Уильям Моррис искусства и ремесла наших дней28

1889

"Прикладное искусство" - вот название, избранное вашим Обществом для тех ис­кусств, о которых мне придется говорить с вами. Что понимать под этим названием? Я должен ответить, что под прикладным искусством Общество подразумевает те декоративные качества, которые люди по своему же­ланию добавляют к предметам домашнего обихода. От­влеченно рассуждая, можно обойтись и без орнамента, и искусство тогда перестанет быть "прикладным": оно будет существовать, полагаю, как некое отвлеченное понятие. Но хотя предметы нашего обихода могут и обойтись без украшений, люди никогда вплоть до на­стоящего времени без них не обходились и, возможно, никогда не смогут обходиться. Во всяком случае, и в наше время люди ничего подобного не предлагают и, как мы увидим, четкого представления о применении этого искусства у них нет. Не стоит ли нам прежде всего ответить на вопрос, почему человеку никогда не приходило в голову отказываться от работы, осложняв­шей тот труд, которым он добывал себе пищу и жилье,– от работы, удовлетворявшей его тяготение к умственной деятельности? По-моему, стоит, потому что тогда нам легче будет поставить тот важный вопрос, на который я еще раз попытаюсь ответить: "Каково сейчас наше отношение к прикладным искусствам, чем они могут стать в будущем?"

Для меня нет сомнений, что цель применения искус­ства к предметам нашего быта – двояка: во-первых, придать красоту изделиям человеческого труда, кото­рые иначе были бы уродливы, а во-вторых, сделать саму работу радостной, а иначе она будет просто мучи­тельна и противна. Если это так, то нечего удивляться, что человек всегда стремится покрывать орнаментом те изделия своих рук, которые ему приходится видеть во­круг себя ежедневно и ежечасно, и что он стремится превратить муки труда в наслаждение каждый раз, когда это кажется ему возможным.

Что касается первой цели, то я сказал, что изделие человеческого труда неизбежно будет уродливым, если к нему не приложить искусство; я применяю слово "уродливое" как самое выразительное и резкое в на­шем языке. Если эти изделия некрасивы, то их уродст­во опасно – оно унижает наше человеческое достоинст­во, причем настолько сильно, что мы просто привыкаем к этому и вот-вот начнем опускаться все ниже и ниже. Мне особенно хочется заронить в вас мысль об актив­ном вреде труда, чуждого искусству. И потому я повто­ряю: если вы откажетесь применять искусство к пред­метам первой необходимости, то получите отнюдь не безобидные вещи, а вещи, причиняющие такой же вред, как, скажем, одеяла, которыми покрывались больные оспой или скарлатиной, и каждый шаг нашей матери­альной жизни и весь "прогресс" поведут к духовной смерти человечества.

Вы, конечно, поймете, что, говоря о труде людей, я отнюдь не забываю о таком самом необходимом, но не­приятном труде, к которому невозможно применить ис­кусство в том значении слова, в каком мы его употреб­ляем. Но это лишь означает, что сама природа взяла на себя обязанность придавать красоту этому труду. В большинстве случаев процесс труда сам по себе кра­сив, если только наша глупость не добавляет к нему горе и тревогу.²⁹ Вот скользит по волнам рыбачья лодка, плуг проводит борозду для будущего урожая, идет косьба в июне, летит стружка из-под рубанка плотни­ка, – все это само по себе красиво, и все эти занятия доставляли бы наслаждение, если бы с недавних пор человек даже в нашем цивилизованном обществе не поглупел и, по сути дела, не признал, что эта работа, без которой мы в несколько дней протянули бы ноги, – удел рабов и голодных, тогда как работа разрушитель­ная, распри и анархия – достояние отборной части че­ловеческого рода, то есть джентльменов.

Но если эти прикладные искусства необходимы (а я в этом убежден), чтобы не дать человечеству превра­титься в безобразный и омерзительный нарыв на по­верхности земли, которая иначе была бы несомненно прекрасна, то другое их назначение – делать труд ра­достным – по крайней мере так же необходимо и, если можно отделить одно назначение от другого, даже бо­лее благотворно и незаменимо. Ибо если верно (а я в этом убежден), что назначение искусства – сделать труд счастливым, то что же с нами произойдет, если искусство исчезнет? Нас тогда ждет одно из двух бед­ствий: либо необходимый труд будет выполняться жал­кой толпой рабов для немногих возвышенно мыслящих интеллигентов, либо, если мы решимся, как нам и сле­дует сделать, и распределим равномерно тяжесть проклятого труда между всеми членами общества, то даже тогда он останется бременем, отравляя всем свя­щенный дар жизни, мельчайшей долей которого мы, если б были мудрыми, должны были бы дорожить как сокровищем и пользоваться им так, чтобы было радост­но применять наши способности, припадая тем самым к роднику подлинного счастья. […]

Теперь рассмотрим несколько подробнее, с чем имеет дело прикладное искусство. На мой взгляд, мы только из соображений удобства отделяем живопись и скульп­туру от прикладного искусства; по сути дела, синоним прикладного искусства – это архитектура, и я должен сказать, что живопись и скульптура в жизни применя­ются мало; исключить надо лишь случаи, когда произ­ведения этих искусств входят как часть в архитектур­ный ансамбль. Человек, понимающий искусство архи­тектуры, в сущности, всегда смотрит на любую картину и любую статую имению с этой точки зрения. Даже о картине самого отвлеченного содержания он непре­менно подумает – в какую рамку ее заключить и куда поместить. Что касается скульптуры, то она превра­щается просто в игрушку, в tour de force³⁰, если не со­ставляет непременной части здания, отдаленной от нас на определенную высоту, чтобы ее было видно при оп­ределенном освещении. И если так обстоит с произве­дениями искусства, которые в известной мере могут быть обособлены от их окружения, то это a forteriori³¹ относится и к менее возвышенным вещам. Короче го­воря, законченным произведением прикладного искус­ства, подлинным его выразителем является дом с соот­ветствующими ему украшениями и обстановкой; по соб­ственному опыту я знаю, что невозможно украшать должным образом уродливое или вульгарное здание. С другой стороны, я вынужден признать, что славное искусство домостроительства само по себе так удовлет­воряет нас, что есть множество зданий, которые нуж­даются лишь в небольшом декоре, зданий, где, чтобы радоваться им, недостает лишь нескольких признаков того, что люди живут в них счастливо и в согласии друг с другом. Прочный стол, несколько старомодных стульев, горшок с цветами украшают гостиную старин­ного дома английского иомена гораздо лучше, чем множество картин Рубенса – галерею в Бленхейм-парке. […]

Произведение искусства, к которому я привлекаю ваше внимание,– это дом, где живут какие-то люди, дом хорошо построенный, красивый, отвечающий свое­му назначению, должным образом украшенный и об­ставленный так, что это характеризует образ жизни его обитателей. Или это может быть какое-нибудь бла­городное и великолепное общественное здание, пост­роенное на столетия, и оно так же соответственно ор­наментировано, чтобы отобразить жизнь и стремления граждан. Само по себе такое здание – это большой кусок истории, рассказывающей о стремлении граждан воз­двигнуть дом, достойный их благородной жизни, и его скромный орнамент – это эпическая поэма, созданная на радость и для просвещения не только нынешнего поколения, но и многих будущих. Это настоящее про­изведение искусства (я чуть было не сказал – подлин­ной цивилизации, но этим словом настолько злоупо­требляют, что я не стану им пользоваться), подлинный шедевр разумных и мужественных людей, сознающих, как важно для каждого члена общества все, что он создает. […]

Не мечта ли это идеалиста? – Нет, нисколько. По­добные произведения (искусства создавались в прош­лом, когда на этих островах³² жило еще очень мало лю­дей, и они вели тяжелую и, как кажется теперь многим (но только не мне), жалкую жизнь при блистательном отсутствии многих – да нет, большинства – так назы­ваемых удобств цивилизации. Вот таким-то образом были созданы известные всеми миру здания; но пол­ностью этот дух общего и дружного труда выразился лишь в сравнительно короткий период развитого сред­невековья, когда рабочие окончательно объединились в ремесленные цеха. […]

…Мы по крайней мере помним то, что забыто большинством людей – среди бесплодного и непривлекательного труда в этот век псевдоискусства, – что воз­можно быть счастливым, что труд может доставлять радость, что и сама эта радость заключена в труде, если только он должным образом организован, иными словами, направлен на выполнение тех функций, кото­рые желательны нормальным и мудрым людям, если, следовательно, главным рычагом труда становится вза­имное сотрудничество.

Итак, мы, художники, должны показать миру, что радость, доставляемая приложением нашей энергии, - это и есть цель жизни, предпосылка счастья. Посту­пая так, мы покажем миру, во что должно вылиться недовольство современной жизнью, чтобы принести благие плоды. Мне кажется, нам следует остро почув­ствовать свою ответственность… В меру своих сил мы все и каждый в отдельности можем бороться против псевдоискусства… Если мы невежественны в истории и нечувствительны к романтике, то не надо пытаться выдавать эти недостатки за достоинства и возводить на пьедестал уродство и нелепость. Оставим все это недо­стойное убожество филистерам и пессимистам, которые, естественно, стремятся принизить каждого до собствен­ного уровня.

Короче говоря, мы, художники, по своему положе­нию – представители художественного ремесла, которое почти вымерло в производстве товаров для рынка. При­ложим же все усилия, чтобы стать, насколько возможно, хорошими мастерами художественного ремесла, и, если это недоступно нам на высочайшем уровне, спу­стимся на ступеньку ниже, найдем доступный для нас уровень в искусствах и постараемся тогда хорошо ра­ботать и на этом уровне. Если мы вообще художники, то несомненно должны найти, что именно мы способны делать хорошо, даже если нам и не удается делать это легко. Давайте же воспитаем себя так, чтобы стать во всяком случае хорошими тружениками, и это пробудит в нас подлинное сочувствие ко всему достойному в ис­кусстве, освободит нас из-под зависимости от творче­ской мощи труда всех прошлых столетий и подготовит к приятию уверенно возникающего нового коллектив­ного искусства жизни, в котором не будет ни рабов, ни униженных, и хотя будет обязательно существовать субординация дарований, но каждый отдельный чело­век будет сознавать, что он принадлежит к корпорации людей, работающих согласованно, один ради всех и все ради одного, и это создаст подлинное и счастливое равенство.