, которая может стать исходной для точечных актов ego. Такую процедуру мы будем называть фиксацией. Первая фундаментальная фиксация в процессе бытийного (медиального) обращения сознания — это проброс актуального точечного «Я» к феноменальной границе опыта. При этом — на более или менее длительное время — содержание сознания теряет свою циклическую направленность и ассоциативный строй. Функциональные связи старого сознания размагничиваются… В круге, очерченном феноменальной границей «Я», более никого и ничего нет. Но воображение, ставшее проводником воли и обретшее, таким образом, медиальный характер, должно пробросить сознание еще дальше — к границе феноменального мира в целом. Актуальное сознание на несколько мгновений теряет устойчивость, но тут же наполняется новым потенциально бесконечным содержанием. Волны воображения непрерывно движутся к внешней границе бытия, фиксируя на ней наше актуальное сознание. Так формируется исходная формальная структура нового сознания, которую мы будем называть феноменальным, или медиальным, кругом. Конструкция этого круга сложна, так как он непрерывно раздваивается на внешний и внутренний круги обращенного сознания (а эти последние столь же непрерывно совмещаются в общий первичный круг бытия). Поэтому исходную модель новой субъективности мы иногда будем обозначать выражением «два круга в одном». Первый круг — это поле видения X-субъекта (так
576
сказать, «ничейный» взгляд на мир, который, впрочем, принадлежит «мне», новорожденному, неизвестному «Я»); и второй круг — это противоположная граница, противоположный сегмент единого круга существования. На едином круге бытия воображение фиксирует точку — точку зрения актуального «Я» (по крайней мере на первых порах; впрочем, многие считают,
инебезосновательно, что без точечного «Я» человеческое существо обойтись не может; в этом смысле конструкция «два круга в одном» описывает выход в медиальный мир конечного существа). Мы не можем непосредственно слить свое сознание с такой трансцендентальной формой, как бесконечный круг бытия (превратить актуальное сознание в буддийскую мандалу). Для простоты дела мы фиксируем на медиальном круге точку, в которой, условно говоря, находимся «мы сами». Но конструкция «два круга в одном», как уже было сказано, постоянно стремится превратиться в один феноменальный круг или горизонт бытия.
Что стало с нашей волей после завершения первичного акта обращения сознания? Новое сознание конституировано феноменальными границами мира, которые непрерывно очерчивает воображение, на наших глазах превращающееся в медиальную волю. Медиальное воображение бежит по кругу, постоянно возобновляя его. Ясно, что первоначальная конструкция обращенного сознания не может быть стабильной. Медиальное воображение вынуждено тратить весьма значительную энергию на поддержание круговой фиксации. В то время как традиционное сознание, обладая мощной
исовершенно необоримой инерцией, стремится разрушить новорожденное медиальное «Я» как своего конкурента и врага. Поэтому энергии воображения, скорее всего, хватит ненадолго. Но акты обращения сознания могут повторяться вновь и вновь. Частота таких обращений различна: у простого обывателя — в исключительных случаях, у художника или святого — часто
ипродолжительно. Но в любом случае спорадические акты медиального обращения требуют разного рода внешней стимуляции.
Медиальное обращение сознания — это бунт против власти ego и стоящих за ним бессознательных сил. Только выйдя за пределы функционального сознания, мы можем по-настоящему оценить всю мощь его циклической инерции. Круговая или шаровая конструкция медиально обращенного сознания, как правило, становится немедленной жертвой агрессивных проекций ego. Первоначальный выход к медиальному горизонту существования с необходимостью предполагает вытеснение наличного ego. Бытийное обращение парадоксально по своей сути: актуальное сознание
577
вытесняется в сферу бессознательного, уступая место «подлинному» сознанию. Мы неслучайно обращаем внимание на присутствующий здесь элемент вытеснения. Столь радикальное вытеснение всегда опасно. Мы будем постоянно сталкиваться с необходимостью ослабить это вытеснение, чтобы предотвратить возможность конфликтов и фатальных сбоев. Мерцающий круг нового медиального сознания должен поэтому включать в себя не только вновь обретенный мир, не только текущие значения здесь-бытийных ситуаций, но и содержание старого сознания, которое не исчезает и, по всей видимости, никогда не может исчезнуть. Медиальные поля, расположенные между двумя границами новой круговой структуры сознания, в которых, волнуясь и непрерывно обновляясь, движется бесцензурное содержание старого ego, мы будем называть вмещающими полями психе. Дабы уладить отношения между старым и новым бессознательным, формальная структура медиального сознания должна быть нейтральна к содержанию своих собственных вмещающих полей. Старое ego, допущенное в новое сознание, неминуемо обличает свою истинную природу: традиционное «Я» есть сумма отрицательных реакций на окружающую реальность. Ego — точка, возникающая посредством непрерывного кругового отрицания всего иного: «Я» — это не он, и не ты, и не они… Простейшего медиального обращения сознания, которое мы сейчас описываем, вполне достаточно, чтобы открыть и пережить меональную природу «Я», чтобы в очередной раз постичь, что индивидуальное конечное ego враждебно бытию. В меональной природе ego заключены его власть и его бессилие. Его сила проявляется в необоримой отрицательной энергии. А слабость в том, что ничто, сколь бы оно ни претендовало на бытие, тем не менее остается ничем. Могут спросить: но разве X-сознание, которое вырисовывается на границах вашего медиального круга, не «ничто»? Подумаем, однако, разве можно назвать «ничем» саму границу бытия? Нужно же, в самом деле, различать отчужденную точечность обыденного ego и возвышенный апофатизм бытийного ви́дения.
В границах возникающей таким образом новой субъективности можно отыскать средство ее вторичной фиксации и стабилизации. Воображение, выбросившее нас к внешнему бытийному кругу, должно найти способ закрепиться в нем. Для этого ему необходимо отыскать источник энергии, дабы иметь возможность постоянно пополнять свои силы. Источник этот легко находи́м в практике сознания, но его гораздо легче прочувствовать и пережить, чем определить теоретически. Поэтому вначале нам придется договориться о терминологии. Широко популярен немецкий «экзистенци-
578
альный» термин Bestimmung. Но еще более удачным представляется его русский аналог — настроение. В немецком варианте очень хорошо выражен семантический элемент определенности, фиксации. Русское же слово настроение, кроме структурного компонента (строение), включает в себя значение тональности (строя, тона, лада). Термин Bestimmung хорошо определяет момент фиксации актуального сознания на бытийной границе. А русское настроение — явно указывает на энергетический характер этого феномена. Настроение — это не только встроенность сознания в бытие, но
иэнергия, поддерживающая, питающая и обновляющая всякое бытийное присутствие. Однако, чтобы освободиться от всех немецко-русских ассоциаций и аналогий, а также подчеркнуть важность второго из отмеченных выше семантических моментов, мы введем новую модификацию этого термина — настрой. Фиксация актуального сознания на внешней феноменальной границе закрепляется настроем (настроем сознания на бытие). Итак, откуда круговая конструкция новой субъективности черпает свою прочность, а новорожденная медиальная воля — энергию и силу? Поскольку есть основание говорить о конструкции «два круга в одном», придется выделить
идве основных модификации настроя — внешнюю и внутреннюю. Мы го-
ворим здесь об априорной схеме обращения сознания, которая везде
ивсюду одинакова. Что же касается конкретного ее осуществления, то оно имеет бесчисленное множество проявлений, культурно-исторических форм
иличностных модификаций. То же самое следует сказать и о настрое. Описание и адекватное выражение бытийного настроя — не дело философа. Это дело поэта и художника. Мы можем лишь, используя метафорический язык, косвенно указать на суть этого феномена. Внешний настрой, видимо, тесно связан с нашим восприятием окружающей природы. Недаром мы находим его наиболее полное и глубокое выражение в пейзажной лирике, как поэтической, так и живописной. Чтобы все-таки как-то зримо определить внешний настрой, соотнесем его с образом океана (метафорическая фиксация «океана бытия»). Медиальное воображение, рисующее границу бытия, как мы говорили, волнами уходит в бесконечность (или, наоборот, волнами приходит из бесконечности). Волны бытия мерно бьются о берег посюстороннего существования. Настрой обращенного сознания на «океан бытия» упрочивает конфигурацию нового сознания, питая энергией медиальное воображение. Основной бытийный настрой должен восходить, как сейчас модно говорить, к некоей архетипической сущности. Образ океана весьма подходит для ее выражения, недаром он так распространен в русской фило-
579
софской лирике80. Но граница бытия открыта нам лишь с некоторой фиксированной точки зрения, которую занимаем «мы сами», а точнее, некто «X». Ego-X обладает собственным настроем, изнутри которого и в сопровождении которого оно, собственно, и открывается нам в опыте. Настрой на внутреннюю границу феноменальной реальности также обладает энергетическим эффектом, состоящим в способности поддерживать самого себя и всю формальную систему новой субъективности. Мы столь же условно назовем этот дополнительный энергетический источник «настроем на фигуру-X»81, то есть на открытый образ трансцендентального субъекта. Хорошо было бы выразиться так: мы отбрасываем медиальную тень… Фигура-X — это наш собственный призрак, наша прозрачная тень, которая сопровождает нас везде и всюду и т.д. Настрой на фигуру-X есть способ переживания нашего медиального образа. Однако это красивое выражение — медиальная тень — не годится из-за навязчивых юнгианских ассоциаций. Поэтому мы введем в оборот противоположное выражение: фигура-X не тень (в психоаналитическом смысле), а свечение или прозрачный ореол (любопытно, что так же может переживаться и «фигура бытия»). В мировом круге, куда выбросило нас медиально обращенное воображение, нам грезится призрачно мерцающая фигура, стоящая на берегу океана бытия. Уже в простейшей конструкции бытийно обращенного сознания мы, таким образом, находим вполне полноценную и плодотворную жизнь. Любой объект может быть воспринят и пережит новым сознанием в своеобразном очищающем ключе, напоминающем эстетический катарсис красоты. Красота вполне может переживаться и переживается в форме медиального свечения (то есть как особый, совершенно исключительный род чистоты).
80Вот составленный почти наугад перечень некоторых мотивов из русской классической поэзии. Мирское «Я» усыпляется воображением поэта — душа трепещет и звучит, и ищет, как во сне. Душа-сомнамбула жаждет ночи. Ночь распахивает океан звездного неба, который поэтический гений безотчетно связывает
сводной стихией: настанет ночь — и звучными волнами стихия бьет о берег свой… Исчезающая в океане бытия сомнамбула может обрести себя и в более земной, но не менее интимной лирике — на берегу реального океана. Океана колыбельный шум… несет с собой зов, что и в предсмертных снах будоражит поэтический гений. Поэты слышат голос, звучащий над первозданными водами, над безд-
ной голубой, над зыбью океана.
81Prosopon, figura, die Figure — во всех этих терминах есть намек на абрис человеческого лица, как оно видится нам «изнутри», без использования какой-либо отражающей поверхности.
580