Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

241

грамматического пространства (слова) в некоторой группе других объектов, что формирует дополнительную, можно даже сказать

вторичную связность пространства (первичная связность грамматического пространства возникает в результате помещения в грамматическое пространство единичного слова). Процедура означения сопровождает мыслительную деятельность гносеологического субъекта, практикующего с элементами грамматического пространства. Означение позволяет пространственно зафиксировать специфические связи соответствующих элементов.

Достаточно понятно, что вторичные связности могут иметь место как локальном, так и в общекультурном пространстве смыслов.

Если процедура обозначения подобна дефиниции, благодаря которой обретается понятийная ясность и однозначность, то возникающие в результате означения новые смыслы чрезвычайно подвижны, зачастую представлены замысловатой вязью словосочетаний, в связи с чем процедура экспликации смысла оказывается достаточно сложной.

Одновременно с процедурами означения следует особо выделить

процедуры фиксирования смыслов. Отмеченные процедуры настолько близки, что опять же, как и в случае процедур именования и обозначения, их можно было бы даже отождествлять. Но, тем не менее, существует некое весьма значимое различие, требующее своего обнаружения. В ходе процедуры означения тому или иному термину ставится в соответствие некоторое вербальное выражение. Означение

весьма подвижно, чувствительно к малейшим изменениям,

незначительным перестановкам элементов грамматического пространства. Что же касается процедуры фиксирования смысла, то она уже предстает результатом совершенного выбора из всевозможных смысловых вариаций. Как и при означении, в ходе

фиксирования смыслов один элемент грамматического пространства связывается с рядом других элементов, находящихся в определенной последовательности. Возникшую связность можно определить как

смыслообразующий конструкт. Таким образом, результатом операции фиксирования смыслов является выявление и закрепление в речи или в тексте смыслообразующих конструктов. Возникновение подобных конструктов хорошо отслеживается в речи ребенка,

242

который, к удивлению взрослых, начинает выстраивать неожиданные смысловые связи. Вначале эти «неожиданности» воспринимаются как обнаружения особых интеллектуальных способностей, но затем, в

силу того что найденные связи выпадают из существующих традиций означения, случайно найденные смыслообразующие структуры

«забываются». По мере продолжения культурной адаптации ребенок

программируется традиционным, культурно принятым, устоявшимся набором означений.

Введение терминологического выражения смысловой конструкт

предполагает необходимость его соотнесения с термином смысл.

Слово смысл обозначает то, что онтологически принадлежит области абсолютного смысла. Свою явленность смысл обретает благодаря смыслообразующим конструктам. Фактически смысловой конструкт является набором слов, расположенных в уникальном порядке, с помощью которых фиксируется смысл. Смысл как бы

проецируется на смыслообразующий конструкт, предстает

смыслообразующим конструктом, проявляется им. Процедурой

означения смыслообразующий конструкт именуется. И если традиционно именование связано большей частью с именованием вещей, существующих в проявленном мире, то в ходе означения

именуется то, что выявляется из сферы абсолютного смысла.

Благодаря смыслообразующим конструктам смысл обретает свою явленнность.

Важно отметить, что субъект, проявляющий смыслы, может эти смыслы осознавать или не осознавать. Фиксация смысла путем формирования смыслообразующих конструктов не является гарантией его осознания. Осознание происходит, когда некоторый смысловой конструкт обозначается как тот или иной смысл.

Осознание смысловых конструктов (осознание через обозначение)

равносильно осознанию вторичной связности смыслового пространства (следует напомнить, что первичную связность

грамматического пространства задают отдельные слова). Вторичная связность присуща исключительно пространству смыслов. Именно

вторичная связность или иначе некие уникальные смыслы

формируют локальные смысловые пространства.

243

Продумывание отмеченного требует более последовательного различения процедур фиксирования смыслов и обозначения смыслообразующих конструктов, различения, которое, в самых общих чертах, сводится к следующему. В отличие от процедуры

фиксирования смыслов, процедура обозначения превращает тот или иной смыслообразующий конструкт в факт сознания, тем самым смысл осознается и становится объектом дальнейшей

смыслооперационной деятельности.

Таким образом, формирование пространства смысла

осуществляется в рамках грамматического пространства путем реализации таких операций, как: формирование смыслообразующих конструктов, означение, фиксация смыслов.

Если теперь от более тонких процедурных различений перейти к самому общему плану, то обнаруживается следующее. Проявление смыслов несомненно предстает творческим актом (смыслы – со-

творяются). В этом акте необходимо различать, как минимум, две фазы: фазу означения – проявления смысла и фазу обозначения,

фиксацию смысла в смысловом конструкте. Означение смысла

(обнаружение новых смыслов) может возникать как результат рефлексии по поводу уже проявленных и зафиксированных ранее

смысловых конструктов.

Операции означения и обозначения, скорее всего, не следует рассматривать в контексте какой-либо причинно-следственной связи.

Означение не обязательно предшествует обозначению, равно как и наоборот. Кроме того, не только допустимо, но и достаточно часто имеет место разотождествление субъектов, соответственно –

обозначающего и означающего. Сказанное достаточно легко проиллюстрировать тем, что экспликация смыслов зачастую становится продуктом деятельности другого субъекта или иначе – субъекта, не принимавшего непосредственного участия в проявлении,

продуцировании смыслового конструкта. Отсюда и возникают представления о со-творчестве зрителя, читателя, слушателя.

Сами по себе смысловые конструкты недостаточно устойчивы,

подвижны. В смысловом пространстве происходит своеобразная отливка того, что выражается, оформляется, обозначается.

Представленные отдельными выражениями смысловые конструкты

244

могут организовываться в тексты, которые, в свою очередь, вступают в процесс культурной циркуляции, приводящей к ассимиляция проявленного смыслового многообразия. Тексты оказываются вместилищем как культурно принятых обозначений, благодаря которым и становятся возможными акты культурной коммуникации,

так и уникальных авторских смыслов, существенно деформирующих,

изменяющих общекультурное смысловое пространство.

Общекультурное пространство смыслов

Возвращаясь вновь к объектам грамматического пространства,

следует особо отметить, что один и тот же элемент этого пространства

– слово – может выступать с одной стороны – понятием, предельно ясно (однозначно) связанным с другими элементами пространства благодаря существованию строгих дефиниций, с другой стороны на слово может проецироваться и иная логическая форма, отличающаяся от понятия текучестью, неустойчивостью содержательного плана. В

следующей части исследования будет высказано предположение о том, что в качестве соответствующей формы есть основание рассматривать концепт.

Каждый новый смысл, связываемый с объектом грамматического пространства, проявляет некое новое качество, что и позволяет вести речь о существовании для соответствующих объектов некой

качественной координаты, фиксирующей смысловую множественность. С учетом того, что отдельные смыслы проявляются в локальных смысловых пространствах, общекультурное пространство смыслов естественно рассматривать как некое

вместилище, включающее все многообразие локальных смысловых пространств. Это пространство находится в непрерывном развитии,

формируя соответствующие качественные координаты в грамматическом пространстве.

Продумывая отмеченное, естественно возникает вопрос: какова гносеологическая ценность всех проведенных достаточно громоздких рассуждений?

Выдвинутая гипотеза по поводу конструкции грамматического пространства и его подпространств обнаруживает неожиданное применение при осмыслении некоторых методологических приемов,

245

используемых, в частности, в постмодернистских построениях. В

рамках постмодернизма миру весьма наглядно был явлен способ формирования гиперпространств. Постмодернистский коллаж,

составленный из фрагментов отдельных текстов, фактически предстает наглядным примером гиперпространственного конструирования.

Сложившаяся культурная оценка постмодернизма как кризисного направления является довольно точной, ибо греческое слово krisis —

означает решение, поворотный пункт. Следуя этимологии слова, в

кризисных ситуациях следует ожидать принятия решения, в

результате которого осуществляется некоторый поворот. Кризисные процессы способствуют выходу на качественно новые уровни развития. Через кризис культуры, через не всегда понимаемые постмодернистские мироощущения человечеству открылась возможность осознания гносеологической мощи

гиперпространственных построений. Интересно то, что в определенной мере постмодернистские интуиции обнаруживались в культуре еще в начале двадцатого века, в первую очередь – в

живописи (к примеру, в полотнах Пабло Пикассо или Аристарха Лентулова), в широко распространившемся в культуре тяготении к эклектизму.

Справедливости ради следует заметить, что периоды стилевой эклектики проявляются в разных культурах. Отмеченное дает основание предположить, что гиперпространственные построения

человечество практикует издавна, но традиционно соответствующие культурные артефакты расценивались культурологами,

искусствоведами как свидетельства культурной деградации. В то же самое время на подобные продукты есть основание посмотреть как на попытки активизации многомерного мышления через осуществление гиперпространственных конструирований.

Разговор о гиперпространственных построениях требует уточнения самого термина гиперпространство, его соотнесения с ближайшим терминологическим рядом, в первую очередь, с термином

многомерность.

Терминологическое выражение многомерное пространство

подчеркивает факт существования пространства с большей

246

мерностью. К примеру, по отношению к традиционно трехмерному физическому пространству пространства четырех– или пятимерные являются пространствами многомерными. Многомерные пространства имеют большее количество координат по сравнению с пространствами традиционными. Что же касается

гиперпространства, то оно имеет специфическую пространственную конфигурацию. В гиперпространстве появляется возможность

одновременной актуализации различных пространств, каждое из которых, в свою очередь, может иметь различную мерность. С этих позиций само грамматическое пространство является примером

гиперпространства, объединяющего фонетическое, графическое,

смысловое подпространства. Гиперпространство, в отличие от пространства многомерного, дает возможность одновременного обозрения различных пространственных образований. что, с одной стороны, усложняет работу гиперпространственного наблюдателя, с

другой – позволяет обнаруживать совершенно неожиданные различения.

Сам факт осознания существования гиперпространств

свидетельствует о несомненном расширении гносеологических горизонтов познающего мир субъекта, овладевающего гиперпространственными возможностями. Если задуматься над вопросом о том, что послужило толчком для проявления подобных возможностей, то естественно предположить, что возникновение способности гиперпространственных построений исторически обусловлено прохождением мифической точки «вавилонского смешения языков». Существование даже двух естественных языков и субъекта, владеющего обоими языками, автоматически открывает возможность гиперпространственного различения. Однако появление самой возможности далеко не сразу приводит к осознанию

соответствующего ей потенциала.

Практика формирования локальных и гиперпространств

смысла

В качестве иллюстрации к представленным выше идеям интересно

рассмотреть конкретное гиперпространство, составленное из различных грамматических пространств. Соответствующим

247

гиперпространственным наблюдателем будет выступать

лингвистический субъект, владеющий несколькими языками. Для такого субъекта любая вещь проявленного мира обретает гиперпространственное различение, в связи с существованием различных имен, к примеру, в грамматических пространствах русского, английского, греческого, латинского языков.

Гиперпространственно (одновременно) наблюдая соответствующие смысловые подпространства, гиперпространственный наблюдатель обретает несомненные преимущества, связанные с возможностью обнаружения значительно большего количества смыслов,

сопряженных с тем или иным словом. Лингвистические преимущества для подобного субъекта перерастают в несомненные преимущества гносеологические. Отмеченное согласуется с широко распространенными в культуре традициями гуманитарного образования, направленного, в первую очередь, на освоение различных (наиболее распространенных в той или иной культуре)

языков, что пусть и не предопределяет, но несомненно способствует обретению лингвистическим субъектом более широких гносеологических возможностей.

На различные языки можно посмотреть и с точки зрения мерности

соответствующих грамматических пространств. Так древнееврейский алфавит состоит из 22 букв, греческий – из 24,

латинский – из 26, английский — из 26, французский – из 26,

арабский – из 28, немецкий – из 30. В русском алфавите 33 буквы.

Мерность отмеченных грамматических пространств увеличивается от древнееврейского до русского (естественно, русский алфавит не является самым длинным. Как известно, к примеру, камбоджийский алфавит насчитывает 74 буквы). Осмысление отмеченного вызывает закономерный вопрос: какие возможности обретает субъект,

оперирующий грамматическим пространством большей мерности?

Самый элементарный и очевидный ответ состоит в том, что большая мерность грамматического пространства дает возможность обретения большего качественного разнообразия. В частности,

соответствующие подпространства смысла обладают большей мощностью, или иначе – в пространствах, образованных более мощными алфавитами, появляется возможность обнаружения

248

большего числа смыслов, сопряженных с тем или иным термином. К

примеру, в русском языке одновременно существуют слова, значения которых оказываются чрезвычайно близкими: порядок, паттерн,

гештальт, узор. Два из отмеченных слов (паттерн и гештальт)

являются кальками соответствующих терминов, взятых из английского и немецкого языков. Использование же в каждом конкретном случае языковой практики одного из четырех указанных терминов дает возможность существенно обогатить варианты языковых выражений. Подобное обогащение языка связано со способностью обнаружения достаточно тонких смысловых нюансов.

Размышления о мерности грамматических пространств,

образованных разными алфавитами, привлекают внимание к вопросу о том, является ли случайностью распространение идей постмодернизма именно на почве французского языка, имеющего в своем алфавите 26 букв, а не немецкого или русского, состоящих,

соответственно, из 30 и 33 букв? Не потому ли субъекту, говорящему по-французски, пришлось прибегнуть к помощи коллажа

(цитированию, деструкции), что смыслообразующие возможности естественного языка стали оскудевать? Немецко– или русскоговорящие субъекты необходимости в подобных новациях не испытывали, ибо имели в своем распоряжении языки с более высоким потенциалом смыслопорождения. Естественно, отмеченное не более чем спонтанно возникшее предположение, требующее последовательных проработок, продумываний, но оно, несомненно,

интересно.

При осмыслении того, где и как на практике обнаруживают себя гиперпространственные и локальные построения, внимание привлекают рассуждения М. Бахтина о полифоническом и монологическом повествованиях. Бахтин пишет, что художественная воля к полифонии есть воля к сочетанию многих воль, воля к СО-

бытию. Событие предстает фундаментальным условием формирования гиперпространства. Гиперпространство художественного произведения, по Бахтину, конструирует автор,

создавая необходимые для этого сюжетные положения. Рассуждая об авантюрном сюжете, Бахтин писал что ситуация ставит человека в

«исключительные положения», провоцирующие его, сталкивающие с

249

другими людьми. Для сведения же героев и идей «в одну пространственную и временную точку» нужна «карнавальная свобода» и «карнавальная художественная концепция пространства и времени». Предложенное Бахтиным литературоведческое выражение

карнавальная свобода кажется чрезвычайно точно характеризующим важнейшее условие формирование любых гиперпространств – условие полной свободы, свободы сотворения гиперпространственных построений. На естественно возникающий при этом вопрос о том, не является ли отмеченная свобода прямым путем к абсурду, можно ответить, опять же пользуясь терминологией Бахтина. Гиперпространство формируется автором – гиперпространственным субъектом, автором свободным и несущим полную ответственность (так и хочется сказать – ответственность в смысле М. Полани) за создаваемую конструкцию. Свобода и ответственность глубинно сопряжены, и это сопряжение должно быть гарантировано автором.

Продумывание конкретных примеров практики формирования гиперпространств актуализирует тему времени, ибо понятно, что формирование любого локального пространства имеет место в конкретном историческом времени. Разные локальные пространства, в

свою очередь, представляют разные исторические времена. Как же тогда следует мыслить протекание времени в гиперпространстве? В

этой связи, вероятно, следует согласиться с В.С. Библером,

размышлявшим пусть и не о гиперпространстве, а о пространстве культуры. Библер писал: во-первых, «культура всегда существует в одновременном «пространстве» многих культур, в культуре нет разновременности и «снятия». Во-вторых, время культуры – всегда –

настоящее, то сегодня, в котором общаются и диалогизируют все прошлые и будущие культуры. В-третьих, в этом общении каждая культура реализует себя как культура отдельная, самобытийная,

закругленная и неисчерпаемая в своей неповторимости и вечности.

Разговор в культуре всегда идет сегодня, но – всегда – через века. В – четвертых, … общение культур и определение каждой культуры осуществляется как … общение личностей» [1, с. 298]. В отмеченном фрагменте хочется подчеркнуть мысль о своеобразной

вневременности общекультурного пространства, вневременности,

250

которую следует понимать как существование вечного «сейчас»,

вечного «настоящего». Время сопряжено с обнаружением,

проявлением личностного, культура же надличностна и потому

вневременна. Субъект, принимающий общекультурную точку обозрения, пытается на себя примерить плащ абстрактного надвременного субъекта, каким реальный исторический субъект никогда не сможет стать. Именно на этом этапе размышления четко проявляется разница между гиперпространством и общекультурным пространством. Гиперпространство организуется конкретным историческим субъектом, стягивающим (можно добавить – спонтанно,

свободно стягивающим) различные локальные пространства в некоторую гиперпространственную целостность. В момент соответствующего стягивания происходит некий временной разрыв,

который можно толковать как остановку времени. В

гиперпространстве время отключено. Таким образом

гиперпространственный субъект оказывается подобен

абстрактному субъекту общекультурного пространства. Но это подобие сохраняется лишь мгновение, ибо для гиперпространственного субъекта вновь включается его историческое время, когда он начинает осознавать гиперпространственную архитектуру, ассимилируя схваченное гиперпространство во вновь образуемом локальном пространстве, извлекая и эксплицируя обнаруженные смыслы. Продукты соответствующих извлечений и экспликаций, несомненно, культурно или исторически обусловлены,

ибо субъект, сформировавший гиперпространство, с началом смыслооперационной деятельности становится субъектом локального пространства, нагруженного множеством специфических смысловых накоплений.

В результате всего отмеченного появляется основание для формулировки следующего гипотетического утверждения: создавая

гиперпространство гносеологический субъект актуализирует многомерное мышление. Субъект локального пространства мыслит линейно. Линейное мышление осуществляется по законам формальной логики. Продуктами линейного мышления являются умозаключения. Что же касается новых, неожиданных смыслов, то они возникают спонтанно в актах (по сути – в мгновениях)