новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн

ситься с пренебрежением к тем произведениям искусства, которые удостоились одобрения «немногих». Он не опровергал, а даже под­ держивал слух, что аристократы помогают ему, в его творчестве со­ ветом и даже делом*.

И, действительно, он добился своего. Даже в литературе господ­ ствовала олигархия; написанная по всем правилам искусства аристок­ ратическая комедия вытеснила народную комедию. Около 620 г. ко­ медии Плавта исчезают из репертуара. Это тем более знаменательно, что после преждевременной смерти Теренция не было выдающихся талантов в этой области. О комедиях Турпилия (умер в преклонном возрасте в 651 г.) и других совсем забытых или почти забытых писа­ телях один компетентный критик уже в конце этого периода выра­ зился, что новые комедии гораздо хуже, чем плохие новые монеты.

Выше уже говорилось (1, 856), что, вероятно, еще в течение VI столетия к греческо-римской комедии (palliata) присоединилась наци­ ональная комедия (togata), в которой отражена была, правда, не спе­

* В прологе к комедии «Самоистязатель» критик упрекает автора:

«Он вдруг взялся за поэзию, не столько по собственному влече­ нию, сколько полагаясь на своих друзей».

Позже (594) в прологе к комедии «Братья» говорится:

«Неблагожелатели говорят, что знатные люди помогают поэту сочинять и пишут вместе с ним все его пьесы; но это тяжелое по их мнению обвинение делает честь поэгу, оно доказывает, что он нравится тем людям, которые оказывают услуги вам и всему на­ роду; они без гордыни служили всем вам в свое время на войне советом и делом».

Уже во времена Цицерона полагали, что здесь имеются в виду Лелий и Сципион Эмилиан. Указывали сцены, якобы написанные ими. Рассказывали о поездках бедного поэта с его знатными покровителя­ ми в их имения близ Рима и считали непростительным, что эти люди ничего не сделали для улучшения материального положения поэта. Однако известно, что легенды легче всего создаются в истории литера­ туры. Ясно — и уже рассудительные римские критики признали это, — что эти строки не могли относиться к Сципиону, которому в то время было 25 лет, а также к его на несколько лет старшему приятелю Jleлию. Другие — во всяком случае, логичнее — имели здесь в виду ари- стократов-поэтов Квинта Лабеона (консул 571 г.) и Марка Попилия (консул 581 г.), а также ученого покровителя искусств и математика Луция Сульпиция Галла (консул 588 г.). Однако и это, очевидно, яв­ ляется лишь предположением. Впрочем, не подлежит сомнению, что Теренций был в близких отношениях с семьей Сципиона. Знамена­ тельно, что первое представление «Братьев» и второе представление «Свекрови» состоялись во время торжественных похорон Луция Пав­ ла, устроенных его сыновьями, Сципионом и Фабием.

циально жизнь Рима, а жизнь латинских городов. Разумеется, школа Теренция вскоре утвердилась и в этой национальной комедии. Впол­ не в стиле этой школы было, с одной стороны, вводить в Италии греческую комедию в точном переводе, а с другой стороны, в новом, чисто римском духе. Главным представителем этого направления яв­ ляется Луций Афраний (расцвет его славы приходится на время око­ ло 660 г.).

По дошедшим до нас отрывкам его сочинений нельзя, правда, составить себе определенного представления об его творчестве, одна­ ко эти отрывки не противоречат также тому, что говорили об Афрании римские критики. Его многочисленные национальные комедии были написаны по образцу тех греческих пьес, в которых все постро­ ено на интриге; разница лишь в том, что они, как это понятно в под­ ражаниях, проще и короче. В деталях Афраний тоже заимствовал ча­ стично у Менандра, частично у более старой национальной литерату­ ры. У Афрания мы редко находим тот местный латинский колорит, который ярко выражен у творца этой формы, Тициния*, его темы очень общи и, вероятно, взяты из определенных греческих комедий, лишь с некоторым переодеванием. Тонкий эклектизм и искусная ком­ позиция — у него нередко встречаются литературные намеки — ха­ рактерны для него так же, как для Теренция. Сходство имеется также

внравственной тенденции, приближающей пьесы Афрания к драме,

вбезупречности с точки зрения требований полиции и в чистоте язы­ ка. Позднейшие критики характеризуют Афрания, как сродного по духу Менандру и Теренцию; Афраний — говорят они — носит тогу так, как носил бы ее Менандр, если бы был италиком. Сам Афраний заявил, что ставит Теренция выше всех других поэтов.

Новой формой в латинской литературе этой эпохи был фарс. Фарс существовал в древнейшие времена (1, 212). Вероятно, уже задолго до возникновения Рима веселая молодежь Лация во время празднеств предавалась импровизации в раз навсегда установленных масках. Твер­ дый местный колорит латинской городской общины эти фарсы при­ обретают от оскского города Ателлы, разрушенного Ганнибалом и потому отданного в качестве места действия в распоряжение авторов комических представлений. С тех пор эти представления называются

*Возможно, что здесь влияли и внешние обстоятельства. С тех пор, как

врезультате союзнической войны все италийские общины получили право римского гражданства, не разрешалось переносить место дей­ ствия комедии в одну из этих общин. Писатели были вынуждены либо вообще не указывать местности, либо выбирать города, уже не суще­ ствующие или находящиеся за пределами римского государства. Не­ сомненно, это обстоятельство, игравшее роль также при постановках более старых пьес, неблагоприятно отразилось на национальной коме­ дии.

«оскскими играми» или «ателланскими играми»*.Однако эти фарсы не связаны ни с литературой, ни с театром**. Они ставились дилетан-

*С этими названиями с древних пор связан ряд ошибок. Теперь пра­ вильно отвергают грубую ошибку греческих писателей, утверждавших, что эти фарсы игрались в Риме на языке осков. Но при ближайшем рассмотрении оказывается столь же невозможным связывать эти пье­ сы, содержанием которых была городская и деревенская жизнь латинов, с национальным характером осков. Название «Ателланские игры» объясняется иначе. Латинский фарс с его неизменными действующи­ ми лицами и одними и теми же шутками требовал постоянного места действия; шутовство всегда ищет себе постоянной жертвы. Конечно, при наличии римской театральной полиции нельзя было избрать та­ кой жертвой ни одну из римских общин или даже из латинских об­ щин, которые находились в союзе с Римом, хотя действие нацио­ нальных комедий разрешалось переносить именно в эти последние (1, 837). Зато для этой цели во всех отношениях годилась Ателла, которая вместе с Капуей была уничтожена юридически еще в 543 г. (1, 606, 624), фактически же продолжала существовать в качестве деревни, населенной римскими крестьянами. Это предположение становится несомненным, если принять во внимание, что некоторые фарсы име­

ют местом действия другие общины на территории с латинской речью, переставшие существовать или во всяком случае не существующие юридически. Так, например, место действия Campani Помпония, воз­ можно также его Adelphi и Quinquatria является Капуя, место действия Milites Pomentinenses Новия является Суесса Пометил. Ни одна из су­ ществующих общин не выбирается жертвой фарса. Итак, действитель­ ной родиной этих пьес является Лаций, их местом действия — лати­ низированная страна осков: с оскским народом они не имеют ни­ чего общего. Это нисколько не опровергается тем, что одна из пьес Невия (умер в 550 г.) была исполнена за недостатком настоящих акте­ ров «ателланскими» и поэтому называлась personata (см. Festus, под этим словом). Название «Ателланские актеры» употреблено здесь по антиципации и можно даже предположить, что они раньше называ­ лись «актерами в масках» (personati).

Таким же образом объясняютсятакже «фесценнинские песни». Они тоже принадлежат к пародической поэзии римлян и локализировались в южноэтрусском местечке Фесценнии. Но это не дает основания при­ числять их к этрусской поэзии; так же как ателланы не могут быть причислены к поэзии осков. Впрочем, нельзя доказать, что в истори­ ческие времена Фесценний был не городом, а деревней; но это весьма правдоподобно ввиду отзывов о нем современников и ввиду отсутствия надписей.

**Ливий говорит о тесной и исконной связи ателланских пьес с сатурой (satura) и с развившейся из последней драмой. Но это положение не выдерживает критики. Между гистрионом и исполнителем ателланы была примерно столь же большая разница, как между нашими артис­ тами в театре и участниками маскарада. Между драмой, которая до Теренция не знала масок, и между ателланами, существенную черту

тами, где и как им нравилось. Текст к ним не писался и во всяком случае не обнародовался. Только теперь ателланские представления были переданы настоящим актерам*, и их стали ставить точно так же, как в греческой сатирической драме, в качестве эпилога после трагедии. А отсюда уже недалеко было до следующего шага: писате­ ли распространили свою деятельность и на эти пьесы. Нельзя ска­ зать, развился ли римский художественный фарс совершенно само­ стоятельно, или же толчок к этому исходил от нижнеиталийского фарса**, во многих отношениях родственного ему. Несомненно, от­ дельные пьесы были всегда оригинальными произведениями. Твор­ цом этого нового рода литературы является в первой половине VII столетия*** Луций Помпоний из латинской колонии Бононии. Наря­

которых составляли характерные маски, то же исконное и неизглади­ мое различие. Драма произошла из представления с флейтой. Сначала эти представления давались без всяких монологов и ограничивались только пением и танцами, впоследствии к ним присоединен был текст (satura), а, наконец, Андроник снабдил их заимствованным из греческой драматической сцены текстом, причем старые песни флейтистов заняли в этом тексте приблизительно место греческого хора. Первые стадии этой эволюции ни в чем не соприкасаются с фарсами дилетантов.

*Во времена империи ателланы ставились профессиональными актера­ ми (Friedlander у Becker'a, Handbuch 6, 549). Нет указаний, с какого времени последние стали участвовать в ателланских представлениях, но надо думать, это могло быть только тогда, когда ателланы вошли в круг настоящих театральных представлений, т. е. в предцицероновскую эпоху (СУс., ad fam., 9, 16). Этому не противоречит, что еще во время Ливия (7, 2) ателланские актеры в отличие от других актеров сохраняли свои почетные привилегии. Если профессиональные акте­ ры стали участвовать за плату в ателланских представлениях, то это еще не значит, что ателланы не исполнялись уже безвозмездно диле­ тантами, например, в провинциальных городах и, таким образом, не сохраняли своих привилегий.

**Заслуживает внимания тот факт, что греческий фарс не^олько был распространен в Нижней Италии, но что отдельные греческие фарсы (например, из фарсов Сопатра: «Блюдо чечевицы», «Жених Бакхиды», «Наемный слуга Мистака», «Ученые», «Физиолог») живо напоминают ателланы. Эта поэзия фарсов, вероятно, восходит к тому времени, когда греки в Неаполе и вокруг Неаполя образовали как бы островок в ла­ тинской Кампании: ибо один из авторов таких фарсов, Блез из Кап-

реи, носит уже римское имя и написал фарс под заглавием «Сатурн».

***По словам Евсевия, Помпоний писал около 664 г. Веллей называет его современником Луция Красса (614—663) и Марка Антония (611—667). Евсевий, кажется, ошибается на одно поколение и указывает более по­ зднее время. Отмененный около 650 г. счет по викториатам встречается еще в «Живописцах»Помпония, а в конце этого периода уже встречают­ ся мимы, которые вытеснили ателланы с театральной сцены.

ду с его пьесами вскоре снискали себе расположение публики пьесы другого поэта, Новия. Насколько можно судить по немногочислен­ ным дошедшим до нас отрывкам и сообщениям древних авторов, это были короткие, в большинстве случаев одноактные фарсы, и интерес их заключался не столько в буйной и сумасбродной фабуле, сколько в комическом изображении различных сословий и ситуаций. Любили представлять в комическом виде праздники и публичные акты: «Свадь­ ба», «Первое марта», «Панталон как кандидат на выборах»; охотно высмеивали также чужие народы: заальпийских галлов, сирийцев, а главным образом показывали на сцене представителей различных ремесел: гробовщиков, предсказателей будущего, гадателей по поле­ ту птиц, врачей, мытарей, маляров, рыбаков, пекарей. Много доста­ валось глашатаям, а еще больше валяльщикам, которые, кажется, играли в римском фарсе роль наших портных. На сцене показыва­ лись не только различные стороны городской жизни, но также крес­ тьянин с его печалями и радостями. О разнообразии этого деревенс­ кого репертуара можно судить по множеству названий, вроде следу­ ющих: «Корова», «Осел», «Ягненок», «Свинья», «Больная свинья», «Су­ поросая свинья», «Селянин», «Крестьянин», «Панталон селянин», «Па­ стух», «Виноделы», «Сборщик винных ягод», «Заготовка дров», «Рых­ ление почвы», «Птичий двор». В этих пьесах постоянно фигурируют глупый и плутоватый слуга, добрый старик, мудрец; они забавляли публику, особенно же смешил ее тип слуги, Полишинель этих фар­ сов, прожорливый, грязный, нарочито крайне безобразный и притом всегда влюбленный Полишинель; он постоянно спотыкался, на него со всех сторон сыпались насмешки и колотушки. В заключение он всегда оказывался козлом отпущения. Такие заглавия, как: «Поли- шинель-солдат», «Полишинель-сводник», «Девица-Полишинель», «По­ лишинель в ссылке», «Два Полишинеля», дают представление о том, как разнообразно было содержание римских фарсов. Эти фарсы под­ чинялись общим правилам литературного искусства, во всяком слу­ чае с тех Ejgp, как их стали излагать в письменной форме: так, напри­ мер, по стихотворному размеру они примыкали к греческому театру. Тем не менее они, естественно, были более латинскими и народными, чем сама национальная комедия. Фарс затрагивает греческий мир толь­ ко в форме пародий на трагедию*; этот жанр появляется впервые лишь у Новия и культивировался вообще нечасто. Фарс этого писателя если и не осмеливался коснуться Олимпа, то все же затронул самого чело­ веческого из богов — Геркулеса. Новий написал фарс «Hercules Auctionator». Нечего говорить, что тон этих пьес не отличался изыс­

*Вероятно, эти пародии тоже были забавны. Так например, в «Финикианках» Новия одно из действующих лиц говорит: «Берись за оружие! Я убью тебя тростниковой дубиной». Совершенно так же как «Лже-Гер- кулес» у Менандра.

оконкуренции между отдельными произведениями, о живейшем выражении публикой одобрения или неодобрения главным актерам,

оклакерах и о кликах. Декорации и театральные механизмы были улучшены: в 655 г. при эдиле Гае Клавдии Пульхре появились искус­ но разрисованные кулисы и ясно различаемый театральный гром*, спустя двадцать лет (675) при эдилах братьях Луции и Марке Лукул­ лах введена смена декораций на сцене путем вращения кулис. Концу этой эпохи принадлежит величайший из римских актеров, вольноот­ пущенник Квинт Росций (умер в глубокой старости около 692 г.), гор­ дость и украшение римской сцены в течение многих поколений**, друг и приятель Суллы, его любимый гость и собеседник, — мы еще вернемся к нему позднее.

Вповествовательной поэзии прежде всего бросается в глаза нич­ тожность эпоса. В VI столетии эпос занимал безусловно первое место

влитературе, предназначавшейся для чтения; в VII столетии он еще имел многочисленных представителей, но ни один из них не пользо­ вался хотя бы временным успехом. В рассматриваемую эпоху мы находим лишь несколько грубых попыток перевести Гомера и несколь­ ко продолжений летописей Энния вроде ч<Истрийской войны» Гостия и «Летописей (быть может) галльской войны» Авла Фурия (около 650 г.); по всем признакам, эти авторы начинали свое изложение с того момента, на котором остановился Энний в своем описании истрийской войны 576—577 гг. В дидактической и элегической поэзии тоже нет ни одного выдающегося имени.

Единственные успехи в повествовательной поэзии этой эпохи относятся к области так называемой сатуры, которая подобно пись­

*Кулисы Пульхра, вероятно, были расписаны по всем правилам искус­ ства, так как птицы якобы пытались садиться на них (Plin., h. n. 35,4, 23; Vol. Max., 2, 4, 6). Прежде гром устраивали таким образом, что тряслимедный котел, наполненный гвоздямии камнями. Пульхер ввел улучшение грома путем перекатывания камней. С тех пор это называ­ лось «Клавдиевым громом» (Festus, v. Claudiana, p. 57).

**Среди немногих сохранившихся от этой эпохи мелких стихотворений имеется следующая эпиграмма на этого знаменитого актера:

Constiteram, exorientem Aurora forte salutans, Cum subito a laeva Roscius exoritur.

Pace mihi liceat, caelestes, dicere vestra: Mortalis visust pulchrior esse deo.

(Недавно случилось мне с восхищением смотреть на восходящую Ав­ рору, как вдруг появился влево от меня Росций. Простите мне, небо­ жители, если признаюсь вам, что смертный показался мне прекраснее бога.)

Автором этой эпиграммы, написанной в греческом духе и проник­ нутой греческим энтузиазмом к искусству, был не кто иной, как побе­ дитель кимвров Квинт Лутаций Катул, консул 652 г.

му или брошюре допускает любую внешнюю форму и любое содер­ жание. Поэтому для таких произведений нет видовых признаков; их индивидуальность всецело определяется индивидуальностью их ав­ тора, они стоят не только на грани между поэзией и прозой, а даже более того — во многих отношениях стоят вне настоящей литерату­ ры. Веселые поэтические послания, которые писал из лагеря под Коринфом своим друзьям один из младших членов сципионовскога кружка, Спурий Муммий, брат разрушителя Коринфа, охотно чита­ лись еще через сто лет. Надо думать, на почве богатой духовной жизни лучшего римского общества появилось много шутливых по­ этических произведений этого рода, не предназначавшихся для ши­ рокой публики.

Представителем их в литературе был Гай Лудилий (606—651), принадлежавший к уважаемой семье из латинской колонии Суеесы; он также был членом кружка Сципиона. Стихотворения Луцилия пред­ ставляли собой своего рода открытые письма к публике. Их содержа­ ние отражало, по удачному выражению одного из остроумных по­ томков, всю жизнь образованного и независимого человека, который созерцает события на политическом театре из партера, а иногда из-за кулис, — человека, который вращается среди лучших людей своего времени, как среди себе равных, любовно и со знанием дела следит за литературой и наукой, хотя сам не хочет считаться ни поэтом, ни ученым; он поверяет своей записной книжке свои мысли о всем, что встречает в жизни хорошего и дурного, записывает свои политичес­ кие наблюдения и надежды, замечания о языке и искусстве, собствен­ ные переживания, визиты, званые обеды, путешествия и анекдоты. В своей поэзии Луцилий язвителен, капризен и безусловно субъекти­ вен. Однако у него имеется резко выраженная оппозиционная, а тем самым и дидактическая тенденция как в литературном, так и в нрав­ ственном и политическом отношениях; есть и кое-что от протеста провинциального жителя против столицы, преобладает гордость уро­ женца Суессы, говорящего на чистом латинском языке и ведущего честную жизнь, в противоположность вавилонскому смешению язы­ ков и нравственной испорченности столицы. Направление сципионов­ ского кружка, требовавшего литературности и строгой чистоты язы­ ка, нашло в Луцилии самого совершенного критика и талантливого представителя. Свою первую книгу он посвятил основателю римской филологии Луцию Стилону; при этом он подчеркивал, что пишет не для образованных людей, говорящих на чистой образцовой латыни, а для тарентинцев, бреттиев, сикулов, т. е. для живших в Италии полугреков, латынь которых нуждалась в исправлении. Целые книги его стихотворений посвящены установлению правил латинской ор­ фографии и просодии, борьбе с пренестинскими, сабинскими, этрус­ скими провинциализмами, выделению ходячих солецизмов, причем,