Глава 8

После установления границ с соседями друзья в спокойной обстановке обсудили свои дела. Было решено, выехать через три дня по делам Худа. В дорогу собирались Мысост, Машуко, Худ, Пака и один из его сыновей. Предполагалось, что друзья отправятся в Кабарду, и Пака хотел, чтобы младший из сыновей, шестнадцатилетний Чащиф, посмотрел дальние края. Мысост, не посвящая друзей, уже поручил женщинам изготовить подарки для родителей Худа, уверенный, что их путешествие завершится удачей. Подарки, в данном случае, были необязательны, но у Мысоста были свои планы.

Все участники похода были готовы и в назначенный день пятеро всадников на рассвете выехали на восход солнца.

Старшие ехали рядом, ведя неторопливую беседу. Младшие, приотстав, вели в поводу запасных коней. Время от времени Худ незаметно поглядывал на Чащифа. У парня были бездонные синие глаза обрамленные пушистыми ресницами и светлые рыжеватые волосы. И сам он был какой-то светлый, красивый необычной в здешних местах красотой, от чего страдал, мгновенно краснея, из-за каждого пристального взгляда. Но скоро Худ привык к нему и уже не обращал на это внимания, и Чащиф почувствовал себя совершенно счастливым.

Наступал сезон полевых выездов, когда князья со своими уорками выезжали в поле за добычей. Являясь главной военной силой адыгов, дворянское и княжеское сословия считали позором занятия каким-либо производительным трудом кроме военного дела. Весенние и осенние выезды в поле, по сути, являлись военными учениями с реальным противником. Здесь самой низкой ставкой была жизнь, а высшей – честь, достоинство и слава. Все добытое в этот период добро делилось поровну между всеми участниками, не взирая на происхождение и степень участия в наездах. Причем, князья, не придавая значения богатству, раздавали свою долю между подданными в своей вотчине. Это был период, когда нужно было держать ухо востро. Князья становились лагерем в укромном месте, а их младшие рыскали по округе, выискивая не слишком осторожных и внимательных хозяев. Они угоняли скот и даже людей, не гнушались и одинокими путниками. Наши путешественники знали об этом, но они были на абадзехских землях и особых предосторожностей не предпринимали. Однако к вечеру отряд пересек границу бесленеевцев (племя адыгов).

Пака выбрал дорогу, которая вилась у подножья гор. Она была опасней, но короче и удобней для их цели. Именно в этих местах могли укрываться отряды, занимающиеся наездничеством, поджидая скот из горных пастбищ. Не дожидаясь ночи, Пака выбрал укромную опушку с родником у подножья горы для стоянки. Старшие спешились, а Худ с Чащифом отправились на разведку. Машуко даже не стал наставлять Худа, считая, что он уже достаточно закаленный и опытный воин.

Юноша, оставшись один со своим сверстником, моментально преобразился. Беспечность, с которой он ехал весь день, куда-то пропала - он чутко слушал и зорко смотрел. В отдалении от своего стана разведчики обнаружили двух всадников, таких же молодых, как и они сами. Не было сомнений, что это люди из княжеского выезда. Их одежда говорила о том, что это молодые уорки. Чащиф хотел предложить схватиться с ними, но Худ молча наблюдал, и он не решился, зная, что Худ участвовал не в одной схватке.

Молодые уорки проехали, не обнаружив их, в сторону лагеря, но Худ оставался на месте по непонятной Чащифу причине. Но вот всадники скрылись, и из леса показался еще один всадник. Только тогда Чащиф вспомнил, что открытые места они с Худом проезжали по очереди. Пропустив третьего всадника, Худ тронул коня, но на открытое место выезжать не стал. Ему теперь приходилось приглядывать и за Чащифом. Княжеских разведчиков ребята не упускали из виду. Вскоре стало понятно, что рано или поздно они обнаружат лагерь путешественников.

Худ подозвал Чащифа.

- Эти молодцы вряд ли нападут на лагерь, - рассуждал он, - но коней могут попытаться угнать. Ты хорошо справляешься с арканом, сегодня это будет твоим оружием. Подбирайся поближе и, когда они попытаются предпринять что-либо, бери одного из них. Сделай это без лишнего шума и постарайся не причинить вреда. Потом старшие разберутся.

Как и предполагал Худ, молодые уорки, обнаружив лагерь, сошлись и наметили план действий. В это время Худ и Чащиф, спешившись, подобрались к ним совсем близко. Можно было взять их тут же, но они, во-первых, еще ничего плохого не сделали, во-вторых, могла пролиться кровь. Худ этого не хотел.

Уорки ждали. Наверное, решили действовать в темноте. Худ подкрался еще ближе. Сумерки стали гуще. Уорки зашевелились, один из них выдвинулся вперед. Худ коротко свистнул, и два аркана с разных сторон взметнулись одновременно. Два конокрада мешком свалились на землю.

- Уходи быстро, нас схватили, - крикнул один из них.

Третий хлестнул коня и рванулся в сторону своего лагеря. Худу представилась возможность воспользоваться пращой, которая всегда была у него в руке. Всадник, мешком вывалился из седла. В несколько минут уорки были связаны. Парни водрузили плененных на коней, и вышли к своему лагерю. Старшие уже ждали их.

Мысост встретил их довольной улыбкой.

- Я уже думал, что вы упустили их, - сказал он, - даже сам готовился встречать.

- Это они виноваты, - смущенно сказал Худ, - мы не хотели брать без вины, а они ждали слишком долго.

- Правильно сделали, только этот мне не нравится, что-то долго он не приходит в себя. Ну-ка принесите сюда воды.

Общими усилиями парня привели в чувство. Мысост внимательно осмотрел его. Оказалось, что он вывихнул плечо и сломал ключицу, нога тоже была не в порядке. Выяснить его состояние было нелегко. Парень терпел боль и не жаловался, но бывалые воины оказали ему необходимую помощь – вправили плечо и перевязали. Зная, что парни, тем более уорки, не смирятся с пленением, Пака предупредил:

- Не делайте глупостей, ничего хорошего из этого не выйдет. Утром доставим вас к вашим предводителям.

Но предупреждение не возымело действия. Уорки за ночь в полной тишине предприняли несколько попыток освободиться от пут. Время от времени Худу приходилось подавать голос, чтобы пресечь эти попытки, особенно удивлял раненый. Наконец рассвело, и лагерь стал собираться в дорогу. Мысост подошел к раненому и помог встать.

- Где ваша стоянка? Сможешь добраться самостоятельно? – спросил он как бы невзначай.

- Конечно, - впервые подал голос парень.

Чащиф подвел коня и помог ему сесть. Пака вернул оружие за исключением шашки.

- Шашка пока останется у меня, чтоб ты не натворил глупостей, - сказал он, - езжай к своим. Друзей твоих мы привезем. Предупреди, что Бгырыс Машуко едет с друзьями, - Пака посмотрел на Мысоста – тот одобрительно кивнул.

Услышав к кому, попал в руки, уорк побледнел, но что сделано, то сделано, и он с опущенной головой тронул коня. Путешественники выехали чуть погодя.

Пака упомянул о Машуко не случайно. Он был уверен, что рассказы о нем уже достигли всех уголков Черкесии. Это предостережет наездников от необдуманных действий. Имя Мысоста было не менее знаменито, но он хотел, чтобы молодые уорки получили хороший урок. Пленение простым крестьянином, хоть и знаменитым, было вдвойне обидно для дворянина.

По приезде раненого, лагерь наездников загудел, как пчелиный улей. Горячие головы вскочили на коней, но предводитель остановил их. Выслушав вестника, он задумался. Конечно, обидно, что парней пленили, но им не причинили зла, хотя могли, и было бы справедливо. К тому же обидчики сами ехали к ним. Это говорило о многом, прежде всего о том, что они уверены в себе.

Лагерь в напряженном ожидании встречал путешественников. Как только они показались на опушке, многие узнали Мысоста и его неизменного спутника Паку. По родовитости Мысост не уступал большинству дворян, собравшихся в лагере, и это остудило многих. Их встретили с подобающим уважением. Мысост кивнул в сторону связанных уорков.

- Заберите их и хорошенько поучите. Их пленили вот эти ребята. Нам даже не пришлось оторваться от своей беседы.

Старшие удалились. Присутствие среди обидчиков Мысоста решило все вопросы. Князь принял его как дорогого гостя. Впрочем, путешественники не долго задержались в лагере, но Мысост успел поговорить с князем, который добавил им уверенности в том, что поиски они ведут в верном направлении. Князь, лично познакомившись с Машуко, сожалел, что путники не могут погостить у него дольше. Провожая гостей, он обратил внимание на гневные взгляды, которыми уорки обстреливали Худа с Чащифом.

- Наши молодцы горят желанием схватиться с вашими ребятами, - сказал он.

- Я бы не советовал, - ответил Мысост, - Худ бывал в таких переделках, что многим опытным воинам и не снилось.

- Да, если он хоть немножко похож на своего отца, то мы еще не раз услышим о нем, - задумчиво сказал князь.

Последние слова он произнес, когда путники были уже в седлах, и Худ услышал их. Волнение подкатило к горлу, он понял, что речь идет о нем, но спросить об отце не решился, а старшие, пока с ними были провожатые, не говорили на эту тему.

Как только распрощались, Мысост подозвал Худа.

- Расскажи, мой мальчик, все, что помнишь из самого раннего детства, - попросил он, - тебе никогда не вспоминались непонятные слова?

Худ задумался. Его не раз пытал Машуко и ничего нового он добавить не мог, но последний вопрос Мысоста всколыхнул в нем какие-то ассоциации. Ему вспомнились бесконечные насмешки сверстников в детстве.

- Слов я не помню, - сказал он, - но в детстве меня дразнили «косноязычным». Может это что-нибудь значит?

- Возможно и так, - проговорил Мысост, - я думаю, князь прав. К Кубани можно выехать подножиями гор или долиной Инжиджа, и дальше к Машуку. По пути проверим предположение князя. Если они подтвердятся, все будет намного проще.

Приняв решение, всадники перешли на легкую рысь. На следующий день они ехали уже по абазинским землям. Переправившись через Лабу, заехали в абазинское село. Мысост и Машуко намеренно выбрали подворье родовитого дворянина для постоя. Пака с парнями остановились по соседству.

На утро Мысост уже знал, в каком направлении держать путь.

К полудню следующего дня они выехали по взгорью к нужному месту. В поисках удобного спуска Худ и Чащиф объездили округу. Долина располагалась между скалистыми обрывами. Внизу, извиваясь серебристой лентой, несла свои воды река, теряясь далеко на севере. Спуститься к ней можно было по узкой косе, где сходились два ущелья. Коса в конце превращалась в высокий и узкий скальный выход. Начав спуск, путники были очарованны открывшейся картиной. В скальной косе оказалась дыра в форме яйца размером с большой дом. Ниже на ровной площадке лежало огромное каменное яйцо. Казалось, сказочный великан приготовил кольцо, чтобы привязать к нему противоположные скалы. Сквозь кольцо виднелась старинная башня на дальнем взгорье, прикрывающая небольшое селение. Башня стояла над самым обрывом. Внизу бесновалась бурная река. Должно быть, оттуда видна вся долина от начала до конца.

Мысли всадников прервал голос Худа.

- Посмотрите, там что-то происходит, - острые глаза юноши различили, как со стороны башни из зарослей у реки выскочило несколько всадников.

Понять, что происходит, было невозможно, кроме того, что кони неслись во весь опор. Ничего не было слышно, а сами всадники едва различимы. Худ насчитал пятерых, спустя недолго появился еще один, но первые скакали все быстрее.

- Их пятеро и кажется, за ними гонятся, - заметил Худ и, в замешательстве, добавил, - но всего лишь один.

- Ну, что ж, - Мысост посмотрел на товарищей, - надо помочь тем, кого меньше. Ну-ка парни, покажите копыта своих коней.

Всадники лавиной скатились по склону и по ложбинке выехали в долину. Парни намного опередили своих старших товарищей, которые не очень торопились, желая посмотреть на молодежь в деле. В отличие от молочных братьев Машуко был совершенно спокоен за своего воспитанника. Выскочив из ложбины, он увидел, как Худ и Чащиф неслись наперерез всадникам. Теперь было очевидно, что они убегают от преследователя, который периодически пускал в них стрелы. Ему удалось достать одного, но тот остался в седле, несмотря на стрелу, торчащую в спине. На холке коня одного из преследуемых лежал человек. Присмотревшись, Машуко понял, что он, скорее всего без сознания. Не доезжая до Худа, который опередил своего друга, беглецы пустили в них стрелы и свернули в сторону реки.

Теперь стало ясно, что это разбойники, и Худ без суеты наложил стрелу на тетиву и, приподнявшись из седла, прицелился. С первого же выстрела он снял одного из бандитов и хлестнул гнедого. Друзья опередили преследователя. Чащифу удалось подстрелить коня отстающего всадника. Худ мгновенно настигнув его, выхватил из седла, тем же приемом, что научил его Машуко, но бросил на землю, не заботясь о его безопасности. На скаку он крикнул Чащифу, чтобы не стрелял в того, кто несет человека. Чащиф достал еще одного. На этот раз пострадал передний. Всадники вылетели на старицу с каменным дном. Оставалось пересечь его, чтобы скрыться в густом ивняке. Худ удачно метнул аркан в хищника с ношей. Седок затих, ударившись о камни. Конь продолжал свой бег за ведущим, но уже не так резво, как с седоком. Худ боялся, что пленный упадет на камни. Мимо него стрелой пролетел преследователь и перед последним прыжком в заросли достал беглеца. Конь взметнулся, и всадник надвое развалившись, исчез в кустах. Мужчина поймал коня, бережно снял ношу и опустил на островок мягкой травы.

Скоро все путешественники собрались вокруг него. Глубокая скорбь застыла на его лице. Видно было, как на глазах старел этот мужчина. В бурке оказалась молоденькая девушка. Чистое обескровленное лицо дрогнуло, и на мгновенье открылись огромные глаза небесной голубизны. Она беспомощно посмотрела на мужчину. По щеке скатилась крупная слеза, и глаза подернулись дымкой. Мужчина что-то говорил ласково на непонятном языке. Казалось, он уговаривает ее, не понимая, что она уже умерла. Путешественники, опустив головы, стояли вокруг, не решаясь потревожить скорбящего.

Худ в замешательстве прислушивался к словам. Он слышал этот язык, он был ему знаком, но непонятен. Машуко осторожно тронул мужчину за плечо, тот что-то сказал, но не получил ответа и поднял голову.

- Вы адыги? – полувопросительно сказал он, - Это моя дочь. Бедный ребенок. Она ходила за водой и такое несчастье. Как же теперь быть? Мне надо уезжать. Кто же за ней будет ухаживать? У нее, кроме меня никого нет, - беспомощно проговорил он и снова опустил взгляд.

- Брат мой, крепись, она умерла, - сказал Машуко и снова попытался поднять убитого горем отца.

Абазин застыл, осмысливая только что услышанное. Медленно и осторожно перевернул тело на бок. Почти по самую рукоятку в спину девушки вошел кинжал. Осиротевший отец испуганно рассматривал свою руку по локоть испачканную в крови. Вдруг он вскинул налитые кровью глаза и закричал жутко, яростно, как раненый зверь, потрясая кулаками небу. Затем он встал с колен и бросился к похитителю, лежавшему шагах в двадцати. Тот был мертв. В бессильной ярости несчастный пнул ногой труп.

- Пропади ты пропадом! Пусть очаг твой остынет и род твой исчезнет навечно! Что сделал тебе этот ребенок? За что ты убил ее? Будь проклято племя, породившее зверя, поднявшего руку на женщину! – мужчина затравленно оглянулся вокруг, спохватился, что дал волю чувствам и, собравшись с силами, подавил свою скорбь. Еще некоторое время он стоял, уставившись невидящим взглядом на скалы.

Машуко вытащил кинжал из тела и отбросил в сторону. Мысост что-то тихо шепнул Чащифу, и тот ускакал к запасным коням, которые остались в ложбине. Скоро он вернулся с небольшим свертком.

Когда абазин вернулся, тело девушки лежало на кошме, завернутое в белую шелковую материю. Отец поднял тело и положил на коня.

- Помогите мне похоронить ее, - тихо сказал он и, не оборачиваясь, поехал от реки.

Путешественники последовали за ним. Абазин направился к западному склону, туда, откуда они совсем недавно спустились. У подножья отвесной скалы они остановились.

- Я знаю, что это против обычаев, но в середине этой скалы есть орлиные гнезда, - сказал абазин, - они укрыты от непогоды и зверей. Я мечтал, чтобы меня похоронили там, но дочь опередила меня. Я думаю, здесь ей будет хорошо, она первая будет встречать солнце.

Мужчины соскочили с коней и опустили тело на землю. Мысост кивнул парням, и они поскакали к тропе, по которой спускались вниз. Абазин стал ловко подниматься по отвесной скале. На высоте около пятидесяти шагов он исчез. Здесь была прямоугольная выемка, в которой он свободно умещался.

Худ с Чащифом были уже наверху и спускали веревку. Абазин приготовил площадку и подал знак. Парни подняли тело, затем и плоский камень, который абазин уложил на краю площадки и уже по веревке спустился вниз.

Мужчины присели на камнях.

- Кто эти люди? – спросил Машуко. – Лицом они похожи на нас, но одежда не наша.

- Будь они прокляты! – сказал Хамыш – так звали абазина, - эта звериная орда появилась в горах некоторое время назад. Раньше они нас не беспокоили, сейчас, видимо почувствовали силу или, наоборот, у них безвыходное положение – не знаю. Они недавно начали совершать набеги на наши селения. Нападают из-за угла. В основном на женщин и девочек. С мужчинами сражаются только, если им деваться некуда. Женщин уносят. Если случается погоня и есть опасность стычки, они убивают добычу. Разве дикари, поднимающие руку на женщин, могут считаться людьми? – с надрывом в голосе спросил он и продолжал, - несколько лет назад они унесли мою жену и убили пятилетнего сына. Мы с дочерью остались одни. И вот снова эта напасть.

- Ведь это наши горы. Неужели трудно найти их и уничтожить? – негодуя, спросил Машуко.

- Пока нам не удалось найти их, да и не многих коснулась эта беда, но придет время и, они заплатят за все. Во всяком случае, они умеют нажить себе врагов, - глядя куда-то в пространство, угрожающе сказал Хамыш, и Машуко понял, что несчастный уже избрал для себя незавидную долю мстителя.

Абазины, родственное адыгам племя, говорили на другом языке, но уклад и обычаи были одинаковые, и путешественники глубоко сочувствовали Хамышу, но сейчас ничем не могли помочь его горю.

- А вы, я вижу, едете издалека. Скоро ночь, оставайтесь у меня, - предложил Хамыш.

- Долгих лет жизни тебе, - ответил Пака, - но у тебя горе, тебе не до гостей, у тебя будут другие дела. Скажи, чем мы могли бы помочь тебе?

- Вы все, что могли, уже сделали для меня и моей дочери. Я вам благодарен. Понимаю вас и настаивать не буду, у вас свои дела. Вижу, вы впервые в наших местах, может, я вам смогу быть полезен?

Друзья переглянулись и, Мысост решился спросить.

- Возможно, ты что-нибудь слышал: не было ли в этих краях лет восемь- десять назад нападения на аталыка, который ехал со своим каном*¹⁴? В той стычке погиб аталык, а может, и все кто был с ним.

Хамыш задумался, друзья ждали с напряженным вниманием. Наконец, абазин заговорил.

- Я не много знаю, да вряд ли кто-нибудь скажет больше, но, похоже,

это то, что вы хотите знать. Загадочная история. Точного времени я не помню, но один из уорков князя Бибердова пропал со своим каном. С ним было еще двое или трое людей. Это было лет десять назад, или около того. Загадочная, потому что он был один из самых известных воинов в нашем краю, а исчез без следа. Сколько ни искали, узнать ничего не смогли. Попробуйте порасспросить его сына. Он живет в третьем селении отсюда над утесом.

У реки, напротив башни Пака отпустил Хамыша, и кони ускорили бег. Перед сумерками всадники въехали в нужное селение. Первый же встречный, у которого Мысост спросил дорогу к подворью уорка, ответил на вопрос и пригласил переночевать. Пака с юношами принял приглашение, а Мысост и Машуко отправились дальше.

Кунацкая уорка располагалась, как и полагается, ближе к воротам под-

ворья. Заметив спешивающихся гостей, один из дворовых подбежал и принял коней. Мужчины вошли в дом. Спустя недолгое время в кунацкую вошел мужчина почтенного возраста, поздоровался. Следом вошли молодые люди и предложили гостям умыться, другие стали заносить угощения. По всему видно, в этом доме всегда были готовы принимать гостей. Пока накрывали ана бысым вел беседу, обычную в таких случаях. Усевшись за столики и отведав первые блюда, Мысост обратился к нему.

- Я знаю, что обычай не позволяет тебе спрашивать о нашем деле, но в этом секрета нет. Более того, желательно решить его как можно быстрее. Если бысым не возражает, мы хотели бы приступить к нему.

- Мы в вашем распоряжении, и, если дело не терпит, нет ничего зазорного в том, чтобы немедленно взяться за него. Мы с удовольствием сделаем все, что вы потребуете.

Эти слова не были данью вежливости. Ни один адыг, даже самый немощный не позволил бы себе не уважить желания гостя и, хотя бы в малейшей степени, оставить его неудовлетворенным.

- Дело наше не секретное, но очень щепетильное, - начал Мысост и бысым посмотрел на молодого человека, который стоял в дверях, приглядывая, не нуждаются ли в чем гости. Парень вышел и Мысост продолжил.

- Мы слышали, что много лет назад пропал хозяин этого дома вместе со своим каном. Мы хотели бы подробнее узнать об этой истории, особенно о кане – кто он и откуда? Может быть, у него были какие-то особые приметы? Я понимаю, что это болезненная тема в этом доме, но, поверьте, мы интересуемся не ради праздного любопытства.

Бысым задумался, в глазах его отразилась боль. Он с подозрением посмотрел на гостей, но они терпеливо ожидали ответа. На открытых лицах он увидел неподдельное сочувствие.

- Это случилось двенадцать лет назад. До сих пор мы не знаем, что произошло с ними. Кану шел шестой или седьмой год. Он сын весьма родовитого кабардинского дворянина. К тому времени он в этом доме прожил около пяти лет. Хороший мальчик, смышленый, но, к сожалению, я не знаю об особых приметах. Это может сказать, наверное, только приемная мать. Мне кажется, вы не хотите, чтобы она лишний раз волновалась. Я бы тоже не хотел беспокоить ее без крайней нужды, - старик волновался и теперь адыгские слова произносил с заметным акцентом.

- Мой друг расскажет тебе всю историю, и ты сам реши, как поступить, - предложил Мысост.

До сих пор Машуко слушал, не вмешиваясь в разговор, но к концу своего рассказа, неожиданно для себя, стал волноваться.

- Этот юноша мне больше, чем брат. Он вернул меня к жизни. Я дал слово матери, что найду его родителей. Наши поиски привели к вам, но я не хотел бы ошибиться. Многие могут найти в нем различные сходства с вашим мальчиком, но у него есть особая примета, которая исключает малейшую ошибку. Наш парень здесь, недалеко и я хочу, чтобы его опознали по этой примете, - закончил он. Голову, словно тисками, сжимало волнение.

- Вижу, без хозяйки нам не обойтись, но она не совсем здорова. Извините меня, я не надолго оставлю вас, - бысым встал, позвал парня.

- Освежи ана для гостей, - велел он и вышел. Он скоро вернулся и занял свое место.

- Я попросил невестку выяснить то, что нас интересует. Она умная женщина, надеюсь справится.

Мужчины продолжали беседовать и закусывать, но все трое с нетерпением ждали известий. Бысым несколько раз предлагал поднять роговые кружки, но гости, да и сам бысым пригубили лишь самую малость. Но вот открылась дверь. В кунацкую вошла женщина, ослепительно красивая в своей зрелости. Мужчины разом встали. Благородная дворянка почтительно приветствовала гостей.

- Простите меня, что беспокою вас, но я женщина и у меня нет сил бороться со своими слабостями. Наша невестка решила вдруг допросить меня о моем мальчике – Каншао. Сердце матери трудно обмануть. Я поняла, что это связано с нашими гостями. Еще раз простите меня, но лучше меня никто не ответит на ваши вопросы. И не жалейте меня, - с достоинством произнесла гордая женщина, - лучше знать горькую правду, чем всю жизнь, сомневаясь, гадать.

Узнав, в чем дело, она потребовала привести Худа. Волнение женщины и ее требование без объяснений, сказали Машуко больше, чем слова, и он немедленно отправился за воспитанником.

Как только женщина увидела его, слезы навернулись на глаза и, она прижала его к груди.

- Это мой Каншао, оставьте нас с Машуко, пожалуйста, - попросила она.

Когда мужчины вышли, она повернулась к Худу и опустилась на колени.

- Давай-ка, снимем левую ноговицу, мой мальчик, - попросила она. Худ покраснел, но просьбу женщины выполнил. Женщина сквозь слезы гладила и целовала застарелые шрамы на икрах, приговаривая, - мой Каншао, мой мальчик, наконец-то нашелся. Ты помнишь, как, катаясь на коне, зацепился за сук старой яблони? Как я негодовала на следующий день, снова увидев тебя на коне! Какое счастье, что я снова вижу тебя!

Машуко вышел. Худ, красный от смущения, волнения и непослушно появившихся слез, ласково обнимая, поднял ее.

- Не плачь нана, я больше не потеряюсь.

Справившись с волнением, приемная мать Худа или Каншао, как звали его на самом деле, вытерла слезы, еще раз поцеловала кана и позвала мужчин.

- Сынок, - обратилась она к парнишке, прислуживавшему гостям, - поезжай к Айтечу, расскажи, что Каншао нашелся. Пусть поторопится.

К приему гостей адыги всегда относились очень серьезно, но с этой минуты в дворянском подворье все преобразилось. Загорелись факелы, засуетились дворовые. Радостная весть разнеслась по селению. Несмотря на поздний час, люди заполняли двор и кунацкую. Возбужденные селяне готовились к большому празднику. Приемная мать увела Каншао к себе и, пользуясь тем, что старший сын еще не приехал, беседовала с ним обо всем, что с ним произошло за время отсутствия.

Она сразу же отправила посланца за Пакой с настоятельной просьбой почтить ее дом своим присутствием. У адыгов считалось дурным тоном в гостях менять своего хозяина. Однако бысым Паки вместе со своим гостем, учитывая исключительные обстоятельства, принял приглашение. В кунацкой часто прерывалась беседа. Тхамада знакомил прибывающих с гостями.

Около полуночи со двора послышался шум, и в кунацкую вошел князь в сопровождении своих уорков. Услышав добрую весть от гонца, князь со всем отрядом принял приглашение Айтеча.

Быфана*¹⁵ - приемная мать, собрала совет, где было решено, что волей судьбы настоящим аталыком является Машуко. Никто не стал оспаривать его решение доставить Каншао настоящим родителям. В благодарность, Машуко были сделаны дорогие подарки. Последний, в свою очередь, подтвердил право семьи Айтеча на аталычество и предложил провести обряд посвящения в мужчины.

- Каншао не раз рисковал жизнью, - сказал он, - но поскольку мы до сих пор не знали кто его настоящие родители, он остался не бритым. Я считаю, что он уже стал настоящим мужчиной и может пройти соответствующее испытание.

Предложение было принято, и на следующий день назначили испытания. В этом и близлежащих селениях были еще юноши, которые готовы были пройти его. Они стали спешно готовиться. Это были не простые испытания. Здесь не допускались никакие поблажки. Любая, даже самая незначительная ошибка влекла за собой добродушное пожелание успехов в следующем году.

Каншао не мог, не волноваться, но умело скрывал это за стеснительной улыбкой. Вечером он спросил Машуко:

- А почему этот обряд называют «прислонить кораг*¹⁶».

- Ты ведь знаешь, для чего используется этот шест. Представь себе; его

ставят вертикально и обметывают вокруг него стог. Затем несколько таких же шестов прислоняют к стогу, и уже никакое ненастье не унесет и не испортит сено, - Машуко сделал паузу, - вот и мужчина должен быть и стержнем и хранителем не только своей семьи и рода, но и своей родины.

Перед началом испытаний Машуко, волнуясь, напутствовал своего воспитанника:

- Не забудь, Каншао, это не состязания. Здесь главное не умение управляться с конем или владеть оружием. Главное - знание обычаев и умение исполнять их. Не волнуйся и не торопись. Прежде чем отвечать – думай. Наши обычаи многочисленны, разнообразны и трудны, но каждый мужчина должен знать их. Может быть, это самое трудное испытание в твоей жизни. Никто не будет смеяться над тобой, никто, кроме нас с тобой, тебя не осудит, если ты допустишь ошибку. Иди с богом, я надеюсь на тебя.

Каншао предстал перед выборным жюри из старейшин, отличившимися своей мудростью. Они были из разных сословий. В этом испытании все были равны, независимо от происхождения каждый должен знать и неукоснительно соблюдать обычаи.

Еще не задан вопрос, а испытание уже началось. Жюри пытливо присматривается, как подходит к ним Каншао, как приветствует, как держит себя, даже выражение лица имеет для них значение. Каншао отмечает, добродушные лица, кто-то, шутя, подбадривает и, - ни одного строгого взгляда. Его начинают спрашивать. Это обычная доброжелательная беседа, но она продолжается не долго. Жюри переглядывается и один из них обращается к Каншао:

- Обычаи ты знаешь неплохо, но вот еще поручение. Один из наших товарищей задерживается. Оседлай коня и узнай в чем дело.

Конь стоит у коновязи, седло рядом. Старшие внимательно следят за действиями Каншао, вплоть до того, как он держит плетку. Возвращаясь вместе со стариком, он держится, как и с Машуко – чуть приотстав, слева. Каншао расседлывает коня. Старик доволен – Каншао сделал все, как положено. Он выдержал главные испытания, дальше будут состязания; в скачках, джигитовке, стрельбе, в метании камней и бревен, но результат здесь не так важен, надо уметь все это делать..

Вечером Каншао и Чащифу преподнесли рог с вином. Вина было всего несколько капель, но это было знаком того, что они успешно выдержали испытания.

Торжества, по случаю счастливого возвращения Каншао и посвящения его в мужчины, продолжались не один день. Машуко торжественно обрил его и оставил на макушке оселедец. Были устроены большие гуляния с танцами, играми. Теперь в них обязательно принимал участие и Каншао. За ним пристально наблюдали селяне, но особенно ревниво следил Айтеч.

Он был старше Каншао лет на пять – семь, помнил его мальчишкой и

радовался каждому успеху названного брата, больше чем собственным. Обремененный многими обязанностями, он не участвовал в состязаниях, но, наблюдая за ними, он и не помышлял, что мог бы соперничать с Каншао. Лишь в танцах тот чувствовал себя неуверенно. Бойкие, веселые абазинки смутили его, и он с неохотой вступал в круг. Но, в конце концов, и он сбросил скованность смотрин и от души повеселился.

Каншао был рад, что Айтеч относится к нему, будто не было многих лет разлуки. Он с удивлением прислушивался к новому ощущению родства, которое внушали ему Айтеч и приемная мать. Это было удивительное чувство, а иметь старшего брата и мать – это так радостно и надежно, что чувствам было тесно в груди. К сожалению, к этой радости примешивалась грусть от предстоящей разлуки. По окончании торжеств они без задержек намеревались продолжить путь в Кабарду.

Предположения Мысоста о настоящих родителях Каншао подтвердились. В Кабарду отправились гонцы с радостной вестью. Машуко был готов к выполнению своего обещания. Впрочем, Каншао считал, что он его уже выполнил и, понимая, что скоро они надолго, если не навсегда, расстанутся, радовался каждому часу, который предстояло им быть еще вместе.

Однако время шло неумолимо. Торжества закончились. Настал день отъезда. К группе Машуко присоединились Айтеч со своими людьми. Не дожидаясь возвращения гонцов, отрядом более десяти человек выехали в Кабарду. На следующий день они уже были на берегу Кубани.

В преддверье зимы, река обмелела, и переправа не доставила хлопот. Отряд направился в сторону Машука и двигался достаточно быстро, не встречая никаких препятствий. В этих местах рыскали отряды ногайцев, которые не прочь были поживиться скотом и людьми, но нападать на вооруженных воинов у них не было резона, а редкие путешественники, завидя крупный отряд всадников, старались избежать встречи.

После полудня небо затянуло тучами, временами стал накрапывать мелкий осенний дождь, обещая затяжную непогоду. К вечеру добрались до окрестностей Машука и остановились на ночевку на опушке леса. Здесь нужно было опасаться нападения на табун. Путешественники выставили на ночь караул, несмотря на то, что за день они не встретили ни селений, ни людей. Ночь прошла спокойно. Под утро дождь превратился в обложной, окутав окрестности сплошной пеленой.

Каншао с товарищами наблюдали, как несколько всадников, внезапно выскочив из ближних зарослей ольшаника, ускакали восвояси, не дождавшись, когда караульные потеряют бдительность.

Мысост рассчитывал, что к вечеру отряд будет на месте. Поздним утром, у переправы через Малку отряд встретился со своими гонцами, которых не ожидал увидеть. Они сообщили неприятные новости.

О том, что в Кабарде неспокойно, знали во всех адыгских землях. Сторонники князя Темрюка Идарова, тестя царя урысов, продолжавшего дело своего отца Инала по объединению адыгских земель, были втянуты в бесконечные междоусобные войны. До западных адыгов доходили вести о попытках примирения. Однако столкновения между враждующими кланами продолжались.

Гонцы сообщили, что отец Каншао, будучи сторонником Идаровых, вынужден был днем раньше выступить со своим отрядом на защиту интересов своего князя. Гонцы рассказали также о месте встречи противников. Весь отряд был расстроен новостями. Мысост никак не мог примириться с тем, что в пору, когда адыгов терзали захватчики со всех сторон, они же проливали братскую кровь во имя амбиций великих князей. Он не был сторонником возвышения одного князя над всеми, но считал, что все разногласия между адыгами должны решаться путем переговоров. Посоветовавшись с друзьями, Мысост решил попытаться помешать кровопролитию. Отряд скорой рысью направился к месту встречи противников.

Во второй половине дня дождь ненадолго прекратился. Вдали на большом лугу между лысой горой и лесом, путешественники увидели большое скопление всадников. Сердце Мысоста дрогнуло – они опоздали. Сражение уже началось, и теперь невозможно остановить его, но Мысост все же прибавил ходу.

Ни абадзехи, ни абазины не могли вмешаться в сражение. Когда они оказались ближе, стало ясно, что бой начался давно, и никто не собирался уступать. Ряды противников редели. Мысост все же решил попытаться остановить кровопролитие, но его опередил отряд ногайцев, незаметно подошедший со стороны лысой горы.

- Разве местные ногайцы враждуют с адыгами? – удивленно спросил Машуко, - я слышал, что у них здесь добрососедские отношения.

- Так оно и есть, - наблюдая за происходящим, ответил Мысост, - но здесь не может быть добычи. Наверное, они выполняют союзнический долг перед одним из предводителей, а к началу сражения опоздали. Во всяком случае, эту бойню надо остановить.

Скорее всего, Мысост был прав, но простые войны не всегда понимают политику своих предводителей. Как только отряд ногайцев появился в поле зрения сражающихся, адыги немедленно объединились против общего врага. Все же степняки стали теснить их.

Мысост придержал коня, как только они появились. Через несколько минут в рядах степняков появилась некоторая неуверенность. Они не ожидали, что противники, только что сражавшиеся насмерть, могут объединиться. Легкая растерянность овладела ими. Мысост безошибочно уловил этот момент и махнул рукой. Боевые кони, с трудом удерживаемые седоками, рванули с места.

Ногайцы оказались меж двух огней, но отступать им было некуда. Помощь, пришедшая адыгам, многократно увеличилась своей неожиданностью. Степняки сражались отчаянно, но участь их была предрешена. У них не оказалось здесь союзников, как предполагалось и, они стали выходить из боя, а не сумевшие вырваться из сечи, дорого отдавали свою жизнь. Много адыгов полегло в этом бою.

Машуко с Каншао, уже привычно, сражались бок о бок. Врезавшись в гущу противников, они, будто горный поток, пробивающий себе дорогу среди камней, прорубались навстречу кабардинцам. Трупы людей и бесхозные кони в густой толчее не давали подступиться к ним с боку. Сея панику среди животных, своих хозяев защищал и Цира. Как только очередной противник появлялся около Каншао или Машуко, он тут же набрасывался на коня противника и рвал его. На поле битвы уже стали образовываться островки дерущихся. Иногда ногайцы окружали адыга, иногда адыги окружали ногайцев. В одном из таких островков два адыга отбивались от десятка наседавших степняков. Казалось, вот-вот они падут, но они спокойно и даже обыденно работали своими шашками. Их кони, под стать седокам, кусались, лягались, но помогали своим хозяевам.

Машуко приметил схожесть одного из них лицом и статью со своим воспитанником, но мысль не успела оформиться. На глазах Машуко ногайская стрела впилась подмышкой воина. По инерции воин рубанул шашкой, и опустившаяся рука обломила стрелу, оставив часть древка и наконечник в теле. Воин стал клониться вперед и инстинктивно ухватился за холку коня. Машуко указал Каншао на раненого.

- Пробивайся к нему, - крикнул он и подхватил шашку, воткнувшуюся в землю. Теперь он фехтовал обеими руками. Под ожесточенным натиском Машуко и Каншао врагам не удалось добить раненого. Скоро они пробились к нему и теперь сражались, прикрывая его от вражеских сабель.

- Постарайся вывести его из боя, - приказал Машуко своему воспитаннику. Каншао взял в повод коня раненого и, под прикрытием Машуко и напарника раненого, стал пробиваться из поля боя. Прорвав кольцо ногайцев, Каншао увидел небольшой просвет и немедленно пришпорил коня.

Постепенно бой стал затихать. В какой-то момент ногайцы вышли из сражения. Их никто не преследовал. Адыги стали приводить себя в порядок, подбирали раненых, убитых. Воин, к которому пробивался Машуко со своим воспитанником, действительно оказался отцом Каншао. Его перевязали, но обломок стрелы достать не смогли. Он держался мужественно, шутя, говорил о своей ране, но Машуко полагал, что ранение очень серьезное и даже смертельное. Он предложил соорудить носилки, но, заметив взгляд дворянина, настаивать, не стал.

Предводители двух прежде враждовавших отрядов выражали сожаление по поводу их столкновения, сетуя на несговорчивость своих князей. Мысост не сдерживаясь, резко высказался по поводу братоубийства. Предводители выслушали его, не пытаясь возразить – они сами были того же мнения. Страсти поутихли. Мысост позвал Машуко, перевязывавшего левое предплечье, задетое ногайской саблей.

Машуко опустил рукав черкески и шагнул в сторону собеседников. Он не знал, как быть. Отец Каншао мог умереть, не доехав до дома. Представить ему сына сейчас или подождать?

- О чем печалишься, мой брат? – спросил Мысост.

Машуко рассказал о своих мыслях.

- Сейчас с ним Каншао, но он не знает, что это его отец. Как нам быть Мысост? Будет несправедливо, если они расстанутся, так и не узнав друг друга.

- Найди Паку. Я думаю, ты прав, но посоветуемся с ним.

Пака занимался перевязкой раненых, которых было немало. Ожесточенная схватка между соплеменниками, а затем и налет степняков нанесли огромный вред адыгам. На поле боя радости от победы над врагом не было – слишком много воинов погибло на этом лугу.

Узнав в чем дело, Пака немедленно направился к раненому.

- Неужели нет никакой возможности вынуть стрелу? – спросил он на ходу.

- Боюсь, что это только ускорит кончину, - ответил Машуко.

Одного взгляда было достаточно, чтобы удостовериться, что это был отец Каншао – настолько они были похожи. Он сидел на свернутой бурке, прислонившись к стволу одинокого дерева.

- Фохус апщий! Пусть рану твою бог не сделает тяжким, – приветствовал Пака раненого, - как ты себя чувствуешь Канбулат?

- Счастливой старости тебе, - подобравшись, ответил раненый, - милостью Тха и этого парня – хорошо.

Пака осмотрел рану Канбулата и был удивлен, что он еще в сознании, не говоря о том, что его выдавала только смертельная бледность. Тем временем подошли предводители обоих отрядов проведать раненого. Канбулат, стиснув зубы, поднялся на ноги. Ничем не выдавая тревоги, Пака поднялся и кивнул Машуко.

Машуко оглянулся на Айтеча и Каншао и выступил вперед. Волкодав, сидевший в стороне, подошел и стал рядом с Каншао. Собравшиеся вокруг Канбулата люди вдруг почувствовали, что на их глазах происходит что-то очень важное. Сам Канбулат вспомнил, что перед отъездом к нему прибыли гонцы. Волнение отразилось в его глазах. Он смотрел на двух парней стоявших рядом с суровым воином, который самоотверженно пробивался к нему в разгар боя, и пытался угадать, который из них его наследник.

- Уважаемый Канбулат, - начал Машуко и воцарилась тишина, - меня зовут Бгырыс Машуко. Полтора года назад в горах я нашел раненого парнишку без сознания. Он был один, его товарищи были мертвы. Он не знал кто он и откуда. Он стал мне братом. Я поклялся перед богом и своей матерью, что найду его родителей. По воле Тха нам удалось найти семью аталыка, а теперь и тебя. Я не дворянин, простой крестьянин, но я научил его всему, что сам умею. Он владеет всеми видами оружия. Во многом он превзошел меня. Он не раз спасал мою жизнь. Смею заверить, что он достойный сын своего отца и готов к любым испытаниям. Пока я жив, его честь – моя честь. Вот твой сын – Каншао. Он перед тобой.

Радость охватила Канбулата, щеки покинула бледность, и на минуту они порозовели. Вперед выступил Мысост.

- Достойный Канбулат, - сказал он, - до сих пор мы не были знакомы, но думаю, что ты знаешь обо мне, также как и я о тебе. О доблести и достоинстве Машуко я говорить не буду, надеюсь, вы уже слышали о его делах. За последний год твой сын не раз участвовал в боях с разного рода захватчиками вместе со своим наставником. Участвовал и во многих состязаниях. Всегда выходил победителем и по праву получил прозвище Худ-шаруо. Я и мое селение обязаны твоему сыну тем, что он разрешил наш многолетний спор с соседним селением. Я свидетельствую, что в какой бы ситуации ни оказался Каншао, он высоко держал свою честь и честь своего наставника.

Не принято было так много говорить о молодом человеке, но, учитывая ситуацию, Мысост хотел порадовать отца, которому, возможно, не суждено было узнать достоинства своего первенца. Присутствующие понимали и не осуждали его. Они искренне радовались за своего товарища и чинно поздравляли счастливого отца.

Канбулат, принимая поздравления, не заметил, как оперся о плечо Каншао. Он пригласил всех присутствующих на торжества в честь возвращения сына. Приняв приглашение, все занялись приготовлениями к отъезду.

Будто случайно, возле Канбулата остались Машуко, Айтеч и Каншао. Канбулата снова усадили, предыдущая сцена отняла у него много сил. Отдышавшись, он сказал:

- Машуко, брат мой, я бесконечно благодарен тебе. Что бы я ни сделал для тебя – я все равно буду в долгу перед тобой. Мне не долго осталось быть на этой земле, но я счастлив и спокоен, зная, что мой сын не уронит чести нашего рода. Всю жизнь я был верен своему слову и своему сюзерену. Может быть, я и согрешил в чем-то, но чести своей не запятнал. Ты, Каншао, должен продолжить мое дело, а дело в том, чтобы быть верным союзником князям Идаровым. У тебя еще два младших брата, Айтеч – твой старший брат, а Машуко тебе и брат, и отец. Никогда не забывай об этом. А теперь помогите мне сесть на коня, думаю, что все готовы к отъезду. Пора принимать гостей.

Поездка отняла у Канбулата последние силы. Айтеч и Каншао сняли его с коня и занесли в дом. В этом доме радость перемешалась с горем. Теперь всем было ясно, что у главы семьи смертельная рана, но Канбулат настоял, чтобы возвращение сына отпраздновали в соответствии с обычаями. Он прожил еще две недели. Все это время Машуко со своими друзьями находились в селении. Дом Канбулата не пустовал ни часу. Многочисленные друзья и соратники, сменяясь, сидели у его постели. Навестил его и князь. Справившись о здоровье, он поздравил с возвращением сына и пожелал его увидеть.

Каншао уже привыкал к новому положению и обязанностям. К князю он вошел с некоторым волнением. Он не совсем представлял, что его ожидает, но знал, что эта встреча может оказать большое влияние на его судьбу.

Князь пристально смотрел на него некоторое время, потом перевел взгляд на Канбулата.

- Мой старый друг, - сказал он, - я смотрю на него и вспоминаю нашу молодость. Он как две капли воды похож на тебя. Надеюсь, что он похож на тебя и в остальном.

Канбулат попытался улыбнуться, но это было ему уже не под силу. Князь снова повернулся к Каншао.

- Теперь ты будешь предводителем в этом селении, пока твой отец с божьей помощью не выздоровеет. Готов ты возложить на себя такую ношу?

Каншао, задумавшись над услышанным, ответил не сразу. Ему редко приходилось говорить при старших. Более того, он стоял перед отцом и князем и на него возлагалась огромная ответственность. Князь заметил его колебания.

- Уж не боишься ли ты ответственности? - прищурив глаза, спросил он.

- Нет, ответственности я не боюсь и готов нести любую ношу, - твердо сказал Каншао, - здесь дело в другом. Люди, которые подобрали и приютили меня, были убиты разбойниками. Они были адыги. Мы с Машуко нашли их и отомстили, но я поклялся, что никогда не подниму оружия против адыга, если не будет задета моя честь. Кроме того, у адыгов слишком много чужеземных врагов, чтобы убивать друг друга. В то время я не знал кто я и откуда родом и жил далеко от этих мест. Здесь же я увидел, что адыги воюют против адыгов. Как мне не нарушить клятву, данную перед богом?

Князь покраснел. Он не ожидал такого оборота. Ему думалось, что молодой человек ухватится за весьма лестное предложение. «А не боится ли он?» - подумал князь. Но сын Канбулата был спокоен, взгляд тверд. С трудом князь заставил себя успокоиться, вспомнил, что Канбулат один из самых преданных ему дворян. Он был уверен, что и на сына можно положиться в такой же мере. После некоторого размышления лицо его разгладилось, и он повернулся к Канбулату.

- Достойный у тебя сын, мой старый друг, - сказал он, - ты знаешь, на Москве у нашего зятя - великого князя урысов, служат наши братья при больших должностях и почете. Сейчас там не спокойно, и ты знаешь, что туда в скором времени отправляется обоз воеводы. Как ты смотришь на то, чтобы Каншао отправился с ним? Такой воин, как он многого может достичь в стране урысов. Думаю, он не посрамит нас, к тому же у меня есть поручение для него.

Собравшись с силами Канбулат тихо, но четко произнес:

- Да будет так!

Судьба Каншао была решена. На следующий день Канбулата похоронили. После похорон, Машуко с друзьями, попрощавшись с Каншао, отправились в обратный путь. Ему было грустно. Он исполнил обещание, данное матери. За спиной осталась большая и важная часть жизни, и он был доволен, что его воспитанник не будет участвовать в междоусобицах, заливших кровью Кабарду.

Под стать думам Машуко, ранняя зима вступала в свои права. Легкий морозец студил землю. Первые снежинки, будто играя, носились в воздухе, неуверенно опускаясь на землю. Порывы северного ветра обещали скорые холода. Всадники еще обсуждали свое путешествие, но все чаще мыслями обращались к своим домам и повседневным делам. За ними, часто останавливаясь, будто нехотя, трусил огромный волкодав. Когда селение скрылось из вида, Машуко придержал коня и оглянулся. Волкодав встряхнулся и, сделав выбор, догнал Машуко и уже без оглядки побежал рядом с хозяином.