новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том третий. Кн. 4 продолжение, 5 Кн

шений. В начале VII столетия начали записывать и выпускать в виде сборников юридические заключения; последние уже давно давались не только членами коллегии понтификов, но также любым гражда­ нином, к которому обращались с вопросом; они давались на дому или на форуме и вокруг этих заключений уже возникли теоретичес­ кие и полемические комментарии и характерные в правоведении по­ стоянные контроверсии. Первые такие сборники были выпущены Катоном Младшим (умер около 600 г.) и Марком Брутом (приблизи­ тельно в то же время). Кажется, уже эти сборники были разделены на отделы по разным вопросам*.

Вскоре затем перешли к систематическому изложению римского права. Начало этому положил великий понтифик Квинт Муций Сцевола (консул 659 г., умер в 672 г.), в семье которого правоведение было наследственным, так же как звание великого понтифика. Его восемнадцать книг «Гражданское право» охватывают с наивозмож.- нейшей полнотой положительный юридический материал: законода­ тельные положения, решения и заключения, заимствованные авто­ ром частью из старых сборников, частью из устных традиций. Эти книги стали исходным пунктом и образцом систематических изложе­ ний римского права; точно так же резюмирующая работа Сцеволы «Дефиниции» (5poi) послужила основой для юридических руководств и особенно для сборников юридических норм. Хотя это развитие пра­ ва происходило, по существу, независимо от эллинизма, но в общем знакомство с философско-практическими схемами греков, несомнен­ но, дало толчок более систематическому изложению правовой науки. Греческое влияние заметно уже в самом заглавии вышеупомянутой книги. Выше упоминалось, что в некоторых, преимущественно вне­ шних, моментах римское правоведение находилось под влиянием сто­ ической школы.

Вобласти искусства наблюдаются еще менее отрадные явления.

Вархитектуре, скульптуре и живописи все более распространялось дилетантское самоуслаждение, а самостоятельное творчество ско­ рее сделало шаг назад, чем вперед. Все более входит в обычай со­ зерцать при пребывании в греческих местностях произведения ис­ кусства; в этом отношении имела решающее значение зима 670— 671 г., которую армия Суллы провела на зимних квартирах в Малой Азии. Число знатоков искусства растет и в самой Италии. Прежде всего было обращено внимание на серебряную и бронзовую посуду.

Вначале рассматриваемой эпохи стали ценить не только греческие

статуи, но и греческие картины. Первой картиной, публично выставленной в Риме, был «Вакх» Аристида; Луций Муммий изъял ее

*Книга Катона носила заглавие «De iuris disciplina» (Gell, 13 20); книга Брута — «De iure civili» (С/с., pro Cluent. 51, 141; de or. 2, 55, 223); о том, что это по существу были сборники заключений, свидетельствует Цицерон (de or. 2, 33, 142).

считавшихся неприличными. Новостью было, что консуляр и вели­ кий понтифик Публий Сцевола (консул 621 г.) ловил на арене мячи с такой же ловкостью, с какой он решал у себя дома самые запутан­ ные юридические вопросы. Еще большей новостью было то, что на устроенных Суллой празднествах знатные молодые римляне перед всем народом показывали свое жокейское искусство. Правительство пыталось выступить против этого. Так, например, в 639 г. цензоры запретили пользоваться другими музыкальными инструментами кроме простой флейты, издавна употреблявшейся в Лации. Но Рим не был Спартой. Слабое римское правительство такими запретами лишь сигнализировало зло и даже не пыталось положить ему конец строгим и последовательным применением этих запретов.

В заключение бросим взгляд на общую картину литературы и искусства Италии в период от смерти Энния до начала цицероновской эпохи. В этой области мы тоже находим несомненный упадок творче­ ства по сравнению с предыдущей эпохой. Высшие виды литературы, как то: эпос, трагедия, история, отмерли или пришли в упадок. Про­ цветают только второстепенные формы; переводы, подражания ко­ медии, построенной на интриге, фарс, брошюры в стихах и в прозе. Что касается брошюры в прозе, то в этой области литературы, над которой пронесся ураган революции, мы встречаем два величайших литературных таланта того времени — Гая Гракха и Гая Луцилия; оба они возвышались над толпой более или менее посредственных писа­ телей так же, как в аналогичную эпоху французской литературы Ку­ рье и Беранже возвышались над массой самонадеянных ничтожеств. В области скульптуры и живописи творчество, и прежде чрезвычайно слабое, совершенно прекращается. Зато процветает пассивное наслаж­ дение искусством и литературой. Как в области политики эпигоны того времени завладели и пользуются наследством отцов, так и в об­ ласти искусства эпитоны являются прилежными посетителями теат­ ра, друзьями литераторов, знатоками искусства и еще чаще коллек­ ционерами. Больше всего заслуживают внимания научные исследо­ вания, которые обнаруживают творческое напряжение в области пра­ ва, в классической и реальной филологии. Начало этим наукам было положено в рассматриваемую эпоху; они, а также первые слабые под­ ражания тепличной александрийской поэзии, уже возвещают эпоху римского александризма. Все произведения этой эпохи в сравнении с произведениями VI столетия более гладки, содержат меньше оши­ бок, более систематичны. Не без основания литераторы и друзья ли­ тературы этого времени смотрели на своих предшественников, как на неопытных новичков. Но если они осмеивали и хулили недостатки работ этих новичков, то даже самые одаренные из новых авторов не могли не сознавать, что юность нации миновала, и возможно, что у того или другого закрадывалась в душу тоска по милым заблуждени­ ям молодости.

*z

гашшшнган;ша1шг/агаиагн1шшн]нгалгш1н

ИИХсШКЖ

ионнаоя

аинуяонэо

КУХВП VЛИНН

нн и аи Марк Лепид и Квинт

Серторий

Когда в 676 г. умер Сулла, восстановленная им олигархия без­ раздельно господствовала над Римским государством, но так как власть ее была основана на насилии, она и в дальнейшем нуждалась в наси­ лии, для того чтобы дать отпор своим многочисленным тайным и явным врагам. Противником олигархии была не определенная партия с ясно выраженными целями и признанными вождями, а масса раз­ нообразнейших элементов, объединявшихся вообще под именем партии популяров, но в действительности находившихся в оппозиции к установленному Суллой режиму по самым разнообразным причи­ нам и с самыми разнообразными намерениями. В эту оппозицию вхо­ дили сторонники положительного права, люди, не занимавшиеся по­ литикой и ничего в ней не понимавшие; однако самоуправное обра­ щение Суллы с жизнью и собственностью граждан внушало им ужас. Еще при жизни Суллы, когда всякая другая оппозиция должна была молчать, строгие юристы выступили против правителя. Так, судеб­ ные решения не признавали корнелиевых законов, лишавших различ­ ные италийские общины прав римского гражданства; далее суды поста­ новляли, что лица, попавшие в плен или проданные в рабство во время революции, не перестали быть римскими гражданами. Затем к оппози­ ции принадлежали остатки старого либерального меньшинства сената. В прежние времена они добивались соглашения с партией реформ и с италиками, а теперь подобным же образом были склонны смягчить строго олигархический режим Суллы путем уступок популярам.

Далее здесь были сами популяры — искренние ограниченные, радикалы, поставившие на карту свое состояние и жизнь во имя партий­ ной программы, для того чтобы после победы с горечью убедиться, что они боролись не за серьезное дело, а за торжество фразы. Прежде всего они стремились восстановить народный трибунат, хотя и не от­ мененный Суллой, но лишенный им важнейших полномочий. Не принося никакой практической пользы и будучи в действительности лишь пустым призраком, этот институт в глазах массы обладал тем большим, необъяснимым очарованием. Ведь даже более тысячи лет спустя имя народного трибуна вызвало в Риме революцию!

Сулланская реставрация также либо не удовлетворила, либо пря­ мо нарушила политические или частные интересы крупных и влия­ тельных общественных групп. По этим причинам примыкало к оппо­ зиции многочисленное и зажиточное население области между рекой По и Альпами, рассматривавшее предоставление ему латинского пра­ ва в 665 г. лишь как отступное за отказ от полного права римского гражданства и представлявшее благодарную почву для агитации. Теми же мотивами руководствовались также влиятельные благодаря свое­ му числу и богатству вольноотпущенники, особенно опасные вслед­ ствие их скопления в столице; они не могли забыть, что реставрация возвратила их к прежнему, практически ничтожному избирательно­ му праву. Крупные финансисты, осторожные и присмиревшие, попрежнему таили в себе упорное недовольство и не менее упорную силу. Также недовольна была столичная чернь, для которой истинная свобода заключалась в бесплатной раздаче хлеба. Еще более глубокое раздражение затаили пострадавшие от сулланских конфискаций об­ щины. Некоторые из них, как, например, жители Помпеи, вели веч­ ную борьбу с поселенными Суллой в том же городе на отрезанной у них земле колонистами; другие, как арретинцы и волатерранцы, ос­ таваясь еще фактическими владельцами своей территории, находи­ лись под дамокловым мечом объявленной римским народам конфис­ кации или же, наконец, как это было в Этрурии, влачили жалкое су­ ществование нищих в своих прежних домах, или скрывались в лесах, занимаясь разбоем. Наконец, глухое недовольство царило среди всех членов семейств и вольноотпущенников тех демократических вожа­ ков, которые во время реставрации лишились жизни или переносили все бедствия жизни эмигрантов, отчасти скитаясь на мавретанском побережье, отчасти находясь при дворе или в армии Митридата. Со­ гласно политическим понятиям того времени, обусловленным стро­ гой обособленностью семейств, оставшиеся члены семьи считали де­ лом чести* добиться для своих бежавших родственников права воз­ вращения на родину, с умерших снять по крайней мере позор, тяго­

*Характерно, что один уважаемый преподаватель литературы, вольно­ отпущенник Стаберий Эрот, позволил детям объявленных вне закона слушать его лекции безвозмездно.

тевший на их памяти и на их детях, и выхлопотать последним возвра­ щение отцовского имущества. Особенно дети проскрибированных, превращенные законодательством Суллы в политических париев, тем самым как бы официально приглашались к протесту против суще­ ствующего строя.

Ко всем этим оппозиционным элементам добавлялась еще масса разоренных людей. Опустившиеся аристократы и простолюдины, по­ терявшие свое богатство в изысканных или низких кутежах; благород­ ные господа, у которых не осталось ничего благородного, кроме дол­ гов; бывшие солдаты Суллы, которые по воле правителя стали зем­ левладельцами, но не земледельцами и, растратив первое наследство проскрибированных, мечтали о втором, — все они дожидались, что­ бы было поднято знамя, призывающее к борьбе против существую­ щих порядков, а что на нем будет написано, им было безразлично.

Так же неизбежно присоединялись к оппозиции все жаждавшие успеха и популярности таланты, как те, которым был закрыт доступ в замкнутый кругоптиматов или сделана была невозможной быстрая карьера и которые пытались поэтому насильно пробраться в эту фа­ лангу и противопоставить свою популярность законам олигархичес­ кой исключительности и старшинства, так и те, более опасные, често­ любие которых ставило себе иные, более высокие, цели, чем возмож­ ность управлять судьбами мира среди коллегиальных интриг. На ад­ вокатской трибуне, единственной допущенной Суллой арене легаль­ ной оппозиции, подобные претенденты еще при жизни диктатора выступали против реставрации с оружием формальной юриспруден­ ции или меткого красноречия. Например, искусный оратор Марк Тул­ лий Цицерон (род. 3 января 648 г.), сын землевладельца из Арпина, быстро составил себе имя своими иногда осторожными, иногда дерз­ кими выступлениями против властелина. Подобные стремления не были опасны, если противник хотел лишь добиться таким образом курульного кресла, чтобы затем успокоиться на этом до конца своих дней. Но если бы нашелся демократический деятель, которому недо­ статочнооказалось такого кресла, и Гай Гракх нашел бы продолжате­ ля, то борьба не на жизнь, а на смерть была бы неизбежна. Однако пока никто еще не называл имени, носитель которого ставил бы себе такую высокую цель.

Такова была та оппозиция, с которой должно было бороться со­ зданное Суллой олигархическое правительство, предоставленное са­ мому себе после его смерти. Задача была сама по себе нелегка, но она еще более осложнялась другими социальными и политическими не­ урядицами этого времени. Чрезвычайно трудно было удержать воен­ ных начальников в провинциях в подчинении высшим гражданским властям или, не имея в своем распоряжении войск, справляться в столице с массой скоплявшегося там италийского и неиталийского сброда и рабов, которые в Риме фактически жили по большей части

на свободе. Сенат находился как бы в открытой крепости, подвергае­ мой угрозе со всех сторон, и серьезные бои были неминуемы. Но и подготовленные Суллой средства сопротивления были значительны

икрепки; и хотя большая часть нации относилась явно отрицательно

идаже враждебно к установленному Суллой правительству, оно все же могло бы долго выдержать за своими укреплениями напор сум­ бурной массы дезориентированной и неорганизованной оппозиции, лишенной вождя, не обладавшей ни общей целью, ни общими путя­ ми, распадавшейся на сотню фракций. Но чтобы удержаться, необхо­ димо было обладать волей к победе и внести в дело обороны крепос­ ти хотя бы искру той энергии, с которой она была построена. Если же осаждаемые не желают защищаться, то бесполезны всякие валы и рвы, даже сооруженные лучшим мастером этого дела.

Таким образом, чем более все зависело от личности руководящих деятелей обеих сторон, тем хуже было то, что, собственно говоря, вож­ дей не было ни в том, ни в другом лагере. Политика этого времени была всецело проникнута духом гетерий в самой худшей его форме.

Правда, это было не ново. Семейная замкнутость и кружковая обособленность, неотделимая от аристократического государственно­ го строя, господствовала в Риме в течение столетий. Но всемогущей она стала лишь в эту эпоху, и принятые лишь теперь (впервые в 690 г.) репрессивные меры скорее лишь констатировали, нежели подавляли это зло. Вся знать, как демократически настроенная, так и сторонни­ ки олигархии, была объединена в разные гетерии. Остальная масса граждан, поскольку она вообще принимала регулярное участие в по­ литической жизни, создавала такие же замкнутые и почти по-военно­ му организованные союзы по избирательным округам. Естественны­ ми вожаками и рядовыми членами этих союзов были представители триб, «распределители раздач по округам» (divisores tribuum). В этих политических клубах покупалось все: прежде всего избирательные голоса, но также сенаторы и судьи, кулаки для устройства уличной свалки и вожаки шаек для руководства ею, только плата была различ­ ная в организациях аристократов и мелких людей. Гетерии решали исход выборов: они привлекали к суду, и они же руководили защи­ той; они нанимали видного адвоката; они же в случае надобности вели переговоры со спекулянтами, ведшими прибыльную оптовую торговлю судейскими голосами. Гетерии благодаря своим тесно спа­ янным бандам были господами на улицах столицы, а тем самым ча­ сто и в государстве. Все это совершалось согласно известным прави­ лам и, так сказать, публично. Гетерии были организованы лучше, чем какая-либо отрасль государственного управления. Хотя, по обык­ новению цивилизованных мошенников, об их преступной деятельно­ сти по молчаливому соглашению и не говорилось открыто, никто, однако, этого не скрывал, и видные адвокаты не стеснялись публич­ но и ясно намекать на свою связь с гетериями их клиентов. Если и

находился где-либо человек, чуждый такого рода поступкам, но вме­ сте с тем не чуждавшийся общественной жизни, то это наверное был, как Марк Катон, политический Дон-Кихот. Место партий и партий­ ной борьбы заняли клубы и их конкуренция, а место правительства — интрига. Более чем двусмысленная личность, Публий Цетег, некогда один из самых горячих марианцев, перебежавший затем к Сулле и вошедший у него в милость, играл одну из влиятельных ролей в по­ литических происках этого времени исключительно по своим каче­ ствам хитрого посредника между сенаторскими фракциями и знатока всех политических интриг; назначение на важнейшие командные по­ сты решалось иногда его любовницей Прецией. Подобное падение было возможно лишь там, где никто из политических деятелей не возвы­ шался над общим уровнем; каждый выдающийся талант отмел бы эту кружковщину, как паутину, но дело в том, что именно ни полити­ ческих, ни военных талантов-то и не было.

Из людей старшего поколения после гражданских войн не оста­ лось ни одного уважаемого деятеля, кроме проскользнувшего между партиями умного и красноречивого старика Луция Филиппа (консул 663 г.). Принадлежа прежде к популярам, он стал затем вождем враж­ дебной сенату партии капиталистов и тесно связался с марианцами, но в конце концов достаточно рано перешел на сторону побеждавшей олигархии, чтобы получить от нее награду.

К людям следующего поколения принадлежали виднейшие ру­ ководители крайней аристократической партии — Квинт Метелл Пий (консул 674 г.), товарищ Суллы по опасностям и победам, Квинт Лутаций Катул, консул в год смерти Суллы (676), сын победителя под Верцеллами, и два более молодых офицера, братья Луций и Марк Лукуллы, сражавшиеся с отличием под начальством Суллы — пер­ вый в Азии, а второй в Италии. Что касается таких оптиматов, как Квинт Гортензий (640—704), имевший значение лишь в качестве ад­ воката, или как Децим Юний Брут (консул 677 г.), Мамерк Эмилий Лепид Ливиан (консул 677 г.) и других подобных ничтожеств, то лишь звучное аристократическое имя было их единственным достоинством. Но и первые четыре мало возвышались над средним уровнем арис­ тократов того времени. Катул был, подобно своему отцу, высокооб­ разованный человек и убежденный аристократ, но обладал лишь по­ средственными дарованиями и совсем не был солдатом. Метелл не только отличался безупречным характером, но был также способным и опытным офицером; благодаря этим крупным достоинствам, а не только вследствие родственных и коллегиальных связей с Суллой, он был в 675 г., по окончании своего консульства, послан в Испанию, где опять начали шевелиться лузитане и римские эмигранты во главе с Квинтом Серторием. Способными офицерами были также оба Лу­ кулла, в особенности старший, весьма почтенный человек, соединяв­ ший выдающиеся военные дарования с серьезным литературным об­

разованием и писательскими наклонностями. Но в качестве государ­ ственных деятелей даже эти лучшие из аристократов были лишь не­ многим менее апатичны и близоруки, чем дюжинные сенаторы того времени. Перед лицом внешнего врага виднейшие из них доказали свои способности и храбрость, но ннкто из них не обнаружил жела­ ния и умения разрешить собственно политические задачи и как насто­ ящий кормчий повести государственный корабль по бурному морю интриг и партийных раздоров. Их политическая мудрость сводилась к тому, что они искренно верили во всеспасающую олигархию и от души ненавидели и проклинали демагогию, так же как и всякую обо­ собляющуюся единоличную власть. Их мелкое честолюбие удовлет­ ворялось немногим. О Метелле в Испании рассказывают, что ему не только льстили весьма малогармонические стихи испанских дилетан­ тов, но и то, что он позволил встречать себя всюду, где он появлялся, точно божество, раздачей вина и воскурением фимиама, а за столом давал низко парящим богиням победы венчать свою голову лаврами под раскаты театрального грома. Это так же мало достоверно, как и большинство исторических анекдотов, но и в такого рода сплетнях отражается измельчавшее честолюбие поколения эпигонов. Даже луч­ шие из них были удовлетворены, добившись не власти и влияния, а консульства, триумфа и почетного места в сенате, и в тот момент, когда при здоровом честолюбии они лишь должны были бы начать подлинную службу своему отечеству и своей партии, они уже уходи­ ли на покой, чтобы кончить свои дни в царственной роскоши. Такие люди, как Метелл и Луций Лукулл, будучи полководцами, уделяли не большее внимание делу расширения Римского государства путем покорения все новых царей и народов, чем обогащению бесконечных меню римских гастрономов новыми африканскими и малоазийскими деликатесами, и загубили лучшую часть своей жизни в более или менее рафинированной праздности. Традиционная удача и индивиду­ альная покорность, на которых основан всякий олигархический ре­ жим, были потеряны пришедшей в упадок и искусственно восстанов­ ленной аристократией этого времени. Она принимала верность клике за патриотизм, тщеславие — за честолюбие, ограниченность —■за по­ следовательность. Если бы государственные учреждения Суллы были отданы на попечение таких людей, какие сидели в римской коллегии кардиналов или в венецианском Совете десяти, то вряд ли оппозиция сумела бы потрясти их так скоро; но с подобными защитниками каж­ дое нападение представляло серьезную опасность.

Среди людей, не принадлежавших ни к безусловным сторонни­ кам, ни к открытым противникам сулланской конституции, никто не привлекал на себя в такой мере внимание толпы, как молодой Гней Помпей, которому в момент смерти Суллы было лишь 28 лет (род. 29 сентября 648 г.). Эта популярность была несчастьем как для почи­ таемого, так и для его почитателей, но это было естественно. Здоро­