2. Двоемирие в сказках Гофмана

Реальный мир и его законы сохраняют для Гофмана свою обязательность в значительно большей степени, чем для других романтиков, и в первую очередь Новалиса. Законы реального мира вносят существенный корректив в самые причудливые фантазии Гофмана, и в этом заключается смысл того гротескно-иронического сопоставления мира фантазии и мира обыденности, внутреннего мира человека и реальной действительности, которое последовательно выдерживается на протяжении всей повести «Золотой горшок» и так или иначе почти всегда присутствует в произведениях Гофмана.

В своих произведениях Гофман часто дает как бы реальную мотивировку всему чудесному и фантастическому, что происходит с его героями, давая возможность читателю считать все это результатом субъективного состояния героев — душевной взволнованности, влияния винных паров. И хотя такое объяснение и является своеобразным ироническим коррективом к романтическим представлениям о мире, все же это чудесное и фантастическое не сводится только к субъективному состоянию героя, ибо при этом всегда что-то остается необъяснимым.

Иногда в произведениях Гофмана фантастическое и чудесное служит символическим, поэтически условным выражением реальных явлений. И хотя Гофман подчеркивает сознательно этот иносказательный, метафорический смысл фантастического, но и в подобных случаях фантастический, чудесный элемент не может быть сведен только к аллегории, иносказанию. Фантазия художника трактуется как нечто такое, что по своим собственным законам преображает реальный мир.

Все люди делятся для Гофмана на две группы: на художников в самом широком смысле, людей, поэтически одаренных, и людей, абсолютно лишенных поэтического восприятия мира. Поэт должен реально представлять себе свои фантазии, видеть их.

Это понимание Гофманом искусства и собственной творческой манеры имеет своим исходным пунктом представление о существовании двух метафизических и противопоставленных друг другу миров — духовного и материального, «внутреннего» и «внешнего». В рассуждениях Гофмана о том, что внутреннее, духовное можно выразить лишь с помощью элементов реального внешнего мира, есть реалистическая тенденция. Реальная действительность — необходимый элемент творчества настоящего художника, средство выразить духовное, а также исходный пункт для фантазии поэта. И в обоих случаях этой реалистической тенденции противостоит романтическое утверждение присутствия в искусстве некоего противоположного реальности духовного, абсолютного начала.

Художник — пассивный созерцатель. Между художником и окружающей жизнью стоят непреодолимые препятствия, трагически обрекающие его на роль наблюдателя, который живет лишь в мире собственных раздумий и фантазий. Таков, по мнению Гофмана, романтический художник, такова собственная творческая манера Гофмана с присущим ей романтическим разрывом между наблюдаемым и фантазией, частным и общим, действительностью и мечтой, материей и духом.

Реальные конфликты современной ему жизни Гофман романтически абсолютизирует и мистифицирует, рисуя их как борьбу темных и светлых сил. Темные силы в конечном счете — это эгоистические стремления собственнического мира, его бездушие, поклонение материальным ценностям и поэтому — задавленность живого человеческого чувства мертвой, фетишизированной вещью. Эти силы Гофман рисует иногда гротескно-сатирически, иногда они выступают как страшные, демонические силы. Светлые силы — это мир живых человеческих чувств, мир фантазии, мечты, внутренний мир человека; поэзию и красоту этого мира Гофман умел передать с удивительным искусством.

Эту тему можно подразделить еще на две: тема двойников в социуме (подмена человеческой индивидуальности общими стереотипами) и тема двойственности человеческого сознания. Если говорить о первой, то она прекрасно освещена и в “Песочном человеке”, и в “Золотом горшке”. А тема двойственности человеческого сознания настолько срослась с душой самого Гофмана, что кажется и все его произведения вышли из нее.

В произведениях Гофмана всегда звучала едкая ирония по поводу бюрократизма общества, ему претило то, что общество ценит в людях не таланты, не индивидуальность, не мысли и чувства, а внешние, общие элементы. Против подобной “уравниловки” Гофман нашел прекрасный метод борьбы – литературный прием двойников.

Из темы двойственности человеческого сознания вышло все двоемирие Гофмана, в том числе и двоемирие вещей и природы. Способность видеть за внешним скрытое дарило Гофману и высочайшее блаженство, и невыразимые страдания от того, что его никто не понимал. Все его герои – такие же одиночки по жизни, как и он, только одиноки они не внешне, а намного страшнее – они одиноки душой. И своими произведениями Гофман пытается показать всю красоту того мира, что прекрасной музыкой звучала в его душе, раскрыть понимание мироздание, что требовательно рвалось наружу: в музыку, в сказки и новеллы.

Любой человек по Гофману – двойственен. Только одни закрывают на это глаза, другие же признают свою двойственность. В мире “Золотого горшка” и “Песочного человека” существует три лагеря противостояния. Первый – это не люди, но феи или злые духи. Живут они больше в мире невидимом и несут нам познания о нем, его мудрость или его философию, как темную сторону, так и светлую. Второй лагерь – это филистеры, достопочтенные бюргеры – закостенелые в своих убеждениях люди, которые не хотят, и потому не могут видеть многообразия реальности. Им важны лишь определенный набор шагов от рождения и до смерти. А третий лагерь – совсем немногочисленный – те самые романтики, что мечутся от первых до вторых. Эти словно живут на пересечении двух реальностей, постоянно совершая свой выбор то в пользу одного, то в пользу другого. Именно на их внутреннем конфликте и построены сюжеты произведений.

Двоемирие также реализуется в вещах: в образах зеркала, которые в большом количестве встречаются в повести: гладкое металлическое зеркало старухи-гадалки, хрустальное зеркало из лучей света от перстня на руке архивариуса Линдгорста, волшебное зеркало Вероники, заколдовавшее Ансельма.

Юноша вовсе не равнодушен к простым жизненным благам, однако по-настоящему он стремится только к миру чудес, и этот мир с готовностью открывает ему свои тайны. Подлинный "энтузиаст" Ансельм сумел устоять перед дешевыми приманками филистерской жизни. Он сумел поверить в невероятное настолько, что оно стало для него реальностью, он преодолел притяжение унылой житейской прозы и вырвался из ее круга.