Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

41

механики знаковых систем, культуры и т.д., а с другой стороны,

составленным из наслоения генетически разнородных, то есть в разное время возникших и по разным законам движущихся структур.» [7, с.253]. В приведенном высказывании подчеркивается

многомерность сознания. Но если сознание многомерно, тогда и все попытки его осмысления предполагают использование многомерных подходов, основанных на многомерном мышлении.

К сожалению, упоминание о многомерном мышлении вызывает пока больше вопросов, нежели что-либо проясняет. Вопросов разных,

к примеру: что такое мерность мышления? Какие мерности возможны и уже освоены человечеством? Как осуществляется переход от мышления одной мерности к другой? Как понимать компактификацию результатов мышления? Как связана мерность мышления и методы мышления?

Вне зависимости от того, какими окажутся ответы на поставленные вопросы, их поиск сопряжен с осмыслением проблем, которые были обозначены на предыдущих страницах текста. Эти проблемы стимулирую поиск методологических процедур многомерного мышления, отражающих личностные особенности познающего субъекта, осуществляющего многомерное постижение сложных

объектов, процедур, пригодных для применения в сферах гуманитарного и научного знания.

И в заключение хотелось бы привести очень полезные суждения М.

Полани по поводу процедур, предуготованных обнаружению: «Процедура, которой следует ученый в своем исследовании, является,

конечно, методической, однако его методы – это лишь максимы некоторого искусства, которое он применяет в соответствии со своим собственным оригинальным подходом к проблемам, им выбранным»

(цит. по [8, с. 160]).

Литература

1. Бергсон А. Творческая эволюция / Пер. с франц. В.А.Флеровой. –

М.: Кучково поле, 2006. – 384 с.

2. Богатая Л.Н. Гештальт сознания. – Одесса: Альянс-Юг, 2004 г. – 221 с.

42

3.Дмитриева М.С. Синергетика в науке и наука языком синергетики.

– Одесса: Астропринт, 2005. – 181 с.

4.Кассирер Э. Философия символических форм. В 3-х тт. / Пер. с нем.

С.А. Ромашко. – Т. 1. – М.,– СПб.: Университетская книга, 2002. 5.Катречко С.Л. Философия как метафизика // Материалы межвузовской конференции «Философия: ее предмет, методы, язык».

– М.: Из-во УРАО, 1998. – С. 14-15.

6. Кропоткин П.А. Воля и хлеб. Современная наука и анархия. – М.:

Издательство «Правда». «Вопросы философии», 1990. – 638 с.

7.Мамардашвили М. Как я понимаю философию. – М.: Прогресс, 1992. – 414 с.

8.Налимов В.В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. – М.: изд-во

«Прометей» МГПИ им. Ленина, 1989. – 287 с.

9. Полани М. Личностное знание / Пер. с англ., общ. ред. В.А.

Лекторского и В.И. Аршинова. – М.: Прогресс, 1985. – 343 с.

10. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А.Л. Никифорова. – М.:АСТ: АСТ МОСКВА:

ХРАНИТЕЛЬ, 2007. – 413.[3] с. – (Phylosophy).

11. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Пер. с франц. С.Табачниковой – М.: Касталь, 1996. – 448 с.

12. Штирнер М. Единственный и его собственность / Пер. с нем.

Б.В.Гиммельфарба, М.Л. Гохшиллера. – СПб.: Азбука, 2001. – 448 с.

43

1.3.Идеи, формирующие представления

омногомерном мышлении

Редко кто удосуживается поразмышлять о том,

как возможно многомерное постижение человека и что это вообще значит. Нужна ли здесь какая-то особая методология или можно обойтись традиционными одноплоскостными способами мышления.

Ф.В. Лазарев [5, с. 6].

Ключевые термины

общепринятые: принцип децентрализации, принцип открытости,

антиметанарративность, виртуальность, синхроничность,

нелинейность, вероятность, системность, случайность

авторские: гештальт сознания, многомерное мышление

Изучения проблемного поля, которое, с одной стороны –

формируется, с другой – формирует внимание исследователя, скорее всего, недостаточно для начала работы. Необходимо проявление и изучение идейного фона, существующего в культурном сообществе и влияющего на ход развития мысли. Соответствующее влияние можно рассматривать как идейную несвободу. Помимо несвободы идейной

имеет место несвобода парадигмальная, связанная с зависимостью от исследовательского инструментария, методологического оснащения,

исследовательских установок, формирующихся, несомненно, под влиянием идей, наиболее распространенных в соответствующий культурный период. Несвобода идейная возникает в результате воздействия на каждое конкретное исследование общекультурного идейного фона. Иначе можно сказать так: любому историческому периоду соответствует та или иная совокупность идей,

стимулирующих познавательные процессы.

Мыслитель подобен музыканту, имеющему в наличии определенный набор звуков, и из этого общего для всех сочиняющих музыку набора музыкант призван всякий раз создавать новое произведение. Каждая историческая эпоха имеет свой особый звуковой ряд, с помощью которого творится музыка. Каждому историческому времени соответствует особый спектр

44

актуализированных и развиваемых идей, в которых и развертывается познание.

Никак не претендуя на полноту воспроизведения соответствующего идейного фона, тем не менее в самых общих чертах его можно представить следующим образом.

Постмодернистские и постнеклассические идейные акценты

С начала 60-х годов ХХ века в европейской культуре начало формироваться интеллектуальное движение, получившее название

постмодерна.

Постмодернистские идеи пропитывали не только сферу философской мысли, но и архитектуру, живопись, литературу,

кинематограф. Практически все виды искусства были охвачены волной постмодернистских новаций. Исторический этап развития постмодерна в философии и искусстве соответствовал распространению в науке постнеклассических подходов. Некоторые исследователи говорят об определенном параллелизме постмодерна и постнеклассики. Возможно, причиной подобного параллелизма является глубинный скепсис самих постмодернистов по отношению к привилегированному культурному статусу современной науки,

стремление от нее отмежеваться. Но как бы представители постмодерна ни относились к науке и, соответственно, члены научного сообщества – к постмодерну, взаимовлияние соответствующих идейных полей следует признать несомненным уже по причине того, что они сосуществовали в едином общекультурном идейном регистре в один и тот же исторический момент.

Несмотря на то что написано и пишется о постмодернизме достаточно много, складывается ощущение того, что это явление все еще недостаточно понято. Можно обнаружить, как минимум, три причины подобного недопонимания. Первая сопряжена с тем, что есть основания предполагать формирование в рамках постмодернизма новой методологии, основанной на принципиально ином способе мышления – мышлении многомерном. Понятно, что фундаментальные сдвиги, проходящие в святая святых – аппарате мышления человека, с

одной стороны, вызывают не просто непонимание, но и достаточно серьезное сопротивление. С другой стороны, эти сдвиги не могут быть

45

оценены и поняты в близкой временной перспективе. Вторая причина сопряжена с тем, что общекультурное звучание постмодерна достаточно сложно уловить вне контекста постнеклассических тенденций в науке. В то же время отмеченная ранее точка зрения об определенном параллелизме постмодерна и постнеклассики во многом препятствует рассмотрению двух указанных культурных феноменов в едином ключе. Третья причина состоит в том, что постмодернизм – явление принципиально коллективное, рождение и оформление которого не может быть связано с именем одного гения-

реформатора. Ж. Делез, Ф. Гваттари, Ф. Лиотар, М. Фуко, Ж. Лакан,

Ж. Деррида, Ж. Батай… Перечень приведенных имен можно продолжать и дальше. По сути, это некий номадологический ряд, в

котором бессмысленно искать генерала. Отмеченная особенность ведет к значительным проблемам, связанным с необходимостью в едином тексте, в едином исследовательском ключе обозреть столь сложное, многоаспектно представленное панорамное явление,

называемое иначе культурой позднего капитализма (соответствующее обозначение постмодернизма было введено Ф. Джеймисоном в работе

«Постмодернизм, или логика культуры позднего капитализма», «Postmodernism or The Cultural Logic of Late Capitalism») [4].

Как бы ни были весомы причины, усложняющие исследовательскую задачу, потребность в ее разрешении не снимается, и поэтому можно, вполне осознавая рискованность выбранного пути, достаточно конспективно в стиле постмодернистского коллажа представить в спонтанно сформированной целостности ключевые идеи постмодерна и постнеклассики. Рассмотрению этих идей хочется предпослать фиксирование двух принципов, оказавших значительное влияние на формирование рассматриваемых феноменов.

Принцип децентрализации и принцип открытости

Сам факт поиска и обсуждения принципов не является деятельностью, характерной для постмодернизма, ибо принятие идеи существования принципов становится косвенным признанием существования внешнего источника структурирования разворачиваемого исследования. В то время, как для постмодернистов

46

главным объектом критики оказывалась любая выделенность,

задающая ту или иную направленность, центровку, любой «генерал»,

если воспользоваться ключевой метафорой Делеза и Гваттари, с

помощью которой они развивали свои номадологические идеи ( nomad

– общеевропейское слово, означающее кочевник). При этом генералом

мыслился источник любой внешней силовой детерминации: это может быть внешняя причина сама по себе, смысловой центр системы,

Автор, занимающий позицию транс-дискурсивности [7, с. 93 ].

Генералом мог оказаться и принцип. «Устранение генерала» ведет к тому, что постмодернистская картина мира теряет космическую упорядоченность. На месте космоса оказывается хаосмос. И если космос символизирует культурную дифференциацию, то хаосмос

является прообразом интенсивной зародышевой плазмы или постоянно трансформирующейся семантической среды, являющей собою источником непрерывно сменяющихся нарративов и метанарративов. Пластичность, текучесть, децентрализация,

задающие постмодернистский ракурс видения, в самой своей основе несовместимы с архитектонической выверенностью любого теоретического построения, свойственного научному способу организации знаний. И тем не менее, рассматривая постмодернизм

извне можно попытаться выявить основной принцип, в контексте которого формировался постмодернистский способ видения мира.

Этот принцип можно обозначить как принцип децентрализации, в

результате действия которой устраняются любые внешние источники какого-либо порядка.

Закономерным результатом постмодернистской установки на

децентрализацию оказалось неприятие науки со всеми ее претензиями, в том числе претензией на культурное доминирование.

Своеобразным следствием децентрализации оказалось исключение из постмодернистской идеологии идеи бинаризма (латинское слово binarius означает двойной, двойственный, состоящих из двух частей).

Отмеченное исключение во многом стимулировалось желанием устранить малейшую предпосылку упорядочивания, проявляющегося даже как асимметрия правого или левого в той или иной бинарной комбинации. Непринятие бинаризма автоматически снимало проблемные для культурного сознания установки на существование

47

субъект – объектной оппозиции, семиотического противопоставления означаемого и означающего, болезненную оппозицию наук о духе и наук о природе.

Однако если посмотреть на отмеченное с другой стороны, то любое неприятие уже само по себе является операцией выделения, причем выделения двойного: во-первых, выделяется то, что не принимается,

во-вторых, выделяется то, что занимает место непринятого. Тем самым возникают «новые генералы», обретающие, к примеру, облик постмодернистской ризомы – одного из важнейших постмодернистских концептов (от французского слова rhizome,

означающего корневище).

Определенным итогом постмодернистских неприятий оказалось разрушение методологической связности когнитивного пространства.

Возможно, именно эта причина стала основанием для достаточно осторожного отношения культурного сообщества к постмодернистким новациям.

Если в развитии постмодернизма значимую роль следует признать за принципом децентрализации, то формирование постнеклассической идеологии имело место в контексте развертывания принципа открытости. В этой связи интересно обратить внимание на следующие размышления И. Пригожина.

Пригожин отмечает уникальный статус современного культурного периода: «Не будет, по-видимому, преувеличением сказать, что наш период допустимо сравнивать с эпохой греческих атомистов или Возрождения, когда зарождается новый взгляд на природу» [12, с. 79].

Зарождение нового взгляда на природу Пригожин связывает, в первую очередь, с изменениями, происходящими в самой науке: «Классическая наука, мифическая наука простого пассивного мира,

ныне – достояние прошлого. Смертельный удар был нанесен ей не критикой со стороны философов и не смиренным отказом эмпириков от попыток понять мир, а внутренним развитием самой науки» [12,

с.102]. На многие лады уже перетолковывались знаменитые пригожинские слова о том, что современное человечество подошло к точке бифуркации, после прохождения которой будет осуществлен выбор одной из вероятных траекторий развития. Можно предположить еще один вариант толкования сказанного и

48

рассматривать отмеченную бифуркацию как точку, в которой человечество должно осуществить выбор новых способов мыслительной деятельности, развитие которых ему предстоит осуществить в ближайший исторический период.

Если допустить возможность написания истории развития способов мыслительной деятельности человека, то времена античности можно принять за особую точку, в которой возникли сами условия дифференциации способов мыслительной деятельности. На смену самому древнему способу мышления – мифологическому приходит новая мыслительная техника. Эта техника связана с разделением мифологической целостности и концентрированием внимания на отдельных ее элементах. Разделение целостности и концентрирование внимания на отдельных элементах становятся важнейшими процедурами этого нового способа мышления,

требующего развития умений ментальной фокусировки и

последующего связывания сформированных единичных фокусов.

Особенность отмеченной ментальной деятельности, развиваемой в античности, состоит в том, что она принципиально, в основе своей – диалогична.

Античный интерес к мыслительным процедурам как таковым,

интерес, благодаря которому получили развитие диалектика и формальная логика, можно назвать первой волной Возрождения. И

само Возрождение при этом толковать как рождение нового человека,

нового в смысле обретения новых, дополнительных мыслительных способностей и, соответственно, новых возможностей взаимодействия с окружающим миром. Появление специфических, принципиально иных культурных артефактов является результатом глубинных трансформаций самого аппарата мышления. Первая волна Возрождения связана с возникновением формально – логического мышления, которое добавлялось к уже сформированной способности мышления мифологического .

Вторая волна Возрождения есть Возрождение в его общепринятом понимании и связано со временами, следующими за средневековьем.

Само средневековье очень грубо можно определить как возвращение,

по сравнению с античностью, к доминированию мифологического способа мышления, развивающегося уже на базе христианского

49

мифа. Это новый виток активации мифологического мышления, с

определенными процедурными инновациями (к сожалению,

обсуждение этой темы выходит за рамки данного исследования).

Вторая волна ментального Возрождения вновь сопряжена с оттачиванием способности фокусировки на единичном. Только, в

отличие от античности, эта фокусировка осуществлялась не в форме диалогов, а преимущественно монологически. Внешние диалоги уступили место формированию внутренней ткани развития мысли.

Третьей волне Возрождения, наметившейся в европейской культуре к концу ХХ века, вновь предшествовали мифологические реминисценции. На смену христианскому мифу пришел миф атеистический и другие разновидности идеологических мифов. Таким образом, рассмотрение более чем двухтысячелетней истории развития способов мышления дает основание утверждать, что мифологическое мышление никогда не исчезало (и, вероятно, никогда не исчезнет) из общекогнитивного обращения. Обнаруживается определенный параллелизм в использовании различных способов мышления:

мифологического, формально-логического,… И потому появление и активная разработка новых мыслительных техник вовсе не означает изъятия из операционного обращения всего того, что уже было наработано человечеством на предыдущих этапах ментального развития. С третьей волной Возрождения человечеству был приоткрыт способ мышления, который вероятнее всего следует назвать мышлением многомерным. И если в постмодернизме важным условием для проявления этого способа мышления во всей его чистоте считалось необходимым изъятие любой внешней центровки,

что способствовало раскрепощению мышления в условиях

децентрализации, то в постнеклассической науке предлагался иное решение.

Здесь новые мыслительные процедуры обнаруживались на фоне утверждения принципа открытости в любых его проявлениях: от перехода к изучению открытых систем до призывов открытости науки другим сферам культуры.

В предисловии к работе И. Пригожина и И. Стенгерс [12, с. 11-33]

Э. Тофлер подчеркивает, что наука представляет собой открытую систему, которая погружена в общество и связана с ним сетью

50

обратных связей и испытывает при этом на себе сильнейшее воздействие со стороны окружающей ее внешней среды. В работах И.

Пригожина И. Стенгерс предложено несколько вариантов понимания

«открытости науки».

Открытость, во-первых, рассматривается как открытость к обсуждению результатов научных исследований в самой широкой культурной аудитории. Пригожин приводит по этому поводу интересные замечания Эрвина Шредингера: «Существует тенденция забывать, что все естественные науки связаны с общечеловеческой культурой…Та теоретическая наука, которая не признает, что ее построения, актуальнейшие и важнейшие, служат в итоге для включения в концепции, предназначенные для надежного усвоения образованной прослойкой общества,… непременно оторвется от остальной человеческой культуры; в перспективе она обречена на бессилие и паралич» [12, с. 61]. Позиция Шредингера абсолютно понятна, однако очевидно, что перевод результатов многих современных естественно-математических исследований в общекультурный контекст является достаточно сложной задачей,

требующей не только высокой научной, но и общекультурной эрудиции. Однако без этого перевода, без соответствующей трансляции самозамыкание науки становится равнозначным ее общекультурному отторжению.

Открытость науки, во-вторых, предполагает конвергенцию наук естественных и гуманитарных, которая нашла свое отражение в названии французского варианта книги Пригожина и Стейнгерс

«Порядок из хаоса». Книга называлась «Новый альянс». По мысли авторов, классическое разделение наук естественных и гуманитарных

«взорвалось» изнутри самой науки, ее «внутренним развитием».

Переход естественных наук к изучению открытых нелинейных систем объединил на уровне специфики и сложности объектов исследования специалистов гуманитарного и естественнонаучного знания. Таким образом возникла перспектива определенного синтеза.

Важнейшей причиной этого «синтеза» Пригожин считает отказ физиков от традиционного детерминистического подхода к миру. «Классическая наука, мифическая наука простого пассивного мира,

ныне – достояние прошлого» [12, с. 102]. И далее: «Классический