новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн
..pdfвый душой и телом, отличный гимнаст, еще в бытность обер-офице ром состязавшийся со своими солдатами в прыжках, беге и поднятии тяжестей, выносливый и ловкий наездник и фехтовальщик, дерзкий командир добровольных отрядов, этот молодой человек стал импера тором и триумфатором в таком возрасте, когда для него еще закрыты были государственные должности и сенат. В глазах общественного мнения он занимал первое место после Суллы и получил даже от этого беспечного, отчасти признательного и отчасти иронизировав шего над ним правителя прозвание «Великого». К несчастью, дарова ния его совершенно не соответствовали этим неслыханным успехам. Это был неплохой и небездарный, но совершенно заурядный чело век. Природа создала его хорошим вахмистром, а обстоятельства зас тавили его стать полководцем и государственным деятелем. Превос ходный солдат, осторожный, храбрый и опытный, он, однако, и в качестве военного не обнаруживал никаких особых способностей; в качестве полководца же он, как и во всем остальном, отличался осто рожностью, граничившей с трусостью, и, по возможности, наносил решительный удар, лишь обеспечив себе огромное превосходство над неприятелем. Обычным по тому времени было и его образование, но, будучи всецело солдатом, он не преминул, прибыв на Родос, по обя занности выслушать и одарить тамошних ораторов. Честность его была честностью богатого человека, разумно ведущего свое хозяй ство на свои значительные унаследованные и приобретенные сред ства. Он не брезгал добыванием денег свойственными сенаторскому кругу средствами, но он был достаточно рассудителен и богат, чтобы не подвергать себя ради этого большим опасностям и не навлекать на себя бесчестие. Распространенные среди его современников пороки больше его собственной добродетели создали ему — относительно, правда, обоснованную — репутацию честности и бескорыстия. Его «честное лицо» почти вошло в пословицу; еще и после смерти он про должал считаться достойным и нравственным человеком. В действи тельности он был хорошим соседом, не расширявшим по возмути тельному обычаю сильных людей того времени своих владений за счет мелких соседей путем принудительных покупок или еще худши ми средствами, а в семейной жизни он был привязан к своей жене и детям. Далее, ему делает честь, что он первый отказался от варварс кого обычая казнить неприятельских царей и полководцев после про хождения их в триумфе. Однако это не помешало ему развестись по приказу его господина и повелителя Суллы с любимой женой, пото му что она принадлежала к объявленному вне закона роду, и с вели чайшим душевным спокойствием по знаку того же повелителя при казывать казнить в своем присутствии людей, помогавших ему в тя желое время. Он не был жесток, как его упрекали, а — что, быть может, еще хуже — бесстрастен и холоден к добру и злу. В разгаре боя он смело смотрел в глаза врагу, а в мирной жизни это был застен
чивый человек, у которого по малейшему поводу лицо заливалось краской; не чужд был смущения, когда ему приходилось говорить публично, и вообще был в обращении угловат, неповоротлив и нело вок. При всем его надменном упрямстве он был, как часто бывает с людьми, подчеркивающими свою самостоятельность, послушным орудием в руках тех, кто умел к нему подойти, а именно его вольно отпущенников и клиентов, так как он не боялся, что они станут ко мандовать им. Меньше всего он был государственным деятелем. Не отдававший себе отчета в своих целях, не умевший выбирать сред ства, близорукий и беспомощный в серьезных и несерьезных случа ях, он скрывал свою нерешительность и неуверенность под торже ственным молчанием и, считая себя очень тонким, лишь обманывал самого себя, когда хотел обмануть других. Благодаря занимаемому им военному посту и его связям в родном краю он почти без всяких усилий стал центром значительной и преданной ему партии, при по мощи которой можно было бы совершать великие дела. Но Помпей был во всех отношениях не способен руководить партией и сплотить ее; если же она оставалась сплоченной, то это также происходило помимо него, в силу сложившихся обстоятельств. В этом, как и в других отношениях, он напоминает Мария, но Марий с его мужицки грубой, чувственно страстной натурой не был все же так невыносим, как этот самый скучный и неуклюжий из всех претендентов в вели кие люди. Политическое положение его было фальшиво. Став офи цером Суллы, он был обязан поддерживать реставрированный поря док, но тем не менее опять оказался в оппозиции как лично против Суллы, так и против всего сенаторского правительства. Род Помпеев, едва лишь за 60 лет до этого внесенный в консульские списки, был в глазах аристократии еще отнюдь не полноценным, к тому же отец Помпея занимал очень неблаговидную двойственную позицию по от ношению к сенату, и сам он некогда находился в рядах сторонников Цинны, — об этом не говорили, но этого и не забывали. Выдающееся положение, достигнутое Помпеем при Сулле, в такой же мере приве ло его к внутреннему расхождению с аристократией, в какой он внеш не был с нею связан. Та быстрота и легкость, с которой Помпей воз несся на вершину славы, вскружила голову этому недалекому чело веку. Словно желая высмеять свою черствую прозаическую натуру параллелью с самым поэтическим из всех героев, он стал сравнивать себя с Александром Македонским и считал, что ему не пристало быть лишь одним из пятисот римских сенаторов. В действительности ник то так не годился для роли одного из звеньев аристократического пра вительственного механизма, как он. Исполненная достоинства наруж ность Помпея, его торжественные манеры, его личная храбрость, его безупречная частная жизнь и отсутствие инициативы позволили бы ему — родись он на двести лет раньше — занять почетное место наря ду с Квинтом Максимом и Публием Децием. Эта истинно оптиматс-
кая и истинно римская посредственность немало способствовала уп рочению внутренней симпатии, всегда существовавшей между Помпеем и массой граждан и сенатом. Но даже и в его время для него нашлась бы ясно очерченная и почетная роль, если бы он согласился быть полководцем сената, для чего он был как бы создан. Но этого ему было недостаточно, и он оказался в ложном положении челове ка, желающего быть не тем, чем он может быть. Он всегда стремил ся к исключительному положению в государстве, а когда это поло жение представилось ему, он не мог решиться занять его. Он прихо дил в глубокое раздражение, когда люди и законы не склонялись бе зусловно перед его волей, но в то же время он со скромностью, и не только притворной, повсюду выступал в качестве одного из равно правных граждан и дрожал даже перед мыслью о нарушении закона. Таким образом, его бурная жизнь безрадостно протекала в постоян ных внутренних противоречиях; он всегда был в конфликте с олигар хией и вместе с тем оставался ее послушным слугой; всегда снедае мый честолюбием, он пугался своих собственных целей.
Так же мало, как Помпея, можно было считать безусловным сто ронником олигархии и Марка Красса. Он был очень характерной фи гурой для этой эпохи. Будучи лишь на несколько лет старше Помпея, он также принадлежал к кругу высшей римской аристократии, полу чил обычное для этой среды воспитание и, подобно Помпею, сражал ся с отличием в италийской войне. Уступая многим людям своего круга в интеллигентности, литературном образовании и военном та ланте, он превосходил их своей чрезвычайной подвижностью и упор ством, с которыми он боролся за то, чтобы всем обладать и повсюду пользоваться весом. Прежде всего он занялся спекуляциями и соста вил себе состояние покупкой имений во время революции. Но он не пренебрегал никаким способом приобретательства: он занимался по стройками в столице в широком масштабе, но с большой осторожно стью; он вступал в компанию со своими вольноотпущенниками в са мых различных предприятиях; он занимался ростовщичеством в Риме и вне Рима, сам или через своих людей; он давал деньги взаймы сво им коллегам по сенату и брал на себя выполнение за них работ или подкуп судебных коллегий. Он не был разборчив в средствах обога щения. Еще во время сулланских проскрипций было доказано, что он занимался фальсификацией списков, и с тех пор Сулла не пользовал ся более его услугами для государственных дел. Он не постеснялся принять наследство, хотя завещание, в котором значилось его имя, было явно подложно; он не возражал против того, что его управители насильственно или тайно прогоняли с земли мелких соседей своего господина. Впрочем, он избегал открытых столкновений с уголов ным судом и вел как истинный финансист мещански простой образ жизни. Таким путем Красе в короткий срок превратился из обыкно венного зажиточного сенатора в обладателя состояния, которое неза
долго до его смерти по покрытии чрезвычайных расходов все еще оценивалось в 170 миллионов сестерциев. Он стал самым богатым римлянином, а тем самым и политической величиной. Если, по его выражению, тот, кто не мог на проценты со своего капитала содер жать целую армию, не имел еще права называться богатым, то вмес те с тем тот, кому это было по силам, едва ли оставался еще простым гражданином. И действительно, взоры Красса были обращены наболее высокую цель, чем на обладание самой туго набитой мошной в Риме. Он не жалел усилий, для того чтобы расширить свои связи. Каждого гражданина столицы он знал по имени. Ни одному просителю он не отказывал в помощи перед судом. Правда, природа не сделала его оратором: речь его была суха и однообразна, он был туг на ухо, но его настойчивость, не пугавшаяся даже самого скучного дела и не отвле кавшаяся никакими наслаждениями, преодолевала все препятствия. Он никогда не бывал неподготовленным, никогда не импровизиро вал и благодаря этому стал популярным и всегда готовым к услугам защитником, репутация которого не страдала оттого, что нелегко было найти дело, за которое он не взялся бы, и что он умел воздействовать на судей не только словом, но и связями, а в случае надобности и деньгами. Половина сенаторов была егодолжниками, а благодаря его обыкновению давать друзьям деньги в долг без процентов, но с упла той по первому требованию, множество влиятельных людей оказа лись в зависимости от него, тем более что он, как истинный делец, не делал различия между партиями, повсюдуподдерживал связи и охотно давал взаймы всякому, кто был кредитоспособен или полезен в ка ком-либо отношении. Самые смелые партийные вожаки, не стесняв шиеся нападать на кого угодно, остерегались ссоры с Крассом. Его сравнивали с быком, которого не следует дразнить. Ясно, что человек с таким характером и таким положением не мог стремиться к мел ким целям, но в отличие от Помпея Красе как банкир отлично отда вал себе отчет, каковы были цели и средства его политических спеку ляций. С тех пор как существовал Рим, капитал был там политичес кой силой, но в это время золоту, как и булату, было все доступно. Если в революционную эпоху капиталистическая аристократия могла думать о свержении родовой олигархии, то и такой человек, как Красе, мог стремиться к чему-то более высокому, чем пучки розог и выши тый плащ триумфатора. В данный момент он был сторонником Сул лы и сената, но он настолько был финансистом, что не связывался с определенной политической партией, стремясь лишь к своей личной выгоде. Почему бы Крассу, крупнейшему римскому богачу и интри гану, который притом был не копящим деньги скупцом, а спекулян том в крупнейшем масштабе, не спекулировать на приобретение ко роны? Быть может, ему было не по силам самому добиться этой цели, но ведь он провел в компании уже не одно крупное дело, — возмож но, что и для этого предприятия найдется подходящий компаньон.
Было знамением времени, что посредственный оратор и офицер, по литик, принимавший свою подвижность за энергию, а свою алчность за честолюбие, обладавший, в сущности, только колоссальным богат ством и купеческим талантом завязывать связи, — что такой человек, опираясь на всемогущество котерий и интриг, мог считать себя равным первым полководцам и государственным деятелям эпохи, оспаривая у них высшую награду, манящую политическое честолюбие.
В рядах собственно оппозиции, как среди либеральных консерва торов, так и среди популяров, буря революции произвела ужасающие опустошения. У консерваторов остался только один видный деятель — Гай Котта (630 — около 681), друг и союзник Друза, подвергнутый за это в 663 г. ссылке и возвратившийся затем на родину благодаря по беде Суллы. Он был умный человек и дельный адвокат, но значение его партии и его собственной личности не могло сулить ему ничего большего, кроме почетной второстепенной роли. Из молодых деяте лей демократической партии обращал на себя взоры друзей и врагов 24-летний Гай Юлий Цезарь (род. 12 июля 652 г.*). Его родственные
*Годом рождения Цезаря считается обычно 654 г., потому что, по Све тонию (Caes., 88), Плутарху (Caes., 69) и Аппиану (В. с., 2, 149), он умер (15 марта 710 г.) на 56-м году, с чем приблизительно согласуется имеющееся указание, что во время сулланских проскрипций (672) ему было 18 лет (Veil., 2, 41), но в непримиримом противоречии с этим находится тот факт, что Цезарь был эдилом в 689 г., претором — в 692 г. и консулом — в 695 г., между тем как по закону эти должности можно было занимать не раньше, как на 37—38, 40—41, 43—44 году. Непонятно, как же Цезарь занимал все курульные магистратуры за два года до законного срока, и еще более странно, что об этом нет нигде никакого упоминания. Факты эти позволяют предположить, что так как днем рождения Цезаря, несомненно, было 12 июля, то родился он не в 654 г., а в 652 г., следовательно в 672 г. ему исполнилось 20 лет и умер он не на 56-м году, а 57 лет 8 месяцев. За это предполо жение говорит и то обстоятельство, которое странным образом приво дилось в качестве аргумента против него, а именно что Цезарь «почти ребенком» (paene puer) был назначен Марием и Цинной фламином Юпитера (VelL, 2, 43). Марий умер в январе 668 г., когда Цезарю, по общепринятому счету, было 13 лет и 6 месяцев, так что он был не почти, а вполне еще ребенком и поэтому едва ли был пригоден для должности жреца. Если же он родился в июле 652 г., то ко времени смерти Мария ему шел шестнадцатый год, и с этим вполне согласует ся как указание Веллея, так и общее правило, что гражданские долж ности нельзя было занимать до истечения отроческого возраста. Лишь при этом последнем предположении понятно, почему денарии, выпу щенные Цезарем в начале гражданской войны, были помечены — ве роятно, по числу его лет — цифрой LII, потому что, когда началась война, Цезарю по этому счислению было несколько более 50 лет. К тому же не будет такой большой смелостью, как кажется нам, привык
связи с Марием и Цинной — сестра его отца была женой Мария, а сам он был женат на дочери Цинны; смелый отказ едва вышедшего из отроческих лет молодого человека развестись по требованию дик татора со своей молодой женой Корнелией (как поступил в таком случае Помпей); дерзкое упорство, с которым он отстаивал свой по жалованный ему Марием, но отнятый Суллой жреческий сан; его блуждания во время угрожавшего ему, но отклоненного просьбами его родственников изгнания; его храбрость в сражениях у Митилены и в Киликии, которой никто не ожидал от изнеженного и почти по-женски щеголеватого юноши; даже предупреждения Суллы, что в этом «мальчишке в юбке» скрыт даже не один Марий, а несколь ко, — все это служило ему рекомендацией в глазах демократичес кой партии.
Но с Цезарем можно было связывать только надежды на буду щее, а все те люди, которые по своему возрасту и положению в госу дарстве были бы уже теперь призваны к руководству партией и госу дарством, либо умерли, либо находились в изгнании. Таким обра зом, во главе демократической партии за отсутствием подлинного вождя мог стать каждый, кому бы вздумалось изобразить из себя защитника попранных народных прав. Благодаря этому руководство и досталось Марку Эмилию Лепиду, приверженцу Суллы, перешед шему в лагерь демократии из более чем двусмысленных побужде
шим к правильным метрическим записям, уличить здесь наши источ ники в ошибке. Все четыре приведенных нами показания основаны, воз можно, на одном и том же источнике и вообще не могут претендовать на большую достоверность, так как для древнейшего времени, до воз никновения acta diuma, сведения о годах рождения даже самых извест ных и высокопоставленных римлян, как, например, Помпея, чрезвы чайно шатки (ср. Romisches Staatsrecht, т. I, 3-е изд., стр. 570).
Наполеон III в своей книге «Жизнь Цезаря» (т. И, гл. I) выдвигает против этого то возражение, что, исходя из закона о старшинстве, сле довало бы считать годом рождения Цезаря не 652, а 651 г. и что к тому же известны и другие случаи, когда закон этот не соблюдался. Однако первое возражение основано на недоразумении, так как пример Цице рона показывает, что закон требовал лишь, чтобы лицу, вступающему в должность консула, шел 43-й год, а не исполнился уже. Указывае мые же исключения из этого правила по большей части оказываются неверными. Когда Тацит (Летопись, И, 22) говорит, что прежде при назначении на должности вовсе не принимался в соображение возраст и что консульство и диктатура поручались совершенно молодым лю дям, то он, конечно, имеет в виду, как признано всеми комментатора ми, древнейший период, до издания законов о старшинстве, а именно консульство двадцатитрехлетнего Марка Валерия Корва и другие по добные случаи. Мнение, что Лукулл был избран на высшую долж ность до наступления законного возраста, неверно; Цицерон сообщает лишь (Cicero, рг. 1, 1), что на основании какого-то неизвестного нам
ний. Некогда ревностный оптимат, он принимал большое участие в покупке с аукциона имений изгнанников. Будучи наместником Сици лии, он так безжалостно ограбил эту провинцию, что ему грозила отдача под суд, и, чтобы избежать ее, он бросился в сторону оппози ции. Это означало для нее сомнительное приобретение. Правда, оп позиция приобретала известное имя, родовитого человека, горячего оратора на форуме, но Лепид был незначительной личностью, без рассудным человеком и не заслуживал первого места ни в сенате, ни
вармии. Тем не менее оппозиция была ему рада, и новому вождю демократов удалось не только запугать своих врагов, так что они от казались от продолжения начатой кампании, но и добиться избрания
вконсулы на 676 г. Помимо награбленных в Сицилии богатств Лепиду помогло в этом и вздорное стремление Помпея показать при этом случае Сулле и его верным сторонникам, каким влиянием он пользу ется. Так как к моменту смерти Суллы оппозиция опять нашла вождя
влице Лепида, так как этот вождь стал первым римским магистра том, то можно было наверное предвидеть близкую вспышку новой революции в столице.
Но еще ранее столичных демократов зашевелились демократи ческие эмигранты в Испании. Душой этого движения был Квинт Серторий. Этот замечательный человек, уроженец Нурсии в земле саби нов, обладавший мягкой и даже нежной натурой, что доказывается
точно пункта закона Лукулл в награду за какое-то совершенное им деяние был освобожден от соблюдения двугодичного срока между за нятием должностей эдила и претора; действительно, он был эдилом в 675 г., претором, вероятно, в 677 г., а консулом в 680 г. Что с Помпеем дело обстояло иначе, это совершенно ясно, но и относительно Пом пея неоднократно определенно указывается (Cicero, De imp. Pomp., 21, 62; App. 3, 88), что сенат постановил не применять к нему законов о старшинстве. Что это было сделано для Помпея, добивавшегося кон сульства в качестве увенчанного лаврами полководца и триумфатора, стоявшего во главе армии, а со времени своего союза с Крассом и во главе могущественной партии, — это настолько же понятно, насколь ко было бы в высшей степени поразительно, если бы то же самое было сделано для Цезаря, когда он выступал кандидатом на низшие долж ности, так как в это время он значил не многим более других полити ческих новичков. Еще поразительнее, что встречаются упоминания о том вполне понятном исключении, а не об этом, более чем странном, хотя подобное упоминание было бы весьма естественно, в особеннос ти по отношению к 21-летнему консулу Цезарю-сыну (ср., например, Арр., 3, 88). Если же из этих неудачных примеров делается вывод, что «в Риме плохо соблюдали закон, когда речь шла о выдающихся лю дях», то вряд ли когда-нибудь высказывалось более ошибочное мнение о Риме и о римлянах. Все величие римской государственности, так же как и знаменитых римских полководцев и государственных деятелей, основано прежде всего на том, что закон распространялся и на них.
его почти мечтательной любовью к его матери Рее, вместе с тем от личался рыцарской храбростью, о чем свидетельствовали получен ные им в кимврской, испанской и италийской войнах почетные руб цы. Совершенно не имея подготовки как оратор, он вызывал восхи щение образованных адвокатов легкостью и меткостью своей речи. Во время революционной войны, которая велась демократами крайне жалко и бездарно, он имел случай блестяще обнаружить свои исклю чительные военные и политические дарования. По общему призна нию, он был единственным демократическим военачальником, умев шим подготовить войну и руководить ею, и единственным полити ческим деятелем демократов, выступавшим против бессмысленных затей и жестокостей своей партии с энергией подлинного государ ственного человека. Испанские солдаты Сертория называли его но вым Ганнибалом — и не только потому, что, подобно последнему, он лишился на войне глаза. Он действительно напоминал великого фи никийца хитрым и в то же время мужественным способом ведения войны, редким талантом находить в самой войне средства для ее про должения, ловкостью, с которой он вовлекал другие народы в свои интересы, заставляя их служить своим целям, выдержкой в счастье и несчастье, быстротой и изобретательностью в использовании своих побед и предотвращении последствий поражения. Вряд ли кто-либо из прежних или современных ему римских государственных деяте лей был равен Серторию столь всесторонними дарованиями. После того как полководцы Суллы заставили его покинуть Испанию, он вел бродячую, полную приключений жизнь у испанских и африканских берегов, то вступая в союз, то ведя войну с водившимися и здесь киликийскими пиратами и вождями кочевых племен Ливии. Но и здесь его преследовала победоносная римская реставрация. Когда он осаждал Тингис (Танжер), на помощь местному царьку пришел из римской Африки отряд под начальством Пациэка, однако Серторий разбил его и занял Тингис.
Слух об этих военных подвигах римского беглеца широко разнес ся повсюду. Лузитане, лишь внешним образом подчинившиеся рим скому господству, а в действительности отстаивавшие свою незави симость и ежегодно сражавшиеся с наместниками Дальней Испании, отправили посольство в Африку к Серторию, приглашая его к себе и предлагая ему принять командование их войском.
Серторий, служивший в Испании 20 лет назад под начальством Тита Дидия и знавший страну, решил принять это предложение и отправился иа корабле в Испанию, оставив небольшой пост на мавретанском берегу (около 674 г.). Но в проливе, разделяющем Испанию и Африку, находилась римская эскадра, которой командовал Котта. Пробраться незаметно было невозможно, поэтому Серторий проло жил себе путь силой и благополучно прибыл в Лузитанию. Его власть признали не больше 20 лузитанских общин, а «римлян» у него было
лишь 2 600 человек, значительную часть которых составляли пере бежчики из армии Пациэка или африканцы, вооруженные по римско му образцу. Серторий понял, что задача заключалась в том, чтобы в добавление к этим нестройным шайкам партизан создать прочное ядро по-римски организованных и дисциплинированных войск. Для этого он, мобилизовав 4 тыс. пехотинцев и 700 всадников, усилил ими при везенный им отряд и с этим легаоном и толпой испанских доброволь цев выступил против римлян. ВДальней Испании командовал Луций Фуфидий, выслужившийся из унтер-офицеров в пропреторы благо даря своей безусловной, испытанной при проскрипциях, преданности Сулле. У Бетиса он был разбит наголову; 2 тыс. римлян легли на поле сражения. К наместнику соседней провинции Эбро Марку Домицию Кальвину были отправлены гонцы с просьбой остановить на ступление войск Сертория.
Вскоре прибыл и опытный полководец Квинт Метелл, послан ный Суллой в южную Испанию вместо неспособного Фуфидия (675). Но подавить восстание не удалось. Квестор Луций Гиртулей из ар мии Сертория не только уничтожил в провинции Эбро войско Каль вина, причем последний был убит, — этот же храбрый полководец разбил наголову и Луция Манлия, наместника Трансальпийской Гал лии, перешедшего с тремя легионами Пиренеи, чтобы помочь своему коллеге. Манлию с небольшой частью его отряда едва удалось бе жать в Илерду (Лерида), а оттуда в свою провинцию. Вдобавок во время этого перехода на него напали аквитанские племена, и он поте рял весь свой обоз. В Дальней Испании Метелл проник в Лузитанскую область, но Серторию удалось во время осады Лонгобриги (близ устья Тахо) завлечь в ловушку один из его отрядов под командовани ем Ахвиыа, заставив этим Метелла снять осаду и очистить Лузита нию. Серторий преследовал его, разбил у реки Анас (Гвадиана) отряд Тория, а самому неприятельскому главнокомандующему причинил большой урон партизанской войной. Метелл был методический и не сколько тяжеловесный полководец, и его приводил в отчаяние этот противник, который упорно отказывался от решительного сражения, но прерывал ему снабжение и пути сообщения и постоянно произво дил на него налеты со всех сторон.
Необыкновенные успехи Сертория в обеих испанских провинци ях имели тем большее значение, что они были достигнуты не только силой оружия и носили не только чисто военный характер. Эмигран ты как таковые были не страшны; отдельные победы лузитан, одер жанные под начальством того или иного чужеземного вождя, также не имели большого значения. Но Серторий, обладая верным полити ческим и патриотическим чутьем, повсюду, где это было возможно, выступал не как кондотьер, нанятый восставшими против Рима лузитанами, а как римский полководец и наместник Испании, в каковом звании он и был туда послан прежним правительством. Он стал со
здавать* из вожаков эмиграции сенат, кбторый должен был состоять из трехсот членов и по римским формам вести дела и назначать долж ностных лиц. Свое войско он рассматривал как римское и замещал командные должности исключительно римлянами. По отношению к испанцам он был наместником, требовавшим от них солдат и прочей помощи на основании своих полномочий, но, в отличие от обычного деспотического управления римских наместников, он старался привя зать провинциалов к Риму и к себе лично. Его рыцарская натура лег ко применялась к испанским нравам; родственный ей по духу замеча тельный чужеземец вызывал в испанской знати пылкое восхищение. По существовавшему здесь, так же как у кельтов и германцев, воин ственному обычаю составлять дружину вождя, тысячи испанцев из самых знатных семейств поклялись быть верными до смерти своему римскому полководцу, и Серторий нашел в них более надежных то варищей по оружию, чем в своих соотечественниках и единомышлен никах. Он не пренебрегал и тем, чтобы использовать суеверия прими тивных испанских племен, в своих интересах выдавая свои военные планы за повеления Дианы, сообщаемые ему белой ланью этой боги ни. Правление его было во всем справедливо и мягко. Войска его — по крайней мере куда проникали его взоры и его рука — должны были соблюдать строжайшую дисциплину. Будучи вообще мягок в наказа ниях, он был беспощаден при каждом преступлении, совершенном его солдатами в дружественной стране. Заботился он и о прочном улучшении положения провинциалов; он уменьшил дань и приказал солдатам строить себе на зиму бараки; таким образом, отпало тяжкое бремя постоя и был положен конец несказанным злоупотреблениям и мучениям. Для детей знатных испанцев была учреждена в Оске (Уэска) академия, где они получали обычное для римской молодежи об разование, учились говорить по-латински и по-гречески и носить тогу. Целью этого замечательного мероприятия отнюдь не было только взять с союзников в наиболее мягкой форме заложников, необходимых в Испании, эта мера означала осуществление и развитие великой мыс ли Гая Гракха и демократической партии о постепенной романизации провинций. Здесь впервые была сделана попытка насадить римскую культуру не путем истребления старого населения и замены его ита лийскими эмигрантами, а посредством романизации самих провин циалов. Римские оптиматы глумились над жалким эмигрантом, бег лецом из италийской армии, последним из разбойничьей шайки Кар бона, но эти убогие насмешки обращались против них самих. Силы, посланные против Сертория, считая испанское ополчение, опре делялись в 120 тыс. человек пехоты, 2 тыс. стрелков из лука и пращ ников и 6 тыс. всадников, однако он не только устоял против этого
*Основы этой организации были заложены, очевидно, в 674,675,676 гг., но завершена она была, несомненно, в значительной части в поздней шее время.