Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

201

1. Смысл, мысль и многомерность

Главным итогом проведенных размышлений о смысле является понимание того, что смыслы – это своеобразные продукты мышления,

но продукты особенные, мышление поддерживающие и создающие условия для его существования. Смыслы можно уподобить некой

питательной среде, в которой мысль развивается. Эта среда может быть стимулирующей либо агрессивной. Живительный смысл

(истинный смысл) поддерживает мысль, смысл же пустой мысль приостанавливает. Прекращается то, что существовать не должно, и

наоборот: жизненно значимое – поддерживается. Смысл и бессмысленность (сенс и нонсен) в своем единстве формируют своеобразный фильтр, сквозь который просачивается

интеллектуальная сила, мысль стимулирующая. Соответствующий фильтр является непременным спутником мышления, мышление соорганизующим. Можно воспользоваться метафорой, предложенной А.Ф. Лосевым, и назвать смыслы, сопутствующие мысли, лоном, в

котором мысль развивается. Но только это лоно не предзадано, а

непрерывно формируется, изменяясь в ходе мыслительных актов.

Сказанное о смысле одинаково применимо и к линейному мышлению, и к мышлению многомерному, главное различие которых видится в следующем.

Линейное мышление, в каждом конкретном случае его проявления,

представляет собой строго определенную (жестко зафиксированную)

последовательность суждений, на основании которых формируется умозаключение. Каждое из суждений можно проверить на истинность или ложность и, соответственно, оценить качество полученного умозаключения.

Что же касается многомерного мышления, то оно так же, как и линейное, состоит из суждений, которые, в отличие от суждений линейных, не находятся в строго определенной причинно-

следственной связи.

Многомерная мысль одновременно стягивает в единое когнитивное пространство множество разнообразных мыслей. Первое погружение в соответствующее многомерное образование может вызвать ощущение какофонии бессмысленности в результате того, что причинно-следственные связи между отдельными суждениями

202

установить не удается, и поэтому возникают сомнения по поводу возможности формулирования каких-либо умозаключений.

Однако ощущение ментального тупика возникает только в начале знакомства с многомерными мыслительными процессами, когда мыслящий субъект остается еще в плену привычных линейных процедур. На этом этапе многомерное суждение сложнообозреваемо,

ибо один предмет мышления имеет множество предикатов,

фиксирующих то, что о предмете сказывается. Сложность усугубляется еще и тем, что предмет многомерного суждения не всегда четко определен, иногда его можно только предположить.

Иллюстрацией отмеченному выступают коллажи, которые иногда именуются: к примеру, коллаж может иметь название «Жизнь». Тогда понятно, что является предметом многомерной авторской мысли. Но зачастую соответствующих имен не существует или эти имена заданы достаточно абстрактно, и тогда предмет многомерного высказывания задан «мягко», его может по своему усмотрению подобрать субъект,

соответствующее высказывание анализирующий.

Любой коллаж можно рассматривать как многомерное высказывание, каждый элемент которого являет собой фрагмент,

возможно, вычлененный из высказывания иного. Случайным образом соединенные осколки формируют многомерное образование, которое достаточно сложно осознать, логически обработать. На первый взгляд совсем не ясно, как от подобной структуры можно прийти к умозаключению. Отсутствие же умозаключения может поставить под сомнения сам факт продуктивного мышления. Не вдаваясь в подробности обсуждения того, как подобное умозаключение может быть получено, необходимо подчеркнуть только следующее:

многомерное мышление так же, как и линейное, сопровождается обретением смыслов, эти смыслы возникают как результаты многомерного мыслительного акта, осуществляемого в многомерном когнитивном пространстве.

Линейное мышление обеспечивает усиление связности когнитивного пространства, формирующегося познающим субъектом в результате обретения все новых и новых соотнесенностей. Что же касается мышления многомерного, то его следствием в какой-то мере оказывается взрыв сформированных связностей, некое

203

перемешивание, результатом которого оказывается возникновение новой многомерной мысли. При этом появляется аналогия с детским калейдоскопом: встряхивая каждый раз замысловатый прибор,

заполненный осколками цветного стекла, помещенного в систему зеркал, можно получать новые интересные узоры, имеющие удивительную симметрию, в которой просматриваются все новые и новые закономерности. После очередного встряхивания в калейдоскопе формируется новая завораживающая картина, и вся игра начинается заново.

Каждая новая многомерная мысль, в свою очередь, сопровождается извлечением смыслов.

2. Восприятие, мысль, смысл и многомерность

Восприятие есть первый и фундаментальным акт, приводящий к соотнесению миров – внешнего и внутреннего. С восприятия начинается открытие того, что для человека находится извне.

Воспринимаемое извне стимулирует начало освоения внутреннего мира. Восприятие наступает с возникновением человеческой жизни и с ее окончанием прекращается. Жизнь манифестирует себя восприятием, но не ограничивается им. Благодаря наличию слова

воспринятое вербализируется и становится фундаментом для начала мышления, сопровождаемого обретением смыслов.

Достаточно сложно и, скорее всего, вообще невозможно представить мысль, существующую вне восприятия. При этом понятно, что восприятие и мысль могут быть разделены во времени.

Мыслить можно и по результатам воспринятого ранее. Внешне такое мышление даже будет выглядеть как независимое от непосредственно воспринимаемого. Однако за каждым словом, в которое облекается мысль, стоит опыт пережитых восприятий, опыт – либо

компактифицированный (сжатый), либо развернутый. Воспринятое сохраняется памятью и может быть спонтанно актуализировано в любой момент мыслительного акта. С другой стороны, результаты самого мышления несомненно влияют на особенности восприятия.

Таким образом обнаруживается, что мышление и восприятие

взаимосопряжены, взаимообуславливают друг друга. Но тогда

204

естественно предположить, что обнаруживающаяся многомерность восприятия должна найти отражение в многомерности мышления.

К многомерности восприятия можно подойти с двух сторон. Во-

первых, с признания факта существования частных и общих восприятий, факта, который можно толковать следующим образом:

общее восприятие есть восприятие многомерное, в котором представлены отдельные частные восприятия.

Многомерное восприятие, во-вторых, обуславливается существованием различных способов восприятия. В приведенном выше рассмотрении была предпринята попытка анализа мирового,

уровневого и планового восприятий, которые не исчерпывают всего множества способов восприятия. Но осознание даже нескольких из них делает сам акт восприятия многовариативным. Воспринимать можно планово, уровнево или мирово. Объединение же результатов различных способов восприятия в едином познавательном континууме открывает дополнительную возможность многомерного развертывания.

В любом случае, с какой бы стороны не подходить к многомерности восприятия, несомненно одно: продвижение по пути постижения соответствующей многомерности способствует пониманию многомерности мышления.

3. Представление, смысл и многомерность

Если непосредственно воспринимаемое или воспринятое ранее

«запускает» мышление, наполняя его вербальным субстратом, то для поддержания и придания мышлению определенной направленности,

сфокусированности следует предположить существование дополнительного агента, в качестве которого есть основание рассматривать представление. Благодаря представлениям, мышление наполняется впечатлениями от того, что было воспринято ранее и хранилось в памяти. Можно даже мыслить так: представления дают возможность осуществляться мышлению даже тогда, когда непосредственные восприятия из окружающего мира не поступают или по каким-либо причинам заблокированы. Однако роль представлений не ограничивается только тем, что они «подпитывают» мышление в тех случаях, когда непосредственное восприятие

205

приостановлено. Элементарных наблюдений достаточно для того,

чтобы признать значимостью представлений для процесса мышления даже в тех случаях, когда мышление осуществляется на фоне непосредственно воспринимаемого. Тогда у представлений можно предположить иную функцию, а именно – функцию формирования некоторого дополнительного фона восприятия, фона, который в единстве с естественным фоном восприятия способствует изменению,

уточнению общего направления мышления. Со сказанным по поводу функций представления в процессе мышления можно соглашаться либо не соглашаться, несомненным же остается одно, а именно – значимость представлений в организации процессов мышления. Но если так, то подход к пониманию многомерности мышления должен быть сопряжен с пониманием многомерности представлений.

Так же, как и восприятия, представления могут быть частными и общими. Соответственно, общие представления можно рассматривать как некоторую совокупность представлений частных, формирующих соответствующее многомерное развертывание.

4. Смысл, знак и многомерность

Одной из отличительных особенностей смысла является то, что он всегда конкретен. Соответствующее качество смыслу придает факт непременной означенности, ибо сложно представить существование

смысла без знака, ему соответствующего. В роли знака может выступать термин, сочетание терминов, пропозиция, предложение,

совокупность предложений, текст. И, как бы ни был сложен знак,

фиксирующий смысл, он всегда предельно конкретен. К примеру,

если рассмотреть смысл, представленный предложением, то перестановка слов в предложении приводит к изменению смысла,

появлению нового смыслового оттенка, что свидетельствует о наличии строгого соответствия смысла и знака.

Если теперь посмотреть на знак, фиксирующий смысл, с точки зрения его буквенной проявленности, то достаточно очевидной оказывается его многомерность, ибо любое слово представимо, как минимум, двумя буквами (если оставить в стороне разговор о невербальных знаках, фиксирующих смыслы). Каждая буква,

включенная в знак, задает дополнительную мерность, и таким образом

206

смысл, схваченный знаком, уже по факту своей соответствующей проявленности предстает образованием многомерным. То есть,

знаковая проявленность смысла предопределяет его исходную многомерность.

5. Смысл, число и многомерность

Соотнесение смысла и числа позволило сделать вывод о том, что

смысл, находясь в тесном сопричастии мысли, выраженной посредством слова, выходит за границы вербальной проявленности и может быть соотнесен с числом. Традиционно способы соответствующих соотнесений рассматриваются в рамках гематрии –

учения о числовых значениях букв. Каждый смысл, представленный соответсвующим набором букв, может быть переведен в число и

зафиксирован числом. Смыслы и числа легко переливаются друг в друга, взаимообращаясь. И именно на отмеченном этапе взаимообращения смысл-число, число-смысл кроется возможность неоднозначности перевода, которая может толковаться как вновь образующаяся многомерность. Действительно, если тот или иной смысл, зафиксированный на том или ином языке можно однозначно

перевести в число (на основе правил соответствия букв числу), то перевод числа в слово или лучше – представление числа буквенным выражением уже оказывается принципиально неоднозначным. Во-

первых, число может быть представлено с помощью букв различных алфавитов (интересные размышления по этому поводу можно найти у известного востоковеда Евгения Штейнера). Во-вторых, по причине того, что сами правила гематрии делают перевод числа в слово

неоднозначным. Отмеченную неоднозначность можно толковать как многомерность.

Многомерность смысла можно представить и намного проще. Для этого необходимо вернуться к представлениям о семеме слова как множестве смыслов, фиксируемых с помощью соответствующего слова. Семема слова, равно как и ноэма, по своей природе являются многомерными образованиями. И через слово соответствующая многомерность находит свое отражение в мыслительных актах.

207

6. Смысл, значение и многомерность

Проведенное в данном исследовании соотнесение смысла и значения позволило зафиксировать внимание на весьма важном выводе, состоящем в том, что значение есть основание рассматривать как наиболее вероятный в данный культурный момент смысл,

закрепленный за тем или иным термином. Из всех возможных проявленных и циркулирующих в культуре смыслов, термину соответствующих, обнаруживается смысл, имеющий наибольший вероятностный вес. Этот смысл и определяется как значение термина.

Благодаря значению множество смыслов сворачивается, что делает термин однозначным, пригодным для осуществления операций формальной логики.

При последовательном продумывании способов мыслеоперирования настойчиво обнаруживает себя проблема терминологической многозначности. В рамках формальной логики соответствующую многозначность пытались разными способами устранить, для восстановления чистоты и правильности мышления. Параллельно попыткам очистить философскую мысль от всевозможных семантических вольностей развивались альтернативные способы философского выражения, в которых широко использовались метафоры. При этом казалось, что классическая логика лишилась доминирующих позиций в определении правил и норм философского мышления.

Фундаментальный сдвиг в складывающейся в философии ситуации связан с работами Э. Гуссерля, с одной стороны, обратившего пристальное внимание на смысл, во всей его потенциальной и явленной сложности, с другой, предложившего оперирование смыслами проводить с помощью четких процедур, проясненных в рамках феноменологического метода. Справедливости ради следует отметить, что не менее революционное прочувствование глубинной природы смысла имело место в практически синхронно Гуссерлю представленных интуициях о смысле П. Флоренского и А.Ф. Лосева.

Основная же заслуга основателя феноменологии состоит в том, что он не только прочувствовал когнитивный потенциал смысла, но и сделал его одним из ключевых элементов феноменологического метода.

208

Сегодня с высоты века двадцать первого видится, что в прошлом столетии мучительно зарождалась возможность многомерного скачка,

в результате которого должен был сформироваться сверхчеловек,

обнаруживающий новые ментальные способности. И если одним из символов эпохи Возрождения стала знаменитая «Венера» кисти Сандро Боттичелли, рождающаяся из морской пены, Венера как символ материи, овладение которой предчувствовал человек,

начинающий управлять своим сознанием (море, как известно,

знаменует глубины сознательного и бессознательного), то символ Второго Возрождения был иным. Это символ появления сверхчеловека, который вышел из пены слов подобно ницшевскому Заратуштре. Сверхчеловеческое, прочувствованное Ницше, люди пытались искали в безграничной власти, повергающей Бога,

покоряющей себе подобных и природу. Но, как всегда бывает, когда усилия предпринимаются в неверном направлении, соответствующие старания ничего иного не принесли, кроме шока, мук, которые поколения двадцатого века испили полной чашей. Философы настойчиво твердили о лингвистическом повороте, а люди совершали

ипереживали перевороты политические. Шаг к осознанию

многомерности слова осуществлялся через переосмысление переживаемых страданий. Переосмысление, отраженность пережитого в извлеченных смыслах, становилось той средой, в

которой зарождались интуиции по поводу многомерности.

Размышления о многомерности потребовали появления новых представлений о пространстве. Именно поэтому пространство

целесообразно рассматривать в качестве следующего после смысла

элемента терминологического базиса, в контексте которого целесообразно продвигаться по пути осознания многомерности.

209

ГЛАВА 3.

ЭЛЕМЕНТЫ ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОГО БАЗИСА ИССЛЕДОВАНИЯ МНОГОМЕРНОГО МЫШЛЕНИЯ:

ПРОСТРАНСТВО, ИЕРАРХИЯ, КОНЦЕПТ

3.1. О пространстве многомерного мышления

3.1.1. Пространство: новые уровни различения

Но чем-то великим и трудноуловимым кажется топос .

Аристотель

Ключевые термины

общепринятые: пространство, место

авторские: многомерное мышление

К началу ХХ века в истории философии сложилось два подхода к толкованию пространства: субстанциональный и реляционный.

В рамках субстанционального подхода предполагалось, что

пространство самостоятельно существует наряду с материей и сознанием как их «пустое» вместилище. Все объекты и субъекты мыслятся присутствующими в пространстве, причем пространство

существует независимо от них и рассматривается как некая чистая протяженность. Соответствующая позиция берет свое начало от взглядов Демокрита и находит дальнейшее развитие у Ньютона,

рассматривавшего абсолютно пустое пространство, вмещающее

материю и не зависящее от нее, остающееся всегда одинаковым и неподвижным.

Реляционный подход к пространству был намечен Аристотелем и в значительной мере сформировался благодаря усилиям Г. Лейбница,

полагавшего, что без материи пространства нет: пространство само по себе не представляет абсолютной реальности, не является особой сущностью, а есть лишь форма существования объектов. Каковы объекты, расположенные в пространстве, таково и пространство.

В ХХ веке два отмеченных подхода к рассмотрению пространства развивались и углублялись.

Чрезвычайно интересная концепция пространства (в первую очередь – пространства художественного) была предложена О.

210

Шпенглером («Закат Европы», 1918), рассматривавшим пространство как прасимвол культуры, из которого выводится весь язык культурных форм. Этот прасимвол отражается в религиозных мифах, культовых практиках, в форме государства и в формах искусства, в

фундаментальных понятиях науки. Шпенглеровский подход обнаруживает тяготение к субстанциальному представлению о пространстве.

Интересные размышления о пространстве были представлены русским философом П. Флоренским в работах «Обратная перспектива» (1919 г.), «Анализ пространственности в художественно-изобразительных произведениях» (фрагменты текста впервые были опубликованы в 1982 году) [1]. По мнению П.

Флоренского, пространство следует толковать не в абстрактно-

математическом смысле, а в смысле аксиологическом, понимая всю культуру как деятельность по организации пространства.

Размышляя о пространстве культуры, Флоренский обращался к изучению способов организации пространства в иконописи и в

светской живописи. В контексте соответствующих исследований возникли философские толкования прямой и обратной перспективы,

в результате чего чисто художественный прием получил мировоззренческое звучание. Линейную перспективу Флоренский рассматривал как практику выстраивания монологических суждений о мире, в то время как перспектива обратная, согласно мнению философа, задает божественную точку обзора, взгляд из вечности, «надвременного единства». Исследуя предметы искусства эпохи Возрождения, Флоренский находил там примеры борьбы «временной глубины и прямой перспективы». Фигура человека могла, например,

изображаться одновременно с разных сторон, соединяя профиль и анфас, так что привычный образ выглядел беспорядочным нагромождением разных плоскостей [1]. Флоренский называл подобный прием «распластованностью». Фактически философ обратил внимание на чрезвычайно интересный способ монтирования

общего пространства произведения из отдельных локальных пространств. На первый взгляд, ничего особенного в подобных художественных конструированиях нет, если учесть существовавшую традицию древнеегипетской живописи или способы