Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

81

незначительного смягчения сказанного, следует подчеркнуть, что конструктивность метода историзма равно как и синергетического метода – несомненна, но соответствующие методы имеют строго определенные границы своего применения. Преодолению идола историзма, к примеру, способствует распространение идеи

синхроничности, развиваемой К.Г. Юнгом.

Условия применимости метода

Рассматривая когнитивные инструменты, в контексте которых разворачивается метод, следует особое внимание обратить на фиксирование условий его применения. Опять же, как отмечал С.

Крымский, «к множеству существенных характеристик метода относятся также предпосылки его применения» [2, с. 124].

Отмеченное кажется прописной истиной, но пренебрежение ею ведет к многочисленным некорректностям. К сожалению, в сознании многих исследователей, да и всего культурного сообщества в целом,

все еще активирован идол истинности. В результате всему тому личностному знанию, которое оказалось культурно ассимилированным, при всеобщем согласии был присвоен статус

объективности и истинности. Сам факт того, что это знание со временем может быть подвергнуто коррекции, вроде бы и признается,

но… Использование «устаревшего» знания в изменившихся условиях ведет к заблуждениям.

Еще одним подтверждение сказанному может быть упоминание о методе аналогии. С одной стороны, аналогия, несомненно, обладает огромным конструктивным потенциалом, с другой – перенос знания из области его изначального применения в новые границы всегда является достаточно рискованным предприятием. Отмеченное вовсе не имеет целью приуменьшить значение метода аналогии. Цель – в

другом: настроить методологическое сознание на уважительное отношение к соблюдению условий применимости метода.

Уже несколько раз употребленное словосочетание –

методологическое сознание требует прояснения. Многое из сказанного выше о методе свидетельствует о том, что его разработка,

детальное продумывание всех его процедур может оказаться абсолютно бессмысленной деятельностью, если ее передать машине.

82

Обнаружение метода и прояснение его сути является исключительно

человеческим занятием, и роль человеческого сознания при этом оказывается принципиальной. Необходимо согласиться с С.

Крымским в том, что, говоря о методе, следует мыслить существование и методологического сознания. Тот или иной метод не исчерпывается его элементами. Жизненность методу, понимаемую как его эффективное использование в самых различных зонах методологического оперирования, обеспечивает оперирующее методом сознание. Именно наличие методологического сознания

является тем важнейшим условием, без которого ни один метод не работает. И, как бы четко ни было выполнено то или иное методологическое предписание, всегда остается нечто, весьма сложно поддающееся экспликации, без чего ни один метод не может функционировать. С. Крымский отмечает, что «при работе с конкретным методом необходима непрерывная работа ценностно-

регулятивного механизма сознания, чтобы обеспечить адекватность выбора и надежность результатов. Метод как способ выбора тут смыкается с сознанием как формой ценностно-регулятивной деятельности». И далее: «Недостаточность метода и необходимость его реабилитации посредством сознания определяется тем, что, во-

первых, в познании власть правил и норм не исключительна; у нее есть свои ограничения. И, во-вторых, не существует правил и норм,

которые бы не нарушались» [2, с. 133]. Таким образом, любые описания того или иного метода, методологических процедур

должны быть изначально понимаемы не как некая догма, а как материал, с которым предстоит работать методологическому сознанию.

На условия применения метода можно посмотреть и с иной, более традиционной стороны, а именно – с точки зрения специфических особенностей той среды, в которую метод погружается. К примеру, в

настоящее время достаточно широко распространено применение феноменологического метода. Его активно используют в социологии,

психологии, политологии. Совершенно очевидно, что специфические особенности среды ведут к определенным методологическим деформациям, придавая тем или иным методологическим процедурам особые свойства.

83

Процедуры (французское procedure, от латинского procedo –

продвигаюсь)

Если прибегнуть к метафоре, то к плоти любого метода следует отнести методологические процедуры. Именно они в первую очередь обнаруживаются в результате философской рефлексии над процессом развертывания мысли. До момента своей терминологической проявленности эти процедуры ощущаются как некоторые повторы

способов ментальных действий. Когда же процедуру удается терминологически обозначить, она начинает выступать своеобразным центром конденсации для обнаружения других процедур. В своей совокупности, проявленные в контексте тех или иных принципов,

идеалов, условий, процедуры способствуют формированию метода.

При этом между методологической процедурой и методом

существует значительный иерархический зазор. Метод обнаруживает себя процедурной проявленностью. Существование метода без составляющих его процедур сложно представить. В то время как существование отдельных процедур вне метода вполне допустимо. В

отличие от метода методологические процедуры гибки и пластичны.

Эта пластичность и позволяет осуществляться методологическому

сшиванию или иначе – использованию различных методов в ходе развития одной мысли. С учетом отмеченного становится понятно,

что проводимый методологический анализ на уровне выявления

процедур позволяет глубже проникнуть в постижение сути метода.

Метод, мысль, рефлексия, знание

Завершить предпринятые размышления о методе хочется соотнесением метода, мысли и знания. Если еще раз вернуться к самой сердцевине философского способа постижения мира, то внимание притягивает фундаментальное различие между знанием и мудростью. Философия не ищет знания, скорее она идет по следам

знания, пытаясь при этом ощутить прикосновение к мудрости,

поскольку именно мудрость обуславливает возникновение настоящей мысли, а не ментальной шелухи. Во многом методологические усилия человеческого духа направлены на поиски способа приручения самой

Мудрости. Двигаясь по следам знания, осуществляя непрерывную рефлексию своей и чужой мысли по поводу этого знания, философ

84

пытается прояснить условия появления «настоящей мысли»,

тщательно описать их, а затем…. Затем, искусственно воссоздав соответствующие условия, ожидать появления мысли новой... При этом закономерно возникает вопрос: следует ли методологические процедуры относить к разряду знания? На первый взгляд – да,

обнаружением этого знания непосредственно и занимаются методологи. Но, возможно, это только на первый взгляд… Искусство методолога в чем-то похоже на искусство серфингиста. Только вместо волны методолог пытается оседлать мысль. Поэтому скорее методология есть не знание, а искусство, предполагающее мастерское владение определенными техническими приемами. Отсюда возникает еще один вопрос: передаваемы ли методологические знания другому?

Вероятно, настолько же, насколько возможно обучить искусству живописи или поэзии. Человека можно подвергнуть интеллектуальной дрессуре, он может много знать, но станет ли для него от этого доступнее искусство оседлания мысли?

Аналогично серфингисту, одновременно ощущающему волну и собственное тело, философ скользит не только по переливам чужих ментальных поисков, но и внимательно отслеживает тончайшие нюансы своей собственной рефлексии. Вероятно, методологический модус мышления является фундаментальным атрибутом философской деятельности как таковой. Философ первым обнаруживает и развивает новые способы мышления, которые затем в качестве ментального инструментария используются для получения знания нового. А затем

– все вновь повторяется сначала.

Можно высказать предположение, что все отмеченное по поводу метода окажется полезным для проведения последующих размышлений о многомерном мышлении и его процедурах.

Литература

1. Брикмон Ж., Сокал А. Интеллектуальные уловки. Критика философии постмодерна / Пер. с англ. А. Костиковой и Д.

Кралечкина. – М.: «Дом интеллектуальной книги», 2002. – 248 с.

2. Крымский С. Экспликация философских смыслов. Изд. дополн. –

М.: Идея-Пресс, 2006. – 240 с.

85

3. Полани М. Личностное знание / Пер. с англ., общ. ред. В.А.

Лекторского и В.И. Аршинова. – М.: Прогресс, 1985. – 343 с.

4. Сачков Ю.В. Научный метод: вопросы и развитие. – М.:Едиториал УРСС, 2003. – 160 с.

1.5. Варианты обращения к проблеме

Первые размышления о многомерности достаточно естественно связаны с осмыслением методов реализации метатеоретических подходов. Точка метатеоретического обзора позволяет взглянуть на ту или иную теорию или совокупность теорий извне, увеличивая тема самым пространственную мерность исследовательского обозрения.

При этом, однако, следует понимать, что утверждение о возможности с помощью метатеоретических построений на практике реализовывать многомерное видение является, по крайней мере, спорным. В любом случае, продумывание тех или иных метатеоретических практик,

специфики их методологического оснащения может дать ключи к продвижению по пути овладения многомерностью.

Целью данного фрагмента исследования не является проведение пусть даже краткого обзора существующих метатеоретических подходов для обнаружения в них возможностей многомерного анализа, хотя подобное исследование, безусловно, могло бы оказаться достаточно перспективным. Задача нижеследующих рассмотрений намного скромнее и заключается в анализе двух метаконструкций,

чрезвычайно различных, как по своей идейной направленности, так и по способам реализации: метаинтервальной концепции Ф.В. Лазарева и метатеории сознания М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского.

Есть основания предположить, что именно отмеченная фундаментальная инаковость рассматриваемых практик позволит обнаружить нечто достаточно значимое, для дальнейших размышлений о многомерности.

1.5.1. Интервальная антропология Ф.В. Лазарева

Мы сталкиваемся с фактом неустранимой множественности перспектив видения реальности,

языков описания, точек зрения.

Ф.В. Лазарев [8, с. 101].

86

Ключевые термины

общепринятые: канон, канонизация, принцип относительности,

принцип дополнительности, порядок

авторские (Ф.В.Лазарева): интервал, интервальная концепция,

интервал абстракции, интервальная ситуация

Представление интервальных позиций, развиваемых Ф.В.

Лазаревым, целесообразно предварить кратким рассмотрением ситуации деканонизации, проявляющейся в настоящее время не только в философии, но и в других культурных сферах.

Оправданность задания подобного направления размышлений обусловлена тем, что есть основания предположить одним из следствий принятия интервального подхода обнаружение механизма,

обеспечивающего связность культурного пространства. Отмеченный механизм приходит на смену столетия функционирующему в европейской культуре механизму канонизации.

Дивергенция познавательных канонов

В современных философских текстах можно встретить выражение

познавательный канон (к примеру, в работах А.Д. Шоркина, Е.К.

Быстрицкого). Отмеченное словосочетание естественно рассматривать как некоторую философскую метафору,

обнаруживающую общекультурные конвергентные тенденции,

проявляющиеся, например, в том, что специальные термины начинают свое существование в новых, непривычных контекстах.

Традиционное употребление термина канон характерно для сферы религиозных практик и искусствоведения. Слово канон происходит от греческого kanōn – норма, правило, которое происходит от еще более раннего греческого термина kanna, означающего прямую палку,

входившую в устройство ткацких станков и служащую для измерения

[4]. Новый семантический уровень отмеченного термина был задан греческим скульптором Поликлетом (V век д.н.э.), зафиксировавшим в своем тексте «Канон» эстетический статус этого термина. В

средневековье слово канон стало широко использоваться в сфере религиозного культа. Канонизации подвергались иконографическая,

космогоническая системы.

87

Как отмечает С.В. Зотов в работе «Каноны как константная субстанция национальных культур» [4], канонизацию следует рассматривать как естественный и необходимый процесс существования культуры. Благодаря наличию канонов культура обретает определенную устойчивость. Но на разных этапах культурного развития меняется роль и значение культурных канонов.

На стадии зрелости культуры имеет место последовательная замена одного познавательного канона другим, реализуется линейная модель

смены познавательных канонов. Закат культуры отмечается определенным каноническим плюрализмом, или дивергенцией канонов,

каноны теряют свою жесткую нормативность.

ВСоветском энциклопедическом словаре термин канон, толкуемый,

впервую очередь, как свод положений, имеющих догматический характер имеет ряд дополнительных значений, а именно:

1) библейский канон – совокупность книг Библии, признаваемых церковью «боговдохновенными», применяемых в богослужении в качестве «священного писания»;

2) церковный канон – правила в области догматики культа,

организации церкви, возведенные христианской церковью в закон [9,

с. 537].

Осмысление приведенных значений термина приводит к мысли о том, что отдельные этапы развития философии также отмечены некоторой канонизацией тех или иных учений. Можно говорить о

познавательных канонах Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля… Каждый из отмеченных канонов выступает в роли идейного и методологического норматива, направляющего развитие философской и, отчасти, научной мысли.

Интересно заметить, что термин канон имеет еще одно значение, а

именно – обозначает жанровую форму литургической поэзии, «вид церковной поэмы-гимна сложной конструкции. В VIII веке канон пришел на смену кондаку. В церковной музыке словом канон

обозначается многоголосная музыкальная форма, «основанная на строгой имитации – проведении во всех голосах той же мелодии, в

каждом последующем голосе вступающей до того, как она закончилась в предыдущем» [9, с. 537].

88

Канон связан с многоголосым развитием одной и той же темы, в то время как кондак, как жанр ранневизантийской поэзии,

характеризуется наличием рефрена и акростиха, а также

«диалогической драматизации повествования» [9, с. 616].

Если переосмыслить сказанное о каноне и кондаке, то можно получить достаточно интересные заключения.

Кондак, как ранняя форма византийской поэзии (впоследствии – церковной поэзии), в чем-то напоминает особенности оформления античной философской мысли с ее подчеркнутой диалогичностью,

становящейся основанием для формирования связности общего пространства философских размышлений. Кондак ориентирован на

неразрывность целого, что проявляется и диалогичностью, и

наличием акростиха. Что же касается канона, то в этой новой форме,

следующей за кондаком, подчеркиваются иные функциональные акценты. Во-первых, канон выполняет функцию упорядочивания

текстов. Во-вторых, в каноне имеет место выделение той или иной темы и ее разноголосое повторение. Тема уже никак не исчерпывает

целого, а лишь представляет его. Таким образом, термин канон, с

одной стороны, обозначает стремление к целостности путем упорядочивания отдельных проявлений целого, с другой – в

сформированной целостности подчеркивается одна из тем путем создания множества ее разноголосых вариаций.

Смена кондака на канон в церковном песнопении созвучна тем изменениям, которые чуть позже обнаружили себя и в философии.

Попытки построить истинную философскую систему, столь характерные для европейской философской традиции начиная с Нового времени, в чем-то являются манифестацией пути деструкции общего пространства развития философской мысли, пренебрежением отдельных, не столь фундаментальных философских построений.

Выражение познавательный канон действительно допустимо применять по отношению к складывающимся в философии традициям, начиная с конца средневековья и приблизительно до середины ХIХ века. В этот культурный период обнаруживается доминирование отдельных гносеологических систем с их многочисленными толкованиями, переосмыслениями, которые в своем единстве формируют некоторые познавательные нормы.

89

ХХ век вполне возможно назвать веком деканонизации. Следствием распространения атеистических идей стало крушение традиционных культурных устоев. Отрицание жестких культурных нормативов первоначально вызвало ощущение разложения всей культурной целостности. Низвержение старых социальных систем сопровождалось возникновением авторитарных культурных форм,

искусственно насаждавших жесткие идеологические ориентиры. Но и эти формы исторически оказались отвергнутыми. Интересно то, что при этом общекультурное пространство не взорвалось, из чего можно предположить существование особых механизмов, пришедших на смену традиционным способам культурного нормирования. Эти механизмы и в настоящее время выполняют функцию поддержания связности общекультурного пространства. Поиски подобных механизмов представляют чрезвычайно интересную и важную культурологическую задачу, особенно если учесть, что современное культурное сообщество все еще находится в состоянии страха по поводу того, что роковая точка максимального культурного напряжения еще не преодолена и сохраняется вероятность скатывания в культурное небытие.

Ф.В. Лазарев отмечает, что «в ХХ веке дивергенция философских концепций достигает своего крайнего выражения. Сегодня философы все реже объединяются под знаменами общих «измов», сегодня каждый предлагает свой собственный «изм»» [6]. В складывающейся ситуации все отчетливее возникает вопрос: что же противостоит дивергентным тенденциям, поддерживая связность пространства культуры и, в том числе, пространства философской мысли? Поиску ответов на поставленный вопрос способствует рассмотрение идей

интервальной антропологии, развиваемых Ф.В. Лазаревым.

Первые разработки интервальной антропологии (или – интервальной исследовательской программы) были предприняты Ф.В.

Лазаревым еще в период обучения на философском факультете МГУ в

1959 году. В 1971 году им была опубликована работа «О природе научных абстракций», в которой интервальный подход был применен по отношению к проблемам теории познания. Распространение интервальных идей имело место в целом ряде публикаций, часть из которых была выполнена в соавторстве с М.М. Новоселовым.

90

Освещению идей интервальной методологии посвящалась работа нескольких симпозиумов, конференций, проводившихся в Крыму в Таврическом национальном университете им. В.И. Вернадского.

Проблемы, стимулирующие возникновение интервальной

методологии

Осмысление основных положений интервальной методологии позволяет обнаружить, по крайней мере, две фундаментальные проблемы, стимулировавшие ее появление.

Проблема плюрализма философских подходов

Первая проблема связана с формированием отношения к целому ряду фундаментальных вопросов, возникших перед современным философским сообществом. Некоторые из отмеченных вопросов могут быть сформулированы следующим образом:

1.Правомерны ли претензии на истинность философского знания?

2.Какую философию следует считать истинной?

3.Как должны соотноситься новые философские системы с теми,

которые уже признаны философской классикой? 4. Каковы границы философского плюрализма?

Ф.В. Лазарев отмечает существование в философии двух тенденций: аналитической, представленной, к примеру, творчеством Д. Беркли, Д. Юма, И. Канта и синтетической, развиваемой Г.

Гегелем, Н. Гартманом и др. Лазарев предполагает, что любой философ в своем творчестве тяготеет к реализации либо

синтетического, либо аналитического подхода. Синтетический подход направлен на объединение, систематизацию в рамках единых оснований наиболее важных накоплений философской мысли.

Метатеоретические, а в более широком смысле – метапостроения

являются примерами синтетических философских конструкций. Для реализации синтетических подходов плюрализм философской мысли является необходимой питательной средой, дающей возможность осуществления обобщающего синтеза. Что же касается подхода

аналитического, то он являет собой совершенно иную когнитивную стратегию, направленную на детальное рассмотрение той или иной

части целого.