Тема 10 основные типологические черты и параметры политической системы современной россии

Возвращаясь к метафорическому образу человека, зажатого между двумя веками, который был использован З. Бжезинским для характеристики глобального перехода к постиндустриальной эпохе, когда большинство обществ живет одновременно в двух, а то и в трех стадиальных измерениях, можно отметить, что Советский Союз, достигнув немалых успехов в индустриальном развитии, оказался зажатым в тисках индустриальной эпохи главным образом благодаря своей политической системе, которая казалась столь адекватной индустриальной стадии, но стала главным препятствием при попытке выйти на новый виток развития.

Поэтому и выход из нее оказался столь болезненным и достался ценой немалых потерь. Но система разрушилась не в силу своей непрочности, а в силу отсутствия гибкости и достаточной открытости, чтобы адекватно аккумулировать в себя, переварить и усвоить веяния нового времени. И, переварив и усвоив, измениться самой – на все это она оказалась органически непригодной.

Механизм разрушения, запущенный самой сердцевиной тоталитарного общества, номенклатурной элитой при попытке осовременить систему, пробудил дремавшие в ней противоречия, привел к ее саморазорванности, имевшей проекцию на всю глубину общества. Демократическое движение, обозначившее парадигму политических изменений, отпочковалось первоначально именно от номенклатуры, но захватило значительную часть всего общественно-политического спектра.

Но не оно одно, а все общественно-политические силы (включая и разнонаправленно действовавших национал-патриотов, разных в каждой республике, ортодоксальных и радикальных коммунистов и даже конформистски настроенных центристов), действуя каждая по своей модели политического поведения и политической ориентации, разрывали систему изнутри.

В результате советская система, почти по теории большого взрыва, распалась на ряд различных по физическому объему, типу и генезису становления и развития политических систем, в основном по линиям административных границ бывших советских республик, При этом типы политических систем на постсоветском пространстве отличаются разительно: от прибалтийских республик, которые вполне вписались бы в типологию посткоммунистических восточноевропейских демократий, если бы не апартеид и присутствие нацистских элементов, претендующих на место в истэблишменте, до жестко авторитарных режимов в Узбекистане и Туркмении, от находящихся на перепутье между авторитаризмом и демократией Киргизии и Казахстана до ‘failed states’, наиболее вероятным претендентом на роль которого сегодня является Грузия.

Уже одно это говорит о том, что политическая система России не является и не может являться простым продолжением советской системы, ибо продолжают все пятнадцать республик, но каждая продолжает на свой лад. И уже в силу этих обстоятельств линейные сравнения с советской системой вряд ли будут адекватными.

С точки зрения некоторых внешних параметров политическая система нынешней России являет полную противоположность советской: с самого начала она формировалась как открытая и имплозивная. Мера открытости системы всегда относительна, здесь важен вектор, но в России до самого последнего времени она была такой, что являлась в некоторых отношениях даже препятствием в развитии: например, в силу почти абсолютной открытости границ. В то же время принципиально открытость системы стала фактором формирования достаточных параметров гибкости, являющихся одним из важных условий саморазвития, особенно в постиндустриальную эпоху.

Имплозивность, повернутость на внутреннее развитие, а не на внешнюю экспансию, является изначальной характеристикой современной российской системы, в отличие от позднесоветской. Правда, имплозивность, как и эксплозивность, могут являться временными характеристиками, и политические системы, особенно имеющие глобальную значимость, должны быть приспособлены к переходу из имплозивного в эксплозивный режим функционирования и обратно (что было показано нами на примерах как дореволюционной, так и советской систем). Применительно к нынешней системе, имплозивность еще не дала ярко выраженного экономического и социального эффекта (хотя пол сравнению с большинством других постсоветских систем он есть), но на политическом уровне – и в плане создания политических институтов, и в плане развития нормативной и других подсистем, и в плане процессов общественно-политической консолидации и государственно-общенациональной идентификации – этот эффект присутствует со всей очевидностью. Иначе говоря, процесс внутренней самоорганизации системы – а это уже признак зрелой стадии ее становления – протекает отчетливо имплозивно.

Проблема типологической модели системы тесно связана с проблематикой иерархичности. Традиционные политические системы строго иерархичны, и это обусловлено тем, что иерархический характер государства задает основные параметры всей политической системы. Поэтому для традиционных, авторитарных обществ понятия государства и политической системы практически синонимичны (что уже не совсем так применительно в современному, переходному авторитаризму). Эта синонимичность даже усиливается с жесткой, почти идеально выстроенной иерархичностью советского общества: недаром советские обществоведы почти неизменно рассматривали понятие политической системы в качестве синонима политической организации общества, и при этом такая политическая система, разумеется, рисовалась в виде строгой иерархии.

В демократических системах проблематика иерархичности не снимается, прежде всего потому, что не исчезает ни само государство, ни другие политические институты, структура которых также является иерархичной. Но, во-первых, роль государства перестает в них быть абсолютной, самодовлеющей. Несмотря на сохраняющийся рамочный характер государства в отношении ряда других институтов, подсистем, а в некоторых аспектах и к системе в целом (таких как государственные границы, некоторые монопольные функции и прерогативы), в отношении него начинают действовать существенные внутренние и внешние ограничители, снимающие или снижающие абсолютность его роли, Государство выступает пусть как наиболее важный структурный элемент, но все же лишь как один из элементов институциональной подсистемы. Оно испытывает постоянное внутреннее и внешнее воздействие со стороны демократических институтов и структур, таких как политические партии, СМИ, общественное мнение, структуры гражданского общества. Оно выступает как очень важный участник, но лишь один из участников политического процесса. Его действия жестко ограничены рамками закона.

Во-вторых, в качестве соучастников политического процесса (понимаемого здесь как процесс внутреннего развития политической системы) и отчасти конкурента государства выступают другие институты и подсистемы, иерархичность которых либо не одномерна (как, например, СМИ), либо вовсе отсутствует (как в институте общественного мнения), либо носит пульсирующий характер (как, например, в культурной подсистеме, где иерархичность создается за счет выстраивания парадигм, но парадигмы могут сменять друг друга, на время исчезать и появляться снова, а также накладываться одна на другую).

Наконец, в-третьих, абсолютность государственной иерархии снимается избирательным процессом, разделением властей и их конкуренцией в поле реального политического взаимодействия.

Представляется принципиально важным взглянуть на политическую систему России в ракурсе перечисленного.

Несомненно, что роль государства в ней остается столь важной, что его относительная слабость и неспособность выполнять ряд функций на этапе начального становления (а отчасти и по сей день) вызвало к жизни общественно-политическое течение, называющее себя «государственниками» и ратующее за усиление роли государства.

Вместе с тем, развитие подсистем политической системы, ряда демократических институтов шло параллельно с процессом становления государства, а иногда и опережающими темпами, что наложило естественные ограничители на место и роль государства, характерные для политических систем демократического типа или, по крайней мере, схожие и сопоставимые с ними.

Весьма примечателен в этом ряду уже отмеченный ранее факт единовременности, даже одномоментности становления государства и конституционного строя в декабре 1993 года. Государство в том общем виде, в котором оно существует (с известными модификационными корреляциями, разумеется) до сих пор, вступило в жизнь с теми конституционными ограничителями, которые не дают в полной мере развернуть его иерархический, авторитарный потенциал до абсолютного.

То, что этот потенциал есть, и он заложен в том числе и в конституционных основах, прежде всего в виде исключительных полномочий и прерогатив президентской власти, а также исполнительной власти в субъектах Федерации, вряд ли подлежит сомнению. Этот факт особенно настойчиво и во многом справедливо подчеркивается рядом либеральных критиков существующего режима (и, отчасти, существующего политического строя в ряде его основополагающих черт). Но при этом все же представляется, что некоторые из этих критиков утрируют реальное значение этих авторитарных черт, недооценивая действие существующих ограничителей.

Тот же избирательный процесс, несмотря на все искажения и деформации, которые происходят до, во время и после запуска механизма общефедеральных выборов, оказывается невозможным отрегулировать до полной однонаправленночти. Напротив, сам избирательный процесс был и остается сильнейшим естественным регулятором развития политической системы, ограничителем авторитарных тенденций.

Иначе обстоит дело в субъектах Федерации, где наблюдаются наиболее яркие образцы авторитарных моделей, но и там тень избирательного процесса, журналистских расследований, общественного мнения по крайней мере снижает во многих случаях полноту и неограниченность абсолютистских тенденций.

Некоторое усиление авторитарных тенденций в Центре начиная с 1994 года и особенно после 1999 года объясняется до известной степени реакцией на опасность приближения к модели ‘failed state’, когда центробежные тенденции, казалось, возобладали, и возникала угроза целостности государства, а, вместе с ним, и политической системы в целом. Эти опасности, до сих пор не до конца преодоленные, отразились, прежде всего, на модели политического режима, но имели, несомненно, и некоторые системные проекции.

Помимо этого, среди наиболее глубоких, фундаментальных проблем, выглядящих как ахиллесова пята существующей модели системы или, по крайней мере, резко контрастирующих с ее общедемократическим абрисом, следует прежде всего выделить такие как слабость (Или, как некоторые считают, отсутствие) структур гражданского общества, практическую неразвитость (или также отсутствие)реальной, жизнеспособной системы местного самоуправления, неустраненность зависимости судебной власти от исполнительной, что серьезно редуцирует принцип разделения властей.

Именно эти фундаментальные проблемы побуждают власть как-то повлиять прежде всего на низовые, глубинные процессы, руководствуясь опасениями по поводу недостроенности государственности и политической системы в целом. Опасность же поползновений государственной власти в плане «построения» гражданского общества и системы местного самоуправления заключается в том, что она переходит здесь границы своей компетенции, вторгается на чужое поле. Тем самым возникает искушение заняться социально-политической инженерией: если чего-то нет, надо его искусственно построить. А социальная инженерия, как мы видели, это даже не авторитарная, а тоталитарная тенденция.

Результатом таких действий может стать создание только имитационно-демократических моделей, на деле становящихся формами огосударствления тех проявлений общественно-политической жизни, которые могут возникать только под влиянием инициативы снизу, на местах и регулироваться, прежде всего, законами собственного естественно-исторического развития. Что из этого происходит, когда власть пытается имитировать общественные движения, инициативы, формы общественной жизни, хорошо видно на примере многих регионов, в частности Москвы, где имитация таких форм приводит к безальтернативности общественно-политической жизни, политической апатии и абсентеизму на местных выборах.

Проблемы усиления власти бюрократии, коррупции, олигархического перерождения целых секторов политической жизни также являются серьезными проблемными факторами развития политических структур и реального функционирования российской политической системы.

Все это вместе взятое, несмотря на отчетливый демократический характер конституционного строя, ряда подсистем и институтов и общей, рамочной конфигурации политической системы современной России, не дает сделать однозначный вывод об ее окончательном становлении как системы демократического типа.

По сути дела, несмотря на то, что политическая система в декабре 1993года, казалось бы, решительно и навсегда преодолела развилку «авторитаризм – демократия», заложенные в ней и развивающиеся в силу тех или иных условий и обстоятельств ростки авторитаризма (и даже, как мы видели, отдельных, но весьма примечательных тоталитарных тенденций), вновь ставят ее перед этой развилкой на новых этапах развития.

Можно сказать, что некоторые авторитарные и даже тоталитарные тенденции (отмечавшиеся, например, в США, Франции и других странах идеологами «новых левых» в 60-ые годы ХХ века) могут время от времени возникать и в более устоявшихся демократических системах (например, в тех же США под влиянием событий 11 сентября 2001 г. или в некоторых странах Западной Европы в связи с усилением в них радикальных националистических сил). Однако, хотя развитие любых политических систем всегда таит в себе известную долю непредсказуемости, устойчивые и развитые политические системы демократического типа все же выработали внутри себя сильнейшие механизмы противоядия развитию подобного рода тенденций в виде тех же структур гражданского общества, действующей политической оппозиции, СМИ и общественного мнения. Тем, кто в этом сомневается, достаточно было обратить внимание на волну антивоенных демонстраций, прокатившуюся по странам-участницам антииракской коалиции во время военной кампании в Ираке.

Однако применительно к российской политической системе доля непредсказуемости возрастает именно в силу недостаточной апробированности ограничителей антидемократических тенденций, а также отсутствия или слабости призванных играть существенную роль демократических институтов и структур.

Уже подчеркивалось при этом, что Огромную, далеко не предсказуемую роль в процессах и тенденциях дальнейшего развития политической системы могут сыграть события, развивающиеся на поле политической культуры, в зоне общественного мнения, где ситуация далеко не однозначна.

В силу этого, отмечая, что политическая система современной России, возникшая с существенными демократическими параметрами и структурами, продолжает развиваться в целом в русле этой модели, с учетом наличия в ней одновременно структур, черт и тенденций противоположного свойства, по крайней мере, преждевременно делать окончательные типологические выводы в ее отношении.