Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

221

естественнонаучного субъекта. В более широком смысле такого субъекта можно назвать субъектом гносеологическим.

Как отмечает Л.А. Микешина, гносеологический субъект так же,

как и субъект, создающий художественное произведение, оказывается

«расщепленным», обнаруживая в себе две ипостаси. Первая связана с

тем, кто осуществляет рефлексию над познанием, «пишет» о нем,

тем самым становится автором, вторая – с тем, кто осуществляет само познание, являясь его героем. Просматривается некая

внутренняя структура субъекта, не обнаруживаемая доселе в мире естественнонаучного знания. Субъект обретает два лица [10].

Осуществляющий познание гносеологический субъект так же, как и

первичный автор, собственное когнитивное отношение дополняет ценностным – этическим и эстетическим, формируя тем самым, как отмечает Л.А. Микешина, особый характер эпистемологического акта.

Традиционно принятая в естественнонаучном подходе бинарная оппозиция «субъект-объекта» становится, как минимум, тернарной:

сам субъект предстает двуединством: «Я и другой», «автор и герой» и

уже в этой расщепленности противостоит объекту. Если следовать за движением мысли Бахтина дальше, то сам автор расщепляется на

первичного и вторичного (по Делезу – философа и концептуального персонажа). Таким образом, субъект-объектные отношения приобретают дополнительную более тонкую структуру.

Помимо бахтинских влияний на развитие представлений о

естественнонаучном субъекте, в рамках естествознания вызревали и принципиально иные подходы.

В естественных науках познающий субъект традиционно именуется как наблюдатель. Отношение к наблюдателю, существующее в рамках классической традиции, претерпело значительную коррекцию после квантовомеханических открытий. Как очень точно замечает В.И. Аршинов, говорить об «открываемом кем-то вообще», без ссылок на наблюдателя, его место, приборы, с помощью которых он проводит наблюдения, без оговорок на то, что «открываемое» во многом сотворено самим процессом наблюдения, значит быть в плену

«реликтового языка доквантовой эпохи».

К настоящему моменту образ квантовомеханического наблюдателя

оказался достаточно глубоко ассимилированным культурой. Однако в

222

рамках современных естественнонаучных подходов нарастает понимание необходимости нового перехода – перехода от

квантовомеханического к синергетическому наблюдателю. Во многом этот переход связан с продумыванием «личностного начала»

обретаемого знания.

К примеру, по Аршинову, «личностность» в синергетическом контексте есть характеристика от этого контекста неотделимая, более того, этот контекст порождающая и определяющая [3]. «Личностность» заложена уже в самом основании синергетики, в ее двуначалии, связанном с различием подходов И. Пригожина и Г.

Хакена. Современное же синергетическое движение представляет собой значительно более широкое разнообразие различных толкований. Однако, как опять же замечает В.И. Аршинов, факт

«неустранимого разнообразия концепций» не является разрушающим саму возможность коммуникаций. Наоборот, он открывает путь коммуникаций в форме диалога, ориентированного на установление контакта между традициями.

Личностность, являющаяся характерной чертой синергетического наблюдателя, может иметь различные проявления. Личностность во-

первых, связана с многообразием личностных подходов к познавательным процессам, соответственно, разнообразием возможных локальных пространств, из которых осуществляется наблюдение.

Личностность, во-вторых, сопряжена со способностью к

«самотрансценденции, самоактуализации и самоорганизации

субъектов познания». Интересно то, что термин самоорганизация,

характеризующий поведение широкого спектра открытых нелинейных систем различной природы, соотносится Аршиновым с терминами

самотрансценденция и самоактуализация, традиционно закрепляемыми за системами человекомерными. При этом,

естественно, возникает вопрос: не подчеркивается ли тем самым сложноуловимое, но обязательно имеющее место влияние человека на процессы самоорганизации? С одной стороны, подобная мысль не кажется новой и напоминает квантовомеханический вывод о влиянии наблюдателя на исследуемый объект. Но, важно еще раз заметить,

синергетический наблюдатель существенно иной. Аршинов

223

отмечает, что в синергетическом мире нет наблюдателя неизменного;

наблюдатель «становится», «возникает» в сложноорганизованном потоке актов коммуникации, коммуникативных событий. Отличие

синергетического наблюдателя от квантовомеханического

заключается в непрерывных самотрансформациях первого. Если при этом вспомнить об авторе и герое М. Бахтина, то самотрансформирующегося наблюдателя можно рассматривать как наблюдателя, формирующегося в результате сложных непрестанных взаимодействий автора и героя: героя, обретающего свой экзистенциальный опыт, и автора, этот опыт осмысляющего путем создания своеобразных архитектонических построений пространства произведения.

Не только наблюдатель оказывает влияние на исследуемый объект,

но и объект влияет на наблюдателя. Формируется последовательность непрерывных трансформаций, проявляющихся самоорганизационными эффектами, выводящими на поверхность,

если следовать версии Г. Хакена, параметры порядка, оказывающие непосредственное влияние на протекание последующих трансформационных изменений.

«Личностность» синергетического наблюдателя, в-третьих,

фиксирует обнаруживающуюся неразрывность человека познающего и

окружающего его пространства. Многие современные исследователи приходят к мысли о том, что существенная часть когнитивных актов связана не с мозгом познающего субъекта, а со всем окружающим его пространством, или «средой особого рода». Мозг, как отмечают В.И.

Аршинов и Я.И. Свирский [2], напоминает уже не компьютер, а,

скорее, терминал, эффективность работы которого определяется эффективностью подключения к внешней среде. Если принять соответствующую точку зрения, тогда следует признать, что основные мыслительные процессы происходят вовне, в окружающей мозг активной среде. Принятие подобной модели создает определенный резонанс с хайдеггеровским подходом, согласно которому мыслит не индивид как таковой, а бытие через язык «мыслит» посредством индивида.

Таким образом личностное начало синергетического субъекта

предстает разнообразием личностных участий в формировании и

224

развитии особой языковой среды в результате непрерывных актов

личностных трансформаций.

Сам язык В.И. Аршинов и Я.И. Свирский [2] рассматривают как самоорганизующийся процесс, осуществляющийся в пространстве языка оперирующим языком субъектом, который не просто погружен

вязыковую среду, но и активно в ней, посредством нее развивается.

Теме соотнесения возникших в культуре ХХ века различных

толкований субъекта может быть посвящено отдельное исследование,

в котором особое место призван занять анализ структуралистских и посмодернистских подходов к пониманию субъекта. Значимость соответствующих подходов можно проиллюстрировать даже небольшой цитатой, взятой из размышлений Делеза о

структурализме. Делез, следуя за Лаканом, пишет: «Субьект — это именно инстанция, которая следует за пустым местом: как говорит Лакан, он является менее субъектом, нежели подчиненным— подчиненным пустой клетке, фаллосу и его перемещениям. Его ловкость бесподобна или должна быть таковой» [7, с. 170].

Продумывая представленную мысль, закономерно возникает вопрос:

что такое это сложнопостигаемое, сложноопределимое пустое место, подчиняющее своей воле действия субъекта? Ясно одно, что это пустое место не есть объект проявленного мира. Субъект – объектные взаимоотношения переносятся в уже совершенно иную плоскость. Сам субъект приобретает новые черты. На первый взгляд даже может показаться, что субъект растворяется, теряет свои волевые качества. Но, опять же, по Делезу, «структурализм вовсе не является мыслью, уничтожающей субъекта, но такой, которая крошит и систематически его распределяет, которая оспаривает тождество субъекта, рассеивает его и заставляет переходить с места на место: его субъект всегда кочующий, он сделан из индивидуальностей, но внеперсональных, или из единичностей, но доиндивидуальных» [7, с. 170]. Как видно из приведенной цитаты, мысли Аршинова и Свирского о неком единстве синергетического субъекта с протоязыковой средой, в которую он оказывается погруженным,

имеют определенные корреляции со структуралистским пониманием субъекта: тонко структурированным, «раскрошенным»,

внеперсонализированным.

225

Пространство, конституируемое субъектом

После краткого экскурса в изучение вопроса о том, какие существуют подходы к пониманию субъекта познающего, или –

гносеологического субъекта, целесообразно переключить внимание на исследование результатов деятельности соответствующего субъекта по развертыванию, конституированию пространства. Изначально важно подчеркнуть, что речь идет о пространстве исследования,

пространстве художественного произведения. Оба пространства можно обозначить как пространства смыслов, ибо главное, для чего соответствующие образования формируются, – это возможность извлечения новых смыслов.

Гносеологический субъект выступает не только создателем пространства отдельного художественного произведения, научного исследования, но и поддерживает развертывание культурного пространства как такового, выступая гарантом его непрерывной актуализации.

Представление о выстраивании субъектом познания именно

пространства смыслов, а не просто пространства, в котором осуществляется его деятельность, связано с тем, что этические и эстетические ориентиры человека творящего, несомненно оказывающие первостепенное влияние на процессы конституирования пространства, могут быть проявлены именно набором характерных смыслов. Как отмечал Бахтин, всякое явление мы как-то осмысляем,

включаем его в смысловую сферу. Это осмысление содержит в себе момент оценки.

Вне пространства смысл не может быть актуализирован, ибо появляется в результате соотнесения одной языковой целостности с пространственно упорядоченной группой иных языковых целостностей. Необходимым условием проявления смысла

оказывается существование языка и пространства, развертываемых во времени. Введение временной компоненты позволяет, с одной стороны, расширить множество потенциально готовых к обнаружению смыслов с помощью ограниченного количества языковых знаков, так как смысл уже имеет возможность проявляться не только пространственной конфигурацией элементов, но и способом развертывания этой конфигурации во времени. Кроме того,

226

присоединение к пространственным координатам времени дает возможность однозначного установления конкретного смысла.

Таким образом, средством фиксации смыслов выступает язык с его способностью к пространственно-временному развертыванию. Язык и пространство актуализируются благодаря деятельности субъекта.

Результатом соответствующей деятельности оказывается обнаружение смыслов. Таким образом, просматривается неразрывное единство субъекта, языка, пространства, смысла (вернее,

множества смыслов).

Пространство и язык находятся в глубинной взаимосвязи.

Попытки рассмотрения пространства вне какого-либо языка оказываются лишенными смысла, ибо одна из важнейших функций пространства – реализация возможности соотнесения элементов,

пространственно упорядоченных, предполагает проведение процедуры обозначения, возможной только с помощью того или иного языка.

Понимание глубинной взаимозависимость пространства и языка

обнаруживается, к примеру, в лотмановской идее о семиосфере,

являющей собой пространственное образование, включающее многообразие созданных и находящихся в процессе своего непрерывного развития и взаимодействия языков [9, с. 165].

Единство пространства, языка, субъекта, соответствующим языком оперирующего, развертывающего пространства и проявляющего смыслы, можно определить как пространственно-

временной континуум смыслов. С этим континуумом соотнесены

автор, герой, читатель. Их встреча определяет культурное со-бытие,

направляющее культурогенезис. Встреча со-бытие создает особое пространственное образование, которое, вслед за А.А. Ухтомским и М. Бахтиным, можно именовать хронотопом.

Как известно, в научный оборот понятие «хронотопа» было введено А.А. Ухтомским, находившимся под влиянием идей Г.

Минковского и А. Эйнштейна. Сам факт появления соответствующих идей свидетельствовал о новых успехах рационального знания.

Ухтомский считал возможным применить понятие хронотопа в

нейрофизиологии, но, как показывают тексты его писем и заметок

(сохранились: черновик доклада, с которым он выступил в 1925 году и

227

письмо, датированное 1927 годом), ученый вкладывал в соответствующий термин значительно более глубокий философский смысл. Общеизвестен хронотоп стал благодаря М. Бахтину,

применившему соответствующее понятие в области эстетики

(предполагается, что работу «Автор и герой в эстетической деятельности» Бахтин написал не позднее 1924 года). Таким образом,

практически одновременно имело место обращение двух мыслителей к понятию хронотопа.

Хронотоп А.А. Ухтомского появляется как результат отказа от монологического подхода к проблемам бытия и познания, как преодоление границ, не позволяющих освоить многообразие окружающего мира.

А.А. Ухтомский был убежден в том, что задача «монологического изложения истины» несбыточна. Путь к истине – «в совете и собеседовании Вселенной и ее истории, в живом участии в жизни Вселенной… Собеседник и собеседование дается нам ранее всякого формально-логического отчета» [11, с. 221].

В хронотопе существуют уже не отвлеченно схватываемые моменты, но живые со-бытия. Это уже не абстрактные линии в пространстве, а “мировые линии”, связывающие события давно прошедшие с событиями данного мгновения, а через них – с

событиями исчезающего вдали будущего [12, с. 267].

С точки зрения М. Бахтина, хронотоп предстает эстетической категорией, с помощью которой реализуется условие вхождения в область смысла. «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно зримым, пространство же интенсифицируется,

втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп» [4, с. 235].

Продумывая отмеченное о хронотопе Ухтомским и Бахтиным,

можно рассматривать его как некое локальное пространство смыслов,

через которое не только реализуется взаимосвязь временных и

228

пространственных отношений, но и обеспечивается связность пространства исследования.

Особого внимания заслуживают бахтинские размышления о

творческом хронотопе, рассматриваемом в качестве

самостоятельного объекта. Творческий хронотоп, по мнению Бахтина, рождается из взаимоотношений хронотопов, которых в тексте всегда много, и «общий характер этих взаимоотношений является диалогическим» [4, с. 401]. Этот хронотоп существует вне изображенных миров, не равен им, хотя и взаимодействует с ними,

это особое поле, в котором находится автор, читатели. Творческий хронотоп есть особое место встречи автора и читателя, в нем происходит «обмен произведения с жизнью» [4, с. 403].

Главной целью предпринятого обращения к представлениям о хронотопе является стремление подчеркнуть, что отмеченные представления являют собой интуиции о многомерных построениях,

ибо в хронотопе совершается главное: преодолевается линейное развертывание времени. События, происходящие в различных пространственно-временных точках, оказываются объединенными в едином пространственно-временном построении. В творческом хронотопе по воле автора могут «склеиваться», рядополагаясь,

совершенно различные хронотопы. Каждый отдельный хронотоп является хранителем специфического смыслового набора, смыслового пакета. При совмещении различных хронотопов в творческом хронотопе или иначе – при совмещении различных локальных пространств смысла в гиперпространстве смыслов (более подробно соответствующие термины будут прояснены в следующем фрагменте текста), появляется возможность смешивания смыслов, что приводит

кстимулированию процессов возникновения смыслов новых.

Творческие хронотопы позволяют осуществляться процессам

трансляции человеческого опыта благодаря перемещениям смыслов.

Как отмечал Бахтин, они делают возможными случайные встречи тех,

кто традиционно разделен социальной иерархией и пространственной далью. Можно добавить – тех, кто размышляет в рамках различных подходов, установок, традиций, культурных парадигм. В творческих хронотопах возникают точки «завязывания», места «совершения

229

событий», в которых, по Бахтину, «время как бы вливается в пространство и течет по нему».

Интересно то, что практически параллельно с размышлениями Ухтомского и Бахтина о хронотопе в кинематографе возникли и нашли практическое применение идеи, чрезвычайно близкие идее

хронотопа. С именем Сергея Эйзенштейна связано начало нового понимания приема монтажа. В эйзенштейновском смысле монтаж

преодолевает границы применения в узкоспециальной сфере и превращается в некий общекультурный принцип, о котором можно говорить как о принципе «построения любых сообщений (знаков,

текстов и т.п.) культуры, который состоит в соположении в предельно близком пространстве-времени (хронотопе, по Бахтину) хотя бы двух

(или сколь угодно большого числа) отличающихся друг от друга изображений» [8, с. 199]. Монтаж является функцией автора,

результатом его конституирующей деятельности. Авторский монтаж – непредсказуем, никаким образом не прогнозируем заранее. Монтаж в

кинематографе, с точки зрения способа конструирования кинотекста,

вероятно, мало отличим от деятельности автора, создающего

творческий хронотоп.

Ю.М. Лотман, исследовавший особенностям строения черновиков Достоевского, отмечал, что у этого писателя отношение

подготовительных материалов к последующему

повествовательному тексту напоминает клубок шерсти: «клубок существует пространственно в некотором едином времени, а нить из него выматывается во временном движении, линейно» [9, с. 105-107].

Клубок и нить, развертываемая из клубка, – два различных, но глубоко взаимосвязанных пространственно-временных образования.

Своеобразный вневременной клубок характеризуется богатством потенциальных связей, находящихся в свернутом виде и имеющих возможность для будущей актуализации. То, каким образом будет вытягиваться нить, ее характерные особенности предопределены исключительно автором. Из схожих клубков потенциальной предзаданности в результате монтажа конструируется некая

многомерная мозаика. Каждый из монтируемых пространственно-

временных фрагментов (хронотопов) являет собой локальное пространство смыслов, которое не только развивается в особом

230

времени, но и имеет специфическую ценностную окраску,

определяемую спецификой циркулирующих в соответствующем пространстве смыслов. Само ценностное развертывание можно понимать как иерархическое упорядочивание смыслов, существующих в соответствующем пространстве.

Рассмотрение представлений о хронотопе, практики монтажа свидетельствует о том, что значение отмеченных когнитивных элементов позволяет перевести их из достаточно частных сфер практического применения, в которых они изначально возникли, в

сферу общих гносеологических построений, связанных с исследованием многомерного мышления. Естественно, при этом необходимо осуществить определенные переименования или иначе – выстроить специальный терминологический базис. Некоторые элементы соответствующего базиса можно представить уже сейчас,

это – локальное и гиперпространство смыслов, гносеологический субъект, пространственно-временной континуум смыслов.

Подводя определенные итоги размышления о субъекте,

развертывающем пространство смыслов, важно подчеркнуть следующее.

1. В самом именовании субъекта желательно ввести уточнение и называть его субъектом гносеологическим, подчеркивая тем самым специфическую направленность его деятельности на познание,

сопряженное с обретением новых смыслов. Несомненно,

гносеологический субъект это и психологический, и лингвистический

субъект, это субъект в самом широком смысле этого слова.

Гносеологический субъект оперирует самыми разнообразными знаниями (в том числе, как отмечал М. Полани, неповторимым

личностным знанием). Главной целью деятельности гносеологического субъекта является получение знания нового.

Гносеологического субъекта следует отличать от субъекта

эпистемологического, обращающего свое внимание исключительно на знания научные.

2. Гносеологический субъект расщеплен, или иначе – предстает единством своих ипостасей. Расщепление субъекта происходит в связи с тем, что все более ясно обнаруживает себя понимание существования различных способов восприятия. Субъект,