Александр Михайлович Родченко линия117

1921

[…]

Вся эволюция в живописи шла исключительно на форме, все время вперед, почти не возвращаясь, последовательно и логично настолько, что видна одна прямая линия, все время указывающая на движение вперед. Линия эта связывает предшествующее и последующее в единый организм. Развиваясь таким образом в длину и ширину, живопись использовала все возможности своей специфичности до невероятных тонкостей, доходящих до гурманства.

Использовав предмет во всевозможном трактовании его от реализма и натурализма до футуризма, живопись, перейдя к кубизму, разложила его со знанием почти анатомическим, пока наконец не освободилась от этого оплота совершенно, войдя в беспредметность.

Отбросив предметность и сюжет, живопись занялась исключительно своими специальными задачами, которые, увеличиваясь, заполняли с избыт­ком исключенный ею предмет и его толкование.

Далее беспредметность отрешилась и от старого выражения живописи, она ввела совершенно новые способы письма, более целесообразные для ее форм - геометрически простых, четких и ясных: туповкой, покраской, ва­ликом, прессовкой и т. д. Кисть уступила место новым инструментам в жи­вописи, инструментам, которыми удобно, просто и более целесообразно об­рабатывать плоскость. Кисть, такая необходимая в живописи для передачи пред­мета и тонкостей его, стала недостаточным и неточным инструментом в но­вой, беспредметной живописи, и ее вытеснил пресс, валик, рейсфедер, цир­куль и т. д. (Впервые в Москве на выставке Левой Федерации 1917 г. работы А.М. Родченко.)

Цвет в живописи сравнительно с формой почти не эволюционировал. Он шел от серого к бурому, от бурого к чистому, яркому и обратно, и эта перемена была странно одинакова чередующейся однообразностью. Чистый цвет (спектр) хотя и был в красках, но живописцы его убивали, мешая из него тона. Тон шел в живописи до последнего времени как особое достижение живописной культуры и дошел до полного безобразия какой-то коричне­во-бурой фузы. Он выявился в живописи исключительно из предметности от искания передачи природы.

Импрессионисты обратились к спектру, но опять приспособили его для передачи впечатления, воздуха, света и т. д. Экспрессионисты взяли цвет как игру пятен, как орнамент.

Беспредметность культивировала цвет как таковой, занялась полным его выявлением, его обработкой, его состоянием, давая глубину, интенсив­ность, плотность, вес и т. д. Последним этапом в этой работе было достиже­ние одноцветной интенсивности в пределах одного цвета и интенсивности (не понижая и не повышая).

(Примером могут служить работы на выставке 1918 г. "Беспредметное творчество и Супрематизм", Москва: работы Родченко – черное на черном и работы Малевича – белое на белом, выставленные одновременно.)

Работая последнее время исключительно над построением форм и сис­темой их конструкции, стал вводить в плоскости линию, как новый элемент построения (работы Родченко 1917 – 18 гг.).

Наконец, выявилось совершенно значение ЛИНИИ: с одной стороны, ее граневое и краевое отношение и, с другой, как фактор главного построе­ния всякого организма вообще в жизни, так сказать, скелет, или основа, каркас, система. Линия есть первое и последнее как в живописи, так и во всякой конструкции вообще. Линия есть путь прохождения, движение, столкновение, грань, скреп, соединение, разрез и т. д.

Таким образом, линия победила все и уничтожила последние цитадели живописи – цвет, тон, фактуру и плоскость. На живопись линия поставила красный крест…

Поставив линию во главу, как элемент, с помощью которого только и можно конструировать и созидать, тем самым отбрасываем всякую эстетику цвета, фактурность и стиль, потому что все загораживающее конструкцию есть стиль (например, квадрат Малевича).

В линии выяснилось новое мировоззрение - строить по существу, а не изображать, предметничать или беспредметничать, строить целесообразные конструктивные сооружения в жизни, а не от жизни и вне жизни.

Конструкция есть система, по которой выполнена вещь при целесооб­разном использовании материала, с заранее поставленной задачей. Каждая система требует своего материала и его специфического использования, каждая система будет изобретением или усовершенствованием.

Конструкция в построениях на плоскости есть проектирование возможного реального построения, или это – проектирование форм, закономерно (по системе) вытекающих одна из другой, или построение форм, которые не съедаются друг другом, и каждая форма, отчетливая сама по себе, не убавля­ет значения другой, и все вместе целесообразно работают по одной системе, при этом целесообразно разрешая и материал, и пространство, в котором на­ходятся.

В реальной жизни самые вещи (предметы) находятся или в утилитар­ном виде, или к ним приложено искусство, как украшение независимо от вещи. Настоящих вещей, где целесообразно использован материал и вещь ясно служит своей назначенной цели, не имея ничего лишнего, почти совсем нет, а исключения не осознаны и не понято их значение в жизни.

Мало того, что нас окружают вещи такого типа (декоративно-лживо­го), что от них бегут в храмы, музеи и театры, сама жизнь, как таковая, не осознана, не оценена, не организована (как часто говорят, моя жизнь ни чер­та не стоит). Человек скучает, человек говорит о труде как о чем-то мрач­ном, скучном, где только пропадает время, о своей жизни, что она однооб­разна и пуста, за некоторыми исключениями, потому что он не ценит в себе человека, который может сам конструировать, строить и разрушать. Он идет в храм, театр, музей, чтоб "уйти от жизни", "научиться жить"... Как?... А про­сто "красиво", декоративно украсить жизнь, а не построить, организовать, сконструировать. Человеку (понятно, не ценившему это) нужен был опиум искусства или религии.

И все бывшие беспредметники, так называемые раньше художники, ныне конструктивисты, или конструктора, начали работать для жизни и в жизни.

Первой задачей поставили работу над материальными сооружениями и объявили беспощадную борьбу с искусством, как микробом, разлагаю­щим человечество, и опиумом, подтачивающим силы, после которого не рабо­тают и не ценят ничего, кроме этого снадобья.

Не довольно ли с нас жизни, в которой ничего не ценится, не осозна­ется, в которой все - бутафория и декорация: человек украшен, его жи­лище украшено, мысли украшены, пол украшен и все украшено чужим и не­нужным, чтобы скрыть пустоту жизни.

Жизнь, эту простую вещь, до сих пор не видели; не знали, что она та­кая простая, ясная, ценная, которую только нужно организовать и пообчистить от всякого прикладничества и искусства как такового.

Конструктивно организованная жизнь не нуждается в искусстве.

Жизнь, сознательная и организованная, умеющая видеть и конструиро­вать, будет смертью искусству.

Работать для жизни, а не для дворцов, храмов, кладбищ и музеев.

Работать среди всех, для всех и со всеми.

Долой монастыри, институты, студии, кабинеты, острова, музеи и хра­нилища!

Нет ничего вечного, все временное.

Долой искусство всех времен, родов и народов!

Долой самогипноз и интеллектуальный разврат - художественную культуру!

Сознание, опыт, цель, математика, техника, индустрия и конструкция - вот что выше великого и всего искусства. Да здравствует конструктивная техника!

Да здравствует конструктивное отношение к каждому делу!

Да здравствует КОНСТРУКТИВИЗМ!

Москва, 23 мая 1921 г.