Belokrenitskiy_V_Ya_Natsii_i_natsionalizm_na_musulmanskom_Vostoke

ИГИЛ похитило с военных складов в Ираке и Сирии сотни тысяч единиц оружия стоимостью в миллионы долларов. Кроме того, ИГИЛ удавалось успешно перехватывать поставки воружений сирийским «оппозиционерам», воюющим против правительства Асада. Conflict Armament Research — одна из крупнейших фирм, отслеживающая поставки оружия, заявляет, что некоторые образцы оружия, применяемые ИГИЛ, продавались различными компаниями, базирующимися на территории США и Саудовской Аравии.

Среди таких вооружений автоматические винтовки M-16 и M-4, маркированные как «Собственность Правительства США». Аналогичное вооружение имеется у нерегулярных вооруженных формирований шиитов Ирака, которым США поставили сотни тысяч единиц оружия4.

По данным ЦРУ, из общего числа боевиков ИГИЛ более 15 тыс. чело- век — это представители иностранных государств — добровольцы или завербованные инструкторами ИГИЛ. Последний «набор» боевиков пришелся на близлежащие мусульманские страны — Тунис и Саудовскую Аравию. Чуть

меньше прибыло из Бельгии, Китая, России и США.

Что касается российского измерения деятельности ИГИЛ, то посыл организации направлен на всеобщее объединение всех симпатизантов — своим успехом ИГИЛ обязано массам боевиков из стран Ближнего Востока, Северной Африки, Европы и Северного Кавказа. Последнее особенно тревожно для России, которая давно и последовательно говорила об угрозах разрастания джихадистского подполья в сопредельные регионы5.

В целом тремя основными направлениями влияния «арабской весны» на Кавказ являются:

—идеологическое;

—социальное;

—информационное.

Появление ИГ разделило экстремистов «Имарата Кавказ» по вопросу лояльности. Отчасти это произошло из-за личных ориентаций эмиров, отчасти идеологических установок, интерпретации и реализации идеи «глобального

джихада».

В негласном противостоянии между группировкой «Джабхат аль-Нусра» и ИГИЛ эмиры северокавказского подполья высказались в пользу последнего, что еще больше укрепило связи между двумя группами. Исследователь Фонда Карнеги в Вашингтоне Т. Де Ваал отмечает, что «многие ведущие фигуры в ИГИЛ — выходцы из Северного Кавказа, включая Омара аль-Шишани (этнический чеченец), родом из Панкисского ущелья в Грузии. Даже если часть тех средств, которыми обладает ИГИЛ, будет направлена на Северный Кавказ, то это укрепит позиции местных боевиков»6.

Хотя вопрос этнической принадлежности боевиков несет, скорее, эмоциональный компонент, стратегическая направленность повестки «Исламского государства» и «Имарата Кавказ» религиозная, а не этническая. Это помогает им консолидироваться по содержанию, оставаясь при этом самобытными по форме.

Тем не менее «человеческий фактор» — это первый мостик между двумя радикальными группировками. К тому же имеет место и обратная тенденция: многие из тех, кто сегодня воюют на Ближнем Востоке, начинали на

481

Северном Кавказе, в Афганистане, Ираке и других «горячих точках». Это неудивительно, поскольку в эпоху глобализации террористам свойственно перемещаться из одной точки в другую, подобно туристам. Хотя на Северном Кавказе нет тренировочных лагерей, сопоставимых с теми, что располагаются в Ираке и Сирии, конкуренция за человеческие ресурсы внутри сообщества

«террористических сетей» сильна7.

Между «Имаратом Кавказ» и «Исламским государством» существуют и другие параллели. Обе группировки функционируют в «серых зонах» на соответствующих территориях. Обе имеют общую повестку, конечная цель кото- рой — создание халифата или прочей формы государства шариата8.

Они могут отличаться в политике сбора средств и структурной организации, но правда в том, что «Имарат» позиционирует себя как региональная группировка, являющаяся частью «глобального джихадистского движения», в то время как «Исламское государство» претендует на центральную роль основной, новой силы этого движения. В этом отношении, как бы парадоксально это не звучало, поддержка «Имарат Кавказ» нужна ИГИЛ в большей мере, с тем чтобы стать доминирующей силой на глобальную мусульманскую умму9.

Вторым связующим звеном является финансовая поддержка. В декабре 2013 г. ИГИЛ признало, что получило крупные средства от Доку Умарова, возглавлявшего на тот момент «Имарат Кавказ». Логика «ты — мне, я — тебе» в отношениях между ИГИЛ и ИК работала вполне эффективно, о чем говорит усиление обеих группировок за последние годы. Если такое сотрудничество продолжится, дуга нестабильности от Ближнего Востока до Евразии будет только расти, укрепляться и постепенно превращаться во всебольшую угрозу всем государствам, в частности как для России, так и для США.

Успех ИГИЛ является очевидным катализатором деятельности «Имарат Кавказ» — как в аспекте финансовой поддержки, так и подготовки боевиков. Но это также и новые вызовы для российских и американских интересов в соответствующих регионах. Поэтому хотя возможности для прагматического сотрудничества в этой области ограничены, они реальны и их следует рассматривать серьезно.

Для внешних аналитиков характерен аргумент о том, что, поскольку несколько выходцев из кавказских республик (прежде всего Чечни) занимают высокое положение в иерархии «Исламского государства», основные опасения России заключаются в их потенциальном возвращении в регион, куда Москва инвестировала много финансового и социального капитала.

Причина, по которой многие аналитики по-прежнему находятся в парадигме «чеченского кризиса», кроется в разных объяснительных конструкциях того, что происходит на российском Северном Кавказе.

В то время как Москва указывает на то, что ей приходится противостоять как раз тем же вызовам, с которыми западные государства борются на Ближнем Востоке, многие на Западе убеждены, что «повстанчество» в регионе Северного Кавказа имеет этно-национальный характер. Действительно, хотя в настоящее время понимание происходящего в США более адекватное, чем в 1990 е гг., многие дипломаты и эксперты по-прежнему анализируют происходящее в российском регионе в терминах «чеченского конфликта», отказываются признавать изменение «националистической повестки» на «глобаль-

482

но-джихадистскую»10 иотрицатьидеологическую,финансовуюиоперативную связь «Имарата Кавказ» с «Аль-Каидой»11.

Это приводит к тому, что многие западные партнеры полагают, что это «исключительно российская проблема», порожденная ошибками управления социально-политическими процессами, в то время как «угроза терроризма» используется Кремлем для оправдания своей политики «закручивания

гаек»12.

Даже терминология, используемая в российском и западном дискурсе по этому вопросу, отражает содержательные нюансы, выходящие за рамки чисто лингвистических различий. Она отражает полярные интерпретации происходящего российскими политиками и экспертами и их американскими коллегами.

Признание в 2011 г. Государственным Департаментом «Имарата Кавказ» террористической организацией сопровождалось дебатами в американском экспертном сообществе о том, что между ИК и «Аль-Каидой» нет никаких связей, а Россия и США сталкиваются с вызовами разной направленности.

Взначительной степени этот подход в обеих странах сохранился и сегодня. Это стало не только серьезным препятствием на пути эффективного контртеррористического сотрудничества и обмена информацией, но также способствовало формированию дальнейшего недоверия и взаимной подозрительности.

Вданном контексте фактор принадлежности боевиков ИГИЛ к Северному Кавказу несет два посыла для России. Во-первых, хотя в настоящее время основным фронтом борьбы для них является Ближний Восток, где возможностей продвижения своей идеологической повестки больше, они не отказались от идеи возвращения в регион, откуда они вышли с целью реализации

своих идей и накопленного опыта ведения террористической активности. Во-вторых, это открывает потенциальное окно для сотрудничества в этой

сфере с США13. Москва и Вашингтон уже упустили две подобные возмож- ности — после 11 сентября 2001 г. и в апреле 2013 г., после терактов на Бостонском марафоне. Вместе с тем, учитывая опыт двух стран14, именно борьба с терроризмом и экстремизмом могла бы стать продуктивным направлением в российско-американских отношениях. К слову, опрос на сайте

аналитического портала Al-Monitor продемонстрировал, что 58,5% согласны

стем, что «США и Россия должны координировать свои ответные стратегии

вотношении Исламского Государства (Ирака и Сирии) и «Имарата Кавказ» соответственно», в то время как 31,5% с этим не согласны, еще 10% не определились по этому вопросу15.

Оба этих случая, как и текущая ситуация с ИГИЛ, открыли для Белого дома неприятную правду — борьба с терроризмом за рубежом не гарантирует безопасность собственной страны. Для Кремля вывод аналогичный: подавление внутренних вызовов не означает, что они не возникнут в других регионах и не вернутся еще более сильными и опасными.

Таким образом, в борьбе с таким радикальным образованием, как ИГИЛ, уже представляющим из себя квазигосударство с регулярной армией, обеим странам необходимо выработать более целостный подход с вовлечением друг друга. Вместе с тем разнонаправленность региональных внешнеполити-

483

ческих стратегий США и России на текущем этапе, вкупе с кризисным контекстом двусторонних отношений, оставляют небольшую надежду, что такое сотрудничество возможно на практике.

18, 2014: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2014/08/is-clinton-atrocities-social- media-baghdadi-mccain.html?utm_source=Al-Monitor+Newsletter+%5BEnglish%5D&utm_ campaign=4c13a54043-August_19_2014&utm_medium=email&utm_term=0_28264b27a0- 4c13a54043-100371409

Suchkov // Russia Direct, September 24, 2014: http://www.russia-direct.org/content/isis-two- different-narratives-russia-and-us

July 17, 2014: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2014/07/islamic-state-chechen- caucasus-emirate.html

http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2014/10/russia-isis-syria-s300-missiles-assad.html

10См. подробно об этом: Markedonov S. Radical Islam in the North Caucasus: Evolving Threats, Challenges and Prospects / S. Markedonov // A Report of the CSIS Russia and Eurasia Program. Washington D.C., 2010. 13 p.

11Среди таких работ стоит выделить: Williams B. G. Allah’s Foot Soldiers: an Assessment of the Role of Foreign Fighters and Al-Qaida in the Chechen Insurgency // Ethno-nationalism, Islam and the State in the Caucasus: Post-Soviet Disorder / Ed. by Gammer M., Rutledge University Press, 2007. P. 156 – 178.

12Markedonov S. Radical Islam in the North Caucasus: Evolving Threats, Challenges and Prospects / S. Markedonov // Report of the CSIS Russia and Eurasia Program. — Washington D.C., November 2010. — 27 p.

13Naumkin V. US-Russia Cooperation Needed in IS Fight / V. Naumkin // Al Monitor, October 22, 2014: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2014/10/islamic-state-syria-oil-turkey- russia-alienate.html

14О проблеме исламистских структур в Соединенных Штатах см.: Истомин И.А. Указ. соч.

15См.: Suchkov M. Islamic State Gains Victory for Chechen Jihadists / M. Suchkov // Al- Monitor. — Дата доступа: July 17, 2014: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2014/07/ islamic-state-chechen-caucasus-emirate.html

484

CONTENTS

Foreword . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .8

Section I

Nationalism, Nation-states and the Contemporary Situation

in the Near and Middle East

V.Y. Belokrenitsky. Specific features of nationalism and nation-states

in the East, in the world of Islam (example of Pakistan) . . . . . . . . 15

N.M. Mamedova. Socio-economic model of Iran

(regional inequalities in the economic development) . . . . . . . . . .35 N.Y. Ulchenko. National features of Turkey’s economic model . . . . . . . .46

S.N. Kamenev. Characteristic qualities of Pakistan’s economy

and prospects for its development . . . . . . . . . . . . . . . . . 59

U.V. Okimbekov. Demographic and ecological problems

of the contemporary Afghanistan . . . . . . . . . . . . . . . . . .75

D.B. Malysheva. Radical Islamism as an external challenge

to nation-states in Central Asia . . . . . . . . . . . . . . . . . . .83

K.M. Truevtsev. The Middle Eastern imbroglio as the epicenter

of confrontation between the modern Pan-Islamist political project

and national states . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 93 G.G. Kosach. Palestinian nationalism: formation and evolution . . . . . . 116

A.V. Sarabyev. Khalifatists versus «nationally–oriented» islamists:

defining the problem . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130

Section II

Historical Aspects of the Problem of Nation and Nationalism

L.M. Ravandi-Fadai. Ethnicity, nation and nationalism: Iranian attitude . . . 193

L.A. Chereshnyova (Lipetsk).The issue of a regional

Muslim nationalism (example of Hyderabad princely state in India) . . . 207

485

Section III

Specific Features of Politico-Ideological Systems

in the Countries of the Region

V.V. Karyakin. Degradation of secular state institutions in the Arab world countries in view

of the rise of Islamic fundamentalism . . . . . . . . . . . . . . . 219

N.G. Kireyev. The Islamic-cum-Turkish synthesis

in the state ideology of Turkey . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229

P.V. Shlykov. National model of democracy and civil society in Turkey:

the dynamics and main determinants . . . . . . . . . . . . . . . 241

B.M. Yagudin. Kemalism and shaping of the political

and ideological basis of the «Third Republic» in Turkey . . . . . . . . .257

I.R. Gibadullin (Kazan). Mortaza Mutahhari and the ideology

of Iranian nationalism . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .265

K. Khas (Turkey). Problem of choice of the national ideology

in Kyrgyzstan and Tajikistan after attaining independence . . . . . . .278

Section IV

National Peculiarities of the Contemporary Socio-Political

and Cultural Development

V.I. Sazhin. Specific features of the national psychology

of the Iranian population . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291

M.S. Kameneva. Persian language as a factor

of national integration in Iran . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 297

G.V. Lukianov. Regular Army as an institution

in the national state system in Libya . . . . . . . . . . . . . . . .328

Section V

Ethnic Nationalism and Ethnic Movements

I.V. Ryzhov, M.Y. Borodina (Nizhny Novgorod). Ethnic problems

in the contemporary Iran . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .345

K.V. Vertyaev. Specific features of the Kurdish national movement

and its upsurge in Turkey and Syria . . . . . . . . . . . . . . . . 361

A.G. Gadjiyev. Problems of national minorities in Turkey (based on the reports of European Commission

on Turkey’s progress on its way to the EU membership) . . . . . . . .375

486

Section VI

Islamic Factor and Trends in the Evolving International Relations

in the Region

I.I. Ivanova. Turkey in the Middle East: the concept of response

to challenges from the regional actors . . . . . . . . . . . . . . . 393

I.A. Svistunova. Turkey’s relations with Iraqi Kurdistan in the context

of the transformation of the national identity concept in Turkey . . . . .403

V. Petrosyan (Armenia). Prospects for Turkey’s cooperation

with the Regional government of Kurdistan . . . . . . . . . . . . . 413

E.I. Urazova. Council for the Cooperation of Turkic States (Turkic Council)

as a new association for integration in Eurasia . . . . . . . . . . . .429

M.A. Suchkov (Pyatigorsk). Influence of the Islamic State

Contents . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .485

487