Фрэнк Ллойд Райт искусство и ремесло в век машины51

1903

[…]

Именем Джона Рёскина и Уильяма Морриса новичков учат⁵² сторониться основного инструмента их века [машины] и презирать его как вещь коммерческую и враждебную искусству.

[…]

Однако давайте будем практичными – обратимся к практике в по­исках злоупотреблений машиной или злоупотреблений машины. Я покажу вам примеры типичных злоупотреблений, которые могли бы подсказать любой голове, способной мыслить, что, для начала, машина может чудес­ным образом служить упрощению и не только в отрицательном смысле. Пойдемте и вместе рассмотрим примеры, показывающие, что эти машины-ремесленники могут быть освободителями творческого разума. Мы обна­ружили, что они могут быть преобразователями творческого сознания также и в нашей стране, если только бессмысленная "культура" позволит использовать их должным образом.

Первым делом, – поскольку дерево, по-видимому, является самым обычным материалом, из которого строят жилища, и поэтому, естественно, наиболее подверженным злоупотреблениям, – давайте обратимся к дере­ву. Сложные машины применяются лишь в целях подражания деревянной резьбе по образцам, выработанным ремеслом далекого прошлого. Резуль­тат? Плохая столярка. Столярные изделия не будут ходовым товаром, если на них не будет ужасной, корявой резьбы, которая ничего не озна­чает, разве только то, что жрецы "прикладного искусства" с помощью торговцев вбили в голову массам, будто старинное кресло ручной работы со сложной выделкой высший идеал красоты. Убогая дань этому извра­щению, уплаты которой избегают только в Грэнд-Рэпидс⁵³, неповторимо искажает лик искусства, не говоря уже о странных, искореженных фор­мах столярных изделий, выточенных и выпиленных, с бесконечными схватками и перекладинами, разделанных до крайности с целью превзой­ти в сентиментальности какую-нибудь перенасыщенную античность.

Как это ни странно звучит, красота дерева заключается в каче­ствах дерева. Не понимаю, почему требуется такая большая сила вообра­жения, чтобы увидеть это? Обработка, которая не выявляет этих качеств, прежде всего, не пластична и поэтому не соответствует своему назначе­нию. А то, что не соответствует, не может быть красивым.

Сама машина, обрабатывающая дерево, научит нас (а мы, кажется, совсем передали ей эту задачу) тому, что некоторые простые формы и простая обработка служат выявлению красоты дерева и сохранению ха­рактера этого материала, а некоторые другие формы и другая обработка не выявляют его красоты и только портят его вид. Всякая резьба по дере­ву имеет тенденцию превратиться в насилие над этим материалом, кото­рое может привести к разрушению известных нам его прекрасных качеств. Дерево само по себе обладает красотой рисунка, изысканной тек­стуры и тонких оттенков цвета, красотой, которую резьба, вероятнее всего, разрушает.

Машины, применяемые для обработки дерева, покажут нам, что бла­годаря их неограниченным возможностям резать, придавать нужную форму и сглаживать поверхности, а также благодаря их способности неустанного повторения, они освободили красоты природы дерева, сделав возможным, не прибегая к лишним затратам, осуществление красивой обработки поверхностей и чистых мощных форм, на которые в изощрен­ных произведениях Шератона и Чиппендейля⁵⁴ с их ужасающими изли­шествами есть только намек. Красота, неизвестная даже средним векам.

Эти машины, несомненно, предоставляют проектировщику⁵⁵ технику, дающую ему возможность выявить в своих произведениях подлинную природу дерева в гармонии с человеческим чувством красоты, удовлетворяя практические нужды с такой необыкновенной экономичностью, кото­рая позволит придать эту красоту предметам, доступным каждому. Но преимущества машины растрачиваются попусту. Мы терпим урон от раз­гула эстетических преступлений и повсюду окружены низкопробными изделиями подобий ручного ремесла.

Обратимся далее, ну, скажем, к работе мраморщика. Его распиловоч­ные рамы, строгальные станки, пневматические долота и шлифовальные верстаки дают возможность в течение нескольких часов превращать глыбы длиной в 3 м, высотой в 2 м и толщиной в 0,5 м в мраморные доски толщиной в 2–3 см, что позволяет теперь использовать ценный материал для обычной облицовки стен. Плиты можно подбирать друг к другу, обра­зуя в целом изысканные узоры, что позволяет развернуть на больших поверхностях расцветки чистого мрамора; раньше они оставались не­использованными в глубине дорогих мраморных глыб, из которых стена могла только выкладываться. Здесь снова совершенно новое архитектур­ное использование может выявить красоту мраморов, соответствующую их природе и недостижимую для ремесла.

Но что происходит в действительности? "Художник" упорно продол­жает использовать современные возможности в целях обмана, сооружения имитаций сплошных столбов с капителями и базами, хитроумно соединяя края плит так, что стык трудно обнаружить даже опытному глазу. Он не изменяет своих методов, не стремится развивать красоту, заложенную в новых возможностях техники; нет, "художник" просто получает новые возможности подделывать архитектуру, сооружать больше столбов и ко­лонн, потому что он теперь может делать их пустыми внутри! Такая ложная архитектура становится не лучше самого создавшего ее мелкого лжеца, потому что эти классические формы не только фальсифицируют строительные приемы прошлого и злоупотребляют строительными прие­мами настоящего, но они уводят развитие с пути прогресса. Убедительны­ми примерами такого рода могут служить любая публичная библиотека или художественный институт, Библиотека конгресса в Вашингтоне или Бостонская библиотека.

В современных условиях обработки камня, благодаря строгальному станку, можно придавать камню любые формы и придавать его поверх­ности любую фактуру, какую только может придумать человек, и делать это так, как никогда нельзя было сделать вручную. К чему же это приво­дит? Это дает нам возможности совершенной имитации ручной каменотесной работы, имитации форм, возникших некогда из обработки дерева, дает возможности расточительного применения километров ничего не знача­щих тяг и порезок, карнизов, поясков, а тем временем гигантская сила машины насмехается над "художником", потому что в производимых ею изделиях отсутствует непостижимая утонченность манеры, являющаяся результатом несовершенства ручной работы.

[…]

На протяжении веков эти бессмысленные и бездумные злоупотребле­ния великими возможностями во имя культуры сделали чистоплотную, здоровую и истинную простоту невозможной в искусстве и архитектуре, но именно теперь мы могли бы достичь высот творчества. Будучи правильно использована, машина, проклятье для ремесла, должна освобо­дить художника от искушения совершать мелочный обман, ложно пред­ставляя структуру вещи, и закончить эту изнурительную борьбу за то, чтобы делать вещи кажущимися тем, чем они не являются и никогда не могут быть. И тогда, в конечном счете, сама машина будет удовлетворять простые принципы ее современного равноправного искусства, как кусок глины в руках скульптора подчиняется его воле, закончив навсегда этот маскарад воздыхания по прошлому, который создает бессмысленная куль­тура во имя искусства.

Да, художник, хотя он этого и не знает, теперь волен выполнять свою работу со свободой, неизвестной старой традиции. Конструктивные эле­менты укрупнены, ритмы упрощены и сделаны легкими, интерьеры более пространственны, и ощущение этой пространственности может про­низывать любое здание, большое и малое. Архитектор больше не ограни­чен каменной аркой древних римлян и каменной балкой древних греков. Почему же тогда он так упорно стремится выражаться языком этих древ­них конструктивных методов, если в современном строительстве этот язык – пустая ложь, и сам он также неизбежно становится лжецом?

В нынешнем положении вещей машина довела художника до крити­ческого состояния, а ремесленника сделала старомодным. Из-за злоупот­реблений прежние виды искусства находятся при смерти.

[…]

Новая свобода Америки должна быть такой свободой, которая объявляет человека свободным только тогда, когда у него есть работа и действительные возможности иметь свою собственную жизнь. Имея возможности, он найдет свое место в жизни. Только так человек в нашей стране найдет свой собственный путь и вырастет для принадлежащего ему места, обещанного – да, пока только обещанного – нашей хартией, Деклара­цией независимости⁵⁶. Но это место для него не может быть ни создано с помощью реформ, ни получено с помощью уступок; оно станет его соб­ственным лишь путем применения им самим имеющихся у него средств. Он сам должен построить новый мир. День личности еще не прошел, наобо­рот, он еще только настанет. Машина не пишет приговор свободе, но ждет, чтобы человек приложил к ней свои руки, использовал этот несравненный инструмент для строительства фундамента подлинной демократии. Тогда машина сможет избавить человека от изнурительного труда, взять его на себя, чтобы расширить, удлинить, углубить и упрочить жизнь простого человека.

Искусство, органичный плод достойной жизни личности, будет обла­дать неограниченными возможностями. И хотя машина в настоящее вре­мя – смертоносная сила, принужденная выполнять недостойную её работу и служить амбиции халтурщиков, художник – настоящий художник, творческий человек – уверенно возьмет ее в свои руки и, по имя свободы, быстро прекратит причиняемый ею смертельный вред.

[...]