Belokrenitskiy_V_Ya_Natsii_i_natsionalizm_na_musulmanskom_Vostoke

Консервативно и ретроградно ориентированные исламские теоретики, исходя из тех же положений, призывают к преодолению пороков современности путем копирования образцов идеального прошлого, порядков времен Пророка и двух первых после его смерти поколений мусульман (ас-салаф ас-салих). Именно салафизм и ряд других течений в рамках ислама оказываются на практике трудно совместимыми с национализмом. Исламский воинствующий (максималистский) фундаментализм, выступая против светского и ограниченного этнотерриториально исламского национализма, отвергает не только его, но и порождаемые им современные социально-политические институты17.

Сущность такого национализма, как отмечает, например, М. Моаддель, состоит в провозглашении ислама единственной основой легитимности и источником законной власти, достижении единства религии и политики при исламском правлении, поощрении нетерпимости к другим верованиям помимо ислама, утверждении превосходства мужчин, введении ограничений на вовлеченность женщин в общественную сферу и отрицании западной культуры как упаднической, декадентской18.

Помимо максималистских форм политического ислама, получивших распространение на Большом Ближнем Востоке (прежде всего в Ираке и Сирии, а также в Афганистане, Пакистане, Йемене, Ливии, ряде других афро-азиат- ских государств и в отдельных регионах, например на Кавказе), существуют более умеренные его разновидности. Умеренные типы политизированного ислама развивались параллельно и в тесной взаимосвязи с радикальными. Более того, первоначально именно умеренные течения задавали тон в исламизме. Выступая за возрождение величия ислама и «халифат» как «великую родину мусульман», умеренные исламисты не отвергают, как мы уже отмечали, патриотизм и национализм, поскольку они служат укреплению режимов власти, при которых создаются благоприятные возможности для проповеди идеалов исламизма19.

Если эти различия между умеренными и радикалами (максималистами) можно считать инструментальными, т. е. касающимися путей достижения единой цели, то некоторые другие отличия выявляются из отношения к реальным проблемам. Так, умеренные исламисты не отрицают, принципиально и тотально, западную по происхождению, господствующую в сегодняшнем мире культуру-цивилизацию. Они признают научные, технические и некоторыесоциальныедостижениянеисламскогомира.Социальныйвопроссвязан главным образом с более либеральным отношением к положению женщин в обществе, допустимости их образования, работы вне дома и профессиональной деятельности. Умеренные сторонники исламской идеологии акцентируют отмеченную выше роль территориального национального­ государства как защитника мусульман, гаранта их престижа и достойного положения среди других наций в мире, а также устроителя внутренних исламских порядков, способствующих созданию условий для соблюдения правил и норм, приличествующих мусульманам20.

21

Именно такая программа действий лежала в основе главных идейнорелигиозных течений, возникших в мусульманской среде в колониальный период, на этапе ослабления и распада системы колониализма. Существенно, что умеренно-исламистские движения в период между двумя мировыми войнами на первых порах в целом проигрывали в популярности светским, вполне либеральным идеологическим направлениям. Однако к концу периода исламская окрашенность антиколониальных движений в странах с преобладающим или большим присутствием мусульман в населении заметно усилилась. После окончания Второй мировой войны она приобрела еще более выраженный характер.

Антиколониальный национализм отличался естественной государствоцентричностью. Национальное­ освобождение виделось как создание «своего» процветающего и мощного государства, где преимущественное положение займут представители местных, «национальных­ » элит. В арабском мире эти настроения и ожидания осложнялись наличием панарабизма, окрашенного по преимуществу в светские тона. Иной характер массовые политические движения против власти заморских колонизаторов, видимо, и не могли принять, хотя представления о значимости целей достижения процветания и могущества, очевидно, не были одинаковыми у выразителей отдельных национально­ -освободительных сил. Государствоцентризм объяснялся отмеченными выше особенностями восточного общества (подчиненным положением средних слоев), а также наследием и образцами колониальной власти, которая имела заметные черты восточного авторитаризма, управляя во многом бесконтрольно, самочинно и возвышаясь над местными верхами и зарождающимся буржуазно-рыночным обществом.

Пакистанский национализм и особенности пакистанской нации

Пример Пакистана представляется весьма типичным для исламского мира. В то же время в нем есть и немалое своеобразие. Новое государство образовалось путем расчленения обширной английской колонии на полуострове Индостан и прилегающей к нему материковой, северной, части21. Поскольку Индостаном (Индией) на протяжении почти всего второго тысячелетия нашей эры управляли главным образом мусульманские династии, представленность мусульманской элиты в верхних слоях местного общества в середине–конце ХIХ в., когда оформлялось антиколониальное течение, была весьма высокой. Хотя доля мусульман в индийском населении оценивалась в середине ХХ столетия примерно в 25%, в народонаселении собственно Британской Индии она, видимо, приближалась к трети. Напомним, что помимо прямого правления англичане установили в Индии косвенный режим — через местных правителей-князей. На княжескую Индию приходилась до двух пятых территории и одна пятая населения. Основная часть подданных княжеств состояла из немусульман. Единственным крупным исключением было княжество Джамму и Кашмир, но и там по переписи 1941 г.

22

насчитывалось всего 4 млн человек (три миллиона из них были мусульмане). Опираясь на завышенные оценки доли мусульман в населении Индии, признанный «отец-основатель» Пакистана М.А. Джинна (1876 – 1948) в конце 1920 х гг. требовал (от лица Всеиндийской мусульманской лиги) предоставления мусульманам не менее трети мест в центральном законодательном собрании22.

Будучи долгое время сторонником единства Индии, М.А. Джинна лишь в конце 1930 х гг. пришел к мысли о возможности борьбы за отдельное мусульманское государство на ее территории. Большое влияние на него в этом вопросе оказал крупнейший поэт и мыслитель мусульманской Индии М. Икбал (1877 – 1938). Исследователи его творчества и общественной деятельности выявляют в них три периода. На начальном этапе (до 1906 г.) Икбал был горячим сторонником единства Индии, совместных действий представителей всех конфессий по укреплению страны и подготовки условий для достижения независимости. На втором этапе (до середины 1920 х гг.) в центре его внимания оказалась судьба общей родины мусульман — халифата — в эти годы он выступал с панисламистских позиций, а после распада османского халифата в 1923 – 1924 гг. горько упрекал арабские народы в предательстве и партикуляризме. Отринув ушедшие в тень панисламистские идеи, Икбал с конца 1920 х гг. стал сторонником мусульманского национализма. Борьба за освобождение от колониального господства представлялась ему многосложным процессом, где мусульманам отведено хоть и не первое, но важное и отдельное место. Будучи по происхождению панджабцем, чей род корнями уходит в Кашмир, Икбал ощущал виртуальное единство северо-западной части Индии с ее преобладающим мусульманским населением и наследием исламской культуры. В 1930 г., выступая в качестве президента на малолюдном годичном съезде Мусульманской лиги в Аллахабаде, Икбал заявил об обоснованности требований мусульман о создании «мусульманской Индии». Проявляя верное интуитивное предвидение, он провозгласил, что хотел бы видеть «Панджаб, Северо-Западную пограничную провинцию, Синд и Белуджистан объединенными в одно государство». Из речи следует, что под государством он имел в виду «самоуправляемую территорию в рамках Британской империи или вне ее рамок», т. е. на этапе после ухода англичан. Конечную цель («во всяком случае, для мусульман северо-запада страны») он видел в образовании консолидированного мусульманского государства23. Таким образом, Икбал на последнем этапе развития своих представлений по национальному­ вопросу встал на позиции сторонника территориального исламского национализма.

В то же время он не отбрасывал идеи солидарности мусульман как в пределах Индии, так и в мировом, планетарном масштабе. Пакистанский исследователь его воззрений С.К. Фатими видит заслугу Икбала в том, что он органически соединил идеи исламского универсализма и территориального национализма. Воззрения Икбала, отмечал он, можно представить себе в виде трех концентрических кругов — в центре находится территориальный

23

национализм, окруженный более широким кругом исламской солидарности и еще более обширным пространством «притесняемого человечества»24.

Нужно подчеркнуть, что мотив эксплуатации, притеснения большинства человечества его меньшей эксплуататорской частью служит характерным отличием (маркером) исламской и панисламистской антиимпериалистической идеологии. Она коренится в умонастроениях мусульман, сложившихся в колониальную эпоху25.

Для взглядов М.А. Джинны этот аспект был малохарактерен. Проект Пакистана, отстаиваемый Джинной, не носил антизападного характера, хотя Икбал, как уже отмечалось, оказал на него серьезное влияние в 1936 – 1937 гг., написав ему в тот период (незадолго перед смертью) восемь писем с изложением своих убеждений и программных установок. Икбал просил Джинну возглавить движение по защите интересов мусульман в Индии вплоть до создания там отдельного мусульманского государства. Одновременно он завещал придать движению социальный, антикапиталистический характер, призывая его к тому, чтобы оно отвечало чаяниям и надеждам простых людей26.

Вскоре после кончины Икбала Джинна издал его письма к нему со своим предисловием. Воздавая должное значению идей поэта-философа, Джинна признал, что его собственные взгляды на «конституционные проблемы Индии» после глубоких размышлений стали близки к представлениям Икбала27.

Существенное влияние на формирование идеологии пакистанского национализма оказал также Рахмат Али Чоудхури, который изобрел само название «Пакистан». Надо отметить, что «провидения» мусульманского территориального образования появлялись в качестве более или менее случайных мотивов в статьях и памфлетах различных авторов во время и после окончания Первой мировой войны. Катализатором нового этапа спекуляций на этот счет стали конференции «круглого стола», состоявшиеся в 1930 – 1932 гг. в Лондоне. На них шла речь о новом конституционном устройстве Индии. Из-за жестких расхождений между индийскими участниками конференции, в частности представителями княжеской Индии, неприкасаемых каст, мусульман, среди которых были и Икбал, и Джинна, проект Индийской федерации не получил полного одобрения, но в 1932 г. британским парламентом был принят «Коммунный приговор» (решение о религиозных куриях при голосовании в провинциальные законодательные собрания), а в 1935 г. колониальные власти опубликовали и частично (без федеральной части, для которой требовалось согласие князей) ввели в действие Закон об управлении Индией. Лондонские обсуждения подвигли одного из политически активных мусульман, заканчивавших в Кембридже свое образование, выдвинуть идею создания мусульманской федерации под названием Пакистан. В письме, распространенном в конце января 1933 г., панджабец весьма скромного происхождения Р.А. Чоудхури, подписавшийся как основатель «Пакистанского нацио­ нального движения», и еще трое обучавшихся в Англии мусульман выступили с призывом «от имени 30 млн мусульман, проживающих в Панджабе, СЗПП (Афганской провинции), Кашмире, Синде и Белуджистане», признать отдельный национальный­ статус территории на северо-западе Индии, где мусуль-

24

мане были в большинстве (общее число жителей региона они оценивали в 40 млн человек)28.

В отличие от Икбала, Чоудхури был мало кому известен, и Джинна длительное время отказывался от использования изобретенного им термина. Следует подчеркнуть, что, хотя в трактовке расхождений между двумя «нациями» индусов и мусульман у Джинны и Чоудхури было много общего, «отец-основа- тель»Пакистананемыслилбудущеегосударствотерриториальносмещенным на северо-запад Индии. В его представлении Пакистан должен был состоять из двух больших территорий, «обнимавших» Индию с востока и запада29.

Чоудхури тоже был недоволен разделом Панджаба и выпадением Кашмира из его схемы и, появившись в Пакистане весной 1948 г., уже после смерти Джинны, раскритиковал политику его властей, а спустя полгода уехал в Англию, где вскоре и закончил свои дни. Отметим, что у него, как и у Икбала, территориальный национализм совмещался и своеобразно растворялся в исламе. Чоудхури выдвигал планы образования 10 мусульманских государств (миллатов) в Индии и на Цейлоне, объединенных в конфедерацию под названием Пакистанское содружество наций30.

Возвращаясь к особенностям восточного национализма на примере Пакистана, следует отметить его неглубокие социальные корни, малую представленность в его фундаменте убеждений и ожиданий среднего класса. Се- веро-западные районы колониальной империи относились к числу наименее продвинутых в социально-экономическом отношении индийских регионов. На это обстоятельство не раз обращалось внимание в зарубежной и отечественной литературе31.

Но к окончанию колониального периода на территории, сформировавшей Пакистан, появилось городское предпринимательство, товарное земледелие, а также очаги новой социальной инфраструктуры (образование, медицина) и обслуживающие их профессиональные слои32. Формирование средних городских слоев и переселение в города в период после раздела 1947 г. представителей такого рода групп из более развитых регионов Северной и Центральной Индии создали условия для складывания достаточно представительного гражданского общества. Именно в его недрах укоренились ростки пакистанского национализма с присущим ему априори восточным, подданническим своеобразием. Оно было усилено обстоятельствами рождения Пакистана как доминиона, генерал-губернаторства, возникшего в муках раздела, расчленения Индии, на фоне страданий миллионов людей.

Консолидация новой нации происходила в условиях начавшихся межобщинных столкновений в Кашмире, споров с Индией из-за него и военных действий там. Хотя масштабы боев между воинскими частями пакистанской и индийской армий в 1947 – 1948 гг. были невелики, они оказали существенное воздействие на пакистанское общественное мнение, приучая его к вере в доблесть собственных войск и необходимость соединения гражданской власти и военной силы. Весьма скоро к гражданско-военному союзу постарались присоединиться религиозные политические деятели, «открывшие» для

25

себя страну для проповеди исламского национализма и превращения ее в теодемократию или в «государство ислама»33.

Наконец, важнейшей особенностью не только национализма мобилизационного типа, но и новой нации стало соединение власти и собственности в социально близком сегменте общества. Этому процессу способствовал уход колонизаторов и ослабление созданного ими состоятельного слоя, состоявшего из английских предпринимателей средней руки и местных посредни- ков-компрадоров. Ему благоприятствовал так-же рост политической роли и общественной значимости гражданских администраторов и военных чинов, происходивших из образованной части земельной и городской аристократии, прослойки владельцев крупной недвижимой собственности (в колониальный период из наследуемой, признаваемой по обычаю и традиции, она превратилась в регистрируемую и защищаемую в суде частную собственность). Переехавшие в западную часть тогдашнего Пакистана семейства купцов и торговцев составили еще одну группу престижа и влияния, достаточно сплоченную, поскольку происходили они в основном из соседней с Синдом области Гуджарат и принадлежали к членам давно сложившихся и влиятельных гуджаратских мусульманских торговых каст34.

На формирование и эволюцию пакистанского национализма мощное воздействие оказал государственный патернализм. Население внезапно появившегося государства оказалось в сильнейшей зависимости от государственного аппарата и его политики. При этом на нижнем ярусе общественной пирамиды продолжали действовать традиционные, закрепленные в колониальный период механизмы саморегулирования — деревенские и городские советы и органы власти на местах (чиновники низшего ранга, старосты и старейшины). На верхнем социальном ярусе, который образовался во многом заново, по причине массовой замены немусульманского городского населения мусульманским государство с самого начала довлело над обществом. Экономическая система, утвердившаяся в Пакистане, как и в большинстве других освободившихся от колониализма стран Азии и Африки, получила в литературе название государственного капитализма. Государство взращивало и поощряло частный национальный­ капитал, и при этом само занималось как регулированием рынка, так и участием в его функционировании, которое на бумаге ограничивалось законодательно, но регламентировалось на практике, как правило, традиционным, характерным для восточного общества путем.

Со временем в Пакистане, как и в других странах Востока, появились госкорпорации в базовых отраслях экономики, во главе которых были поставлены чиновники общего профиля. Коммерциализация деятельности госсектора сопровождалась широко распространившейся коррупцией — оказанием государственных услуг представителям частного сектора за определенную плату (взятку, откат). Значительные масштабы приобрел государственный рэкет, т. е. вымогательство денег под незаконными предлогами. К этому надо добавить разворовывание средств из казны и систематическую неуплату, а также неполную выплату налогов на доходы и прибыли35.

26

Различного рода воровские и коррупционные схемы и разрастание вследствие этого теневой, нелегальной экономики можно считать прямым результатом функционирования системы «власть-собственность», иными словами, сочленения властных полномочий и привилегий в сфере отношений собственности.

В Пакистане азиатский госкапитализм оказался тесно сопряжен с гипертрофированной ролью вооруженных сил и частными интересами военной корпорации. Военный деловой комплекс превратился в своего рода государство в государстве, пользующееся особыми льготами и привилегиями. Созданные военными фонды («Фауджи фаундейшен», «Бахриа», «Шахин», Армейский благотворительный фонд и др.) приобрели значительные финансовые активы и заняли видное место в корпоративном бизнесе36.

Привилегированное положение военной бюрократии закреплено идеологически. Одной из опор пакистанского национализма с самого начала стал постулат о доблести и несокрушимости вооруженных сил. С этим пропагандистским тезисом непосредственно связан другой краеугольный камень насаждаемого государством национализма — заверения о поддержке Пакистаном права «народа Кашмира» на самоопределение. Официальная пропаганда навязывает мысль о том, что население индийской части бывшего княжества Джамму и Кашмир в случае плебисцита, о возможности проведения которого заговорили после первой пакистано-индийской войны конца 1940 х гг., выскажется за присоединение к Пакистану37.

Для пакистанского варианта восточного национализма характерны также еще две особенности — склонность к возведению на пьедестал политических лидеров и соединение патриотизма, чувства любви к родине, с исламом. Первая черта приводит к персонификации или персонализации представлений о власти, наделении особенными свойствами политических лидеров. М.А. Джинна получил от соратников титул каид-и азам (великий вождь) еще до образования государства, а Учредительное собрание Пакистана на первой сессии в августе 1947 г. приняло решение об обязательном добавлении этого почетного титула к его имени. «Наследовавшего» ему мантию Лиакат Али Хана называли каид-и миллат (вождь нации), а З.А. Бхутто — каид-и авам (вождь народа). «Отцами нации» становились на время их правления и другие ее руководители, память о которых, как правило, не исчезает из поля общественного сознания после их смерти или отставки38.

Что касается второй особенности, то она проявляется многообразно, в частности через закрепленное в конституции название Исламская Республика и прописанные в конституции различные нормы, превращающие ислам, по сути, в государственную религию. Рассуждая гипотетически, пакистанский национализм может принять в будущем крайние исламистские формы. В случае «талибанизации» страны, т. е. победы в ней сил радикального ислама, республика трансформируется в исламское государство с вытекающими отсюда тяжелыми последствиями для внутренней безопасности и обстановки в регионе. Взятый в сумме этих особенностей, актуальных и виртуальных, па-

27

кистанский национализм предстает ярким порождением «власти-собствен- ности» в ее исламской ипостаси.

Кроме того, следует подчеркнуть, что внешний, номинальный демократизм существующей политической системы скрывает факт подчиненного, сублимированного положения частного капитала по отношению к власти. Беспомощность даже крупного бизнеса перед государством ярко проявилась в начале 1970 х гг., когда правительство З.А. Бхутто провело национализацию свыше 30 предприятий в ключевых отраслях промышленности, всех компаний по страхованию жизни, коммерческих банков и других частных учреждений. Фирмы и торговые дома, которым принадлежали эти заведения,

ив зарубежной, и в отечественной литературе поспешили отнести к разряду монополистических39.Однако«монополисты»оказалисьнеспособныотстоять свои права, были вынуждены терпеть колоссальные для себя убытки. Многие из них предпочли уехать из Пакистана, переведя остатки своего бизнеса и капитала в другие страны. Оставшийся в Пакистане крупный частный бизнес пошел на сделку с бюрократией, превратившись в «олигархов», зависящих от благоволения властей. Образование тандема власти-собственности на примере Пакистана выглядит, может быть, более наглядно, чем в других странах, но тенденции к сращиванию частного и государственного корпоративного секторов имеют на Востоке более или менее универсальный характер.

При этом за государством в этом симбиозе сохраняется несомненный приоритет. В условиях коррумпированного госкапитализма борьба за власть превращается в борьбу за деньги, собственность и капитал. Характерно, что деловые организации Пакистана последний раз заявили о себе в качестве отдельной общественно-политической силы в 1993 г. Тогда они выступили на стороне своего «собрата», потомственного промышленника Н. Шарифа. Будучи первым премьер-министром из числа крупной городской буржуазии, Шариф вступил в конфликт с президентом (высшей гражданской бюрократией)

иармией и, несмотря на поддержку «коллег по цеху», проиграл40.

Вдальнейшем частный капитал нашел более приемлемым для себя встраивание в систему отношений власти-собственности. Одним из результатов этого (возможно, не самым существенным, но наглядным) явилось то, что, по оценкам некоторых независимых источников, вторым по размерам собственности человеком в Пакистане в конце 2000 х гг. был тогдашний президент А.А. Зардари, принадлежащий, как и его жена, бывший премьер-министр Б. Бхутто, убитая в 2007 г., к потомственным крупным землевладельцам. По приводимым данным, Зардари располагал собственностью в 1,8 млрд долл., будучи владельцем большого числа сахарных заводов

идругой собственности в агропромышленной сфере. На четвертом месте в том же списке находился нынешний премьер-министр Н. Шариф, который вместе с братом Шахбазом, сегодня главным министром Панджаба, имел активы величиной в 1,4 млрд долл. Считается, и вероятно не без оснований, что оба семейства преуспели благодаря сочетанию контроля над властью и собственностью41.

28

Поскольку в природе отношений власти с собственниками в Пакистане не наблюдалось за последние десятилетия существенных подвижек, элита страны оставалась по основному своему составу по существу неизменной. Власть, несмотря на формальную демократию, сохраняла во многом персонализированный характер, опираясь, применяя терминологию М. Вебера, не столько на рациональные­ процедуры, сколько на традиции и личную харизму42.

Заметим вместе с тем, что власть-собственность не остается единственной формой власти на современном Востоке. В более продвинутых странах, в том числе в такой, как Пакистан (по данным на 2014 г., он занимает 27-е место в мире по величине валового национального­ продукта), она дополняется властью рынка и закона, но опять же до определенного предела. Перерождение в либерально-демократическую общественно-политическую структуру требует длительного времени, и остается открытым вопрос, способна ли в принципе восточная, в частности, пакистанская власть-собственность к такой метаморфозе.

Анализ развития Пакистана как характерного примера восточного капитализма и связанного с ним национализма будет неполным, если не упомянуть о проявлениях на его почве этнического национализма, тоже весьма специфического, отличного от классических образцов, известных в Европе конца ХIХ — начала ХХ в.

Пакистан как нация состоит из нескольких крупных этнических групп. Прежде всего это панджабцы, составляющие около 60% населения и ассоциирующие себя со стержневой по местоположению (бассейн Инда и его притоков) провинцией Панджаб. Затем пуштуны — примерно 15%; в основном они проживают на территории провинции Хайбер-Пахтунхва (хайберско-пуштун- ской) и в высокогорной области вдоль границы с Афганистаном. Далее по численности, немного уступая пуштунам, идут синдхи, жители внутренних районов южной провинции Синд. Менее 10% составляют проживающие в крупных городах той же провинции урдуязычные в основном мухаджиры (переселенцы из Индии после 1947 г. и их потомки) и белуджи — основное население расположенной к западу от Синда пустынной провинции Белуджистан.

Сложная этнорегиональная структура Пакистана с самого начала порождала разговоры о возможном распаде страны. Тем более что процесс национальной­ консолидации, занявший первые два десятилетия в истории страны, был осложнен сепаратистскими выступлениями в Белуджистане и пуштунских землях43. Отличительной чертой этносепаратизма был его по большей части регрессивный характер, проявлявшийся в социальном происхождении его лидеров (главным образом представителей господствующих на местах землевладельческих кланов и родов) и в идеологии, сочетающей популизм, нередко облаченный в левую фразеологию, с опорой на племенные традиции и феодальную автономию. Некоторые изменения произошли лишь в последнее время, когда сепаратистское движение в Белуджистане, например, приобрело немалое число сторонников среди нарождающегося среднего класса44. Однако общая его слабость не позволяет рассчитывать на

29

изменение регрессивной сути этно-национальных­ движений, смысл которых заключается в борьбе за ту же власть-собственность, но в меньших территориальных масштабах.

Ответом на угрозы сепаратизма и его крайней формы — сецессиониз- ма — служит наблюдающаяся с 1970 х гг., т. е. со времени окончания первичной консолидации Пакистана, растущая панджабизация военной и гражданской элиты. Имеется в виду выдвижение на первые политические роли представителей численно преобладающей и материально экономически наиболее богатой этнической общности. Впрочем, о чистой панджабизации речь не идет. Скорее, наблюдается процесс усиления сплоченности общепакистанской элиты, где наиболее крупным компонентом всё в большей степени становятся панджабцы.

Обоснование идеи единства Пакистана с культурно-исторической и тер- риториально-экологической точек зрения недавно предложена известным пакистанским адвокатом и политическим деятелем, членом руководства Пакистанской народной партии Э. Ахсаном в книге «Индская сага и создание Пакистана»45. Впервые изданная в 1996 г. и неоднократно затем переиздававшаяся, она получила в стране широкую известность, о чем свидетельствует переиздание ее в переводе на урду — главный язык средних по образованности слоев. Лейтмотив книги в наличии особой территории — долины Индаиприлегающихкнейземель.ПрослеживаяисториюИндскогобассейна, автор проводит мысль, что религиозные и этнические различия отступают на второй план перед общим генотипом, каким является «человек Инда» — про- дукт многие века складывавшихся черт характера, социальной психологии и исторической памяти. Именно эти базовые обстоятельства, действуя подспудно в качестве предпосылки, способствовали, по мнению Э. Ахсана, успеху борьбы за Пакистан. Отводя исламу второстепенную роль, он видит корни прочности страны в этих ее особенностях, не зависящих от принадлежности «человека Инда» к панджабцам, синдхам, пуштунам или белуджам. Общая история, сходство традиционного образа жизни, экономической и социальной деятельности отличают область Инда от остальной части Индии и придают населению отличные от индийского базовые черты46.

Представляется, что автор этой концепции во многом прав, отводя социоэкологическим и ментальным факторам важную подспудную роль в человеческой истории. Кстати, он не первый, кто обратил внимание на зависимость эволюции отдельных частей Индии от их природно-климатических и экологических особенностей47. Однако судьба Пакистана зависит не только от подспудно действующих причин, но и от конкретной политической практики. Отмеченные выше слабости и изъяны пакистанского капитализма и пакистанской демократии не снимают вопросов относительно будущего страны, заставляя отдельных экспертов подвергать сомнению способность Пакистана как нации-государства противостоять центробежным тенденциям и сохранять верность идеалам национального­ единства.

30