775Ские отношения к Соловьеву до кончины последнего", а тот, в свою очередь, относился с приязнью к своему воспитаннику23.

Недоразумения возникали в силу разного темперамента, склада ума и характера ученых. Человек замкнутый, малоразговорчивый, вспыльчивый, СМ. Соловьев иногда не мог подавить раздражения самостоятельностью суждений В.О. Ключевского (например, его сравнением творчества Т. Моммзена и Ф. Гизо²⁴), смелостью, остро­той его высказываний и характеристик. Так, по собственному свиде­тельству В.О. Ключевского, СМ. Соловьев любил слушать остро­умного и веселого собеседника, но он же порой выражал и недо­вольство по поводу его "легкомысленности"²⁵. Однако здесь ника­кой зависти со стороны уже всероссийски признанного профессора к не раскрывшему еще в полной мере своих лекторских и исследо­вательских дарований коллеге не было и в помине. Отдельные до­вольно резкие высказывания В.О. Ключевского рубежа XIX-XX вв. в адрес своего учителя носили, как правило, печать излишней сию­минутной эмоциональности. Вот, например, характерное свидетель­ство С. Глаголева: "О своем учителе и предшественнике по универ­ситету... он отзывался вообще с почтением, но вдруг неожиданно за­явил... что манера читать у знаменитого историка была рисовкой, позой"²⁶. Однако приблизительно в то же время в статье "СМ. Со­ловьев как преподаватель" (1895) В.О. Ключевский отмечал, что темперамент лектора, манеры преподавания могут быть разными, но его предшественник на кафедре сумел достичь главного - доход­чиво довести до слушателя основные элементы своей научной кон­цепции и пробудить интерес студентов к творческому усвоению ма­териала²⁷. В то же время такому мастеру слова, как В.О. Ключев­скому, не могла импонировать намеренная (в противовес "живопис­цу" Н.М. Карамзину) сухость в подаче фактов СМ. Соловьевым.

В целом же возникавшие время от времени шероховатости в от­ношениях СМ. Соловьева и В.О. Ключевского носили эпизодиче­ский характер, к разрыву никогда не приводили и существенного влияния на их взаимоотношения не оказывали. "Психологические различия нередко порождают научную холодность и отчуждение людей, - вспоминал в этой связи М.К. Любавский. - Ничего подоб­ного не было, насколько мне известно, в отношениях между Соловь­евым и Ключевским. Соловьев любовно относился к своему учени­ку, к его кропотливым разысканиям, к его мастерскому изображе­нию прошлого..."²⁸

СМ. Соловьев и В.О. Ключевский происходили из среды небо­гатого белого духовенства. И тот и другой в детстве готовили себя к монашеской жизни, но ради науки оставили эти мечты. В юные го­ды оба познали нужду. Их отличало необыкновенное трудолюбие, преданность раз и навсегда избранному делу. Однако они были людьми не только разных поколений, но и разных эпох в истории российского либерализма. Попытка М.В. Нечкиной противопоста-

116

вить "идеолога самодержавия" СМ. Соловьева и сторонника "пра­вового государства" В.О. Ключевского²⁹ не подкреплена конкрет­ным материалом.

СМ. Соловьев до конца своих дней оставался "человеком соро­ковых годов". Формирование его миросозерцания проходило в усло­виях обострившихся гонений на просвещение последних лет никола­евского царствования, потом - подготовки и проведения "великих реформ", что наложило отпечаток на личность, научные и полити­ческие взгляды ученого. Деятельность СМ. Соловьева совпала со временем завершения оформления отечественного либерализма, ученый принадлежал к поколению его "отцов". В.О. Ключевский -"шестидесятник". Становление его как личности и исследователя проходило в обстановке общедемократического подъема начала 1860-х годов, постепенного разочарования в половинчатости курса правительства по реформированию государственного здания России, наконец открыто вставшего на путь консервации режима. Р.Ю. Вип­пер вспоминал: «Многих из нас занимало выяснение [вопроса], у ко­го же... научился В[асилий] О[сипович] искусству социально-истори­ческого прозрения. Когда я спросил о том В[асилия] Осиповича], он ответил указанием на два источника: один - "Историю цивилиза­ции" Гизо; другой - впечатления, вынесенные... в годы освобожде­ния крестьян»³⁰.

Современники Т.Н. Грановского смотрели на своих "детей" с не­которой долей опасения, пожуривали их за увлечение радикальны­ми с их точки зрения демократическими идеями, "шатания" в облас­ти религии, критику отдельных элементов научных и политических доктрин предшественников. Под впечатлением "веяний эпохи" В.О. Ключевский зачастую в разговорах с СМ. Соловьевым вносил "скептическую нотку в отношение... к его политическому либера­лизму"³¹. В.О. Ключевский в письме к П.П. Гвоздеву 1861 г. упрекал ученого за близость его научной концепции к консервативному со­держанию гегельянской философии, которую, по его тогдашнему максималистскому мнению, уже давно пора "стащить на кладбище": «Соловьев оправдывает же и даже защищает московскую централи­зацию с ее беспардонным деспотизмом и самодурством. Представ­ляю тебе додумать остальное. Я хотел только заметить тебе, что принцип исторической необходимости, основывающийся на поло­жении Гегеля "все действительное разумно", - что этот принцип во­все не лучше мертвящего фатализма...»³² Подобные высказывания вряд ли являлись результатом самостоятельных размышлений сту­дента-первокурсника над творчеством СМ. Соловьева, а были, ско­рее, позаимствованы из революционно-демократического арсенала 1850-х годов. Однако не стоит преувеличивать и степени влияния "народолюбцев" на студента Ключевского; в то же время он с вос­торгом отзывался о лекциях оппонента тогдашнего кумира молоде­жи Н.Г. Чернышевского - профессора философии П.Д. Юркевича³³.

117v( Отдельные проявления юношеского радикализма В.О. Клю­чевского можно усмотреть и в его "Сказаниях иностранцев...". Так автор без личных оценок, но явно целенаправленно цитировал ха­рактеристики политического строя Московского государства как восточной деспотии (при всем негативном отношении к состоянию государственной власти этого периода, подобных оценок в специ­ально посвященной этой теме монографии Б.Н. Чичерина мы не найдем). Здесь же без комментариев студент воспроизвел недоуме­ния иностранцев: "дикость ли народа" обусловила такую форму правления, либо под ее пятой подданные сами "одичали и огру­бели"³⁴.

В целом же, несмотря на известный налет радикализма, общест­венно-политические симпатии студента полностью укладывались в рамки либерального миросозерцания и действия. Особенно на­глядна в этом плане была его позиция в ходе волнений осени 1861 г. В.О. Ключевский осудил "крикунов", хотя их требования (сокраще­ние платы за обучение) касались его самым непосредственным об­разом. Как и его старшие наставники, юноша полагал, что в универ­ситете нужно прежде всего заниматься наукой, выказал свое отри­цательное отношение к правому и левому экстремизму ("крайнему либерализму и нигилизму"). Кстати, любимые педагоги студента (СМ. Соловьев, СВ. Ешевский) принимали самое непосредственное участие в умиротворении "беспорядков", чем даже вызвали недо­вольство герценовского "Колокола". В печально знаменитом "дрез­денском побоище" В.О. Ключевский участия сознательно не прини­мал. Очень может статься, что он на лекции СВ. Ешевского 11 ок­тября участвовал в изгнании "смутьянов" из аудитории³⁵. Когда же был оглашен циркуляр Министерства народного просвещения о воз­можном закрытии университета в связи с бойкотом лекций, перво­курсник сообщал своему пензенскому адресату: "Но Московский не закроют, разве студенты выйдут сами, но этого быть не может: Буслаев, Соловьев, Ешевский... есть за что подержаться; где най­дешь подобных?"³⁶

Попытка А.С Голубцова противопоставить "реалистов" Бусла­ева и Ешевского "софистам" Соловьеву и Чичерину в формирова­нии политических взглядов В.О. Ключевского не подкреплена дос­таточными свидетельствами: это - представители (пусть различных оттенков) одного либерального лагеря демократического движения в России³⁷.

В получивших широкий общественный резонанс событиях 1866-1868 гг. В.О. Ключевский симпатизировал возглавляемому СМ. Соловьевым ("державшему светоч мысли и науки") "меньшин­ству" совета в вопросах о необходимости строгого соблюдения бук­вы устава 1863 г. при баллотировке профессоров, расширения авто­номии высших учебных заведений³⁸. Свое несогласие с жестким кур­сом министра Д.А. Толстого в отношении образования В.О. Клю-

118

чевский выразил и активным участием в не санкционированном властями чествовании выхода в свет 25-го тома "Истории России с древнейших времен" СМ. Соловьева. В.О. Ключевский входил в состав юбилейного комитета, его имя значилось в числе 162 под­писей под торжественным адресом юбиляру³⁹.

IV

Состояние источниковой базы по истории российского средне­вековья еще со времен Н.М. Карамзина обусловливало исследова­тельский интерес к воспоминаниям и запискам иностранных очевид­цев событий. СМ. Соловьев не был исключением: в "Истории Рос­сии с древнейших времен" мы найдем отсылки к воспоминаниям бо­лее чем 20 иностранных авторов по вопросам политической, воен­ной, церковной, культурной истории страны, экономической жизни, быта и нравов различных слоев русского общества⁴⁰. СМ. Соловье­ву же и принадлежала одна из первых в отечественной историогра­фии статей по этому вопросу - "Географические известия о древней России: (Известия иностранцев от XII-го до первой половины XVI-ro века)" (1853). В феврале 1852 г. он предлагал издателю "Оте­чественных записок" в дополнение к уже названной статье об "ино­странных путешественниках по России с XVI века". В конце следу­ющего года ученый извещал А.А. Краевского: "По известным вам причинам я на этот раз ограничился одним только географическим отделом; на первый раз посылаю три главы - до половины XVII ве­ка, потому что вторая половина этого века очень обильна содержа­нием, и я вышлю ее позже; что же касается до XVII века, который очень громаден, то от вас будет зависеть, напечатать ее в нынешнем году или отложить до будущего"⁴¹.

Таким образом, опубликованная в 1853 г. работа была лишь ча­стью задуманного цикла статей, специально посвященных анализу этой разновидности повествовательных источников. Чрезмерная на­учная и педагогическая нагрузка, цензурные затруднения помешали реализации этого замысла, что, вероятно, и предопределило поста­новку темы в качестве кандидатского сочинения по русской исто­рии⁴².

Анализ "Сказаний иностранцев о Московском государстве" (1864) В.О. Ключевского позволяет говорить, что автор солидарен со взглядами СМ. Соловьева на историю страны как процесс смены родовых отношений государственными, вотчинное происхождение последних. С этой точки зрения автор характеризовал XVI в. как время торжества единовластия над "родовыми притязаниями". В оценках отношений верховной власти с подданными студент при­держивался апробированной уже к тому времени в "Истории России с древнейших времен" теории закрепощения и раскрепощения со­словий, вывода об их служебном характере. Следуя логике изложе-

119ния СМ. Соловьева, В.О. Ключевский определял царствование Ивана IV периодом окончательного упразднения дружинных прав и перехода "некогда вольного сословия" дворян в положение царских холопов. Отсюда отрицание факта существования наследственного землевладения и трактовка крепостного права в традиции СМ. Со­ловьева "как непосредственного кормления военной массы на счет невольного населения". На его оценки состояния центрального и ме­стного аппарата управления в XVI-XVII вв. (не отвечали "новым стремлениям и началам государства") заметное влияние оказали ха­рактеристики этого периода в курсе и диссертации Б.Н. Чичерина; совпадали и их заключения о сугубо совещательном характере Боярской думы, связи возникновения земского представительства с "усилиями государства"⁴³.

В.О. Ключевский разделял спорное уже для современников СМ. Соловьева деление городов Древней Руси на вечевые ("ста­рые") и княжеские ("новые"). Проанализировав многочисленные свидетельства иностранных очевидцев, он пришел к выводу о сла­бости экономических связей внутри страны, почти дословно повто­рив мнение СМ. Соловьева о средневековом русском городе как административном, военном, а не экономическом центре: "...Он (го­род. -А.Ш.) был прежде всего огороженным местом, в котором ок­рестное население искало убежища во время неприятельского на­шествия"⁴⁴. Последовательно изложив мнения иностранцев об эко­номической, политической, культурной отсталости России, В.О. Ключевский постепенно подводил читателя к выводу о необ­ходимости Петровских реформ, скорейшей европеизации для про­должения национального существования восточного славянства. Периодизация этого процесса в сочинении В.О. Ключевского и "Истории России с древнейших времен" СМ. Соловьева полностью совпадают⁴⁵.

Введение В.О. Ключевским в "Сказания иностранцев..." разде­лов об экономической жизни ("Почва и произведения", "Народона­селение", "Города", "Торговля" и др.) обычно связывается исследо­вателями его творчества либо с отходом от традиций государствен­ной школы (М.Н. Покровский, М.В. Нечкина), либо с попытками преодоления ее "абстрактно-юридической схемы" и спецификой изучаемого источника (А.Н. Медушевский). Однако записи ино­странцев, особенно относящиеся к XVII в., содержат достаточно све­дений о социальном делении общества, крепостнических отношени­ях в деревне и др. Так что специфика источника здесь ни при чем. Говорить о "схематизации" построений государственников примени­тельно к середине 1860-х годов также нет еще достаточных основа­ний. Указанные разделы "Сказаний иностранцев..." не являлись но­вовведениями В.О. Ключевского: они как по тематике, так и по кон­кретному наполнению повторяли традиционную (из тома в том) ру­брикацию глав "Истории России с древнейших времен" СМ. Со-

720

ловьева. Более того, выводы В.О. Ключевского подкрепляли допол­нительными свидетельствами положения сочинений его универси­тетского наставника, особенно в плане изучения древнерусской тор­говли и городской жизни.

Записки иностранцев не давали оснований для идеализации Древней Руси. Да В.О. Ключевский и не стремился к этому, показав себя безусловным западником. Студент не испытывал симпатий ни к политическому строю, ни к народному быту средневековья: с одной стороны, лихоимство, продажность, с другой - "грубость нравов" и беспробудное пьянство. Никаких намеков на "народнические устре­мления", якобы почерпнутые из трудов Ф.И. Буслаева, А.П. Щапо­ва, здесь мы не найдем.

Характеризуя пределы расселения "русского племени", автор повторил известную антитезу СМ. Соловьева о различии природно-климатических условий на востоке и западе европейского континен­та. В.О. Ключевский разделял и его теорию о не прекращавшейся на всем протяжении русской истории борьбы "леса и степи", вклю­чая и связанные с ней колонизационные процессы⁴⁶.

В свете изложенного, нет ничего удивительного, что СМ. Со­ловьев высоко оценил кандидатское сочинение студента⁴⁷. По тог­дашним правилам, без положительного отзыва и рекомендации де­кана работа В.О. Ключевского не могла быть опубликована в "Уни­верситетских известиях".

Вопрос о том, кто предложил В.О. Ключевскому тему его маги­стерской диссертации, носит далеко не частный характер, ибо она на семь лет определила направления исследовательского поиска моло­дого ученого. Отсюда такое пристальное внимание к этой проблеме в литературе.

Ряд исследователей полагали, что замысел диссертации и иници­атива разработки оказавшихся в Казани фондов Соловецкого мона­стыря исходили от Ф.И. Буслаева, СВ. Ешевского, А.П. Щапова. СМ. Соловьев, по их мнению, ограничился постановкой проблемы о роли колонизации в русской истории: "определенных заявлений о значении древнерусского монастыря в заселении нашего Севера" у него не было⁴⁸. Но в то же время в творческом наследии Ф.И. Бус­лаева, СВ. Ешевского также отсутствуют специальные работы по этой проблематике, она рассматривалась ими лишь в постановоч­ном плане⁴⁹. Прямые свидетельства о влиянии указанных авторов на выбор темы магистерского сочинения В.О. Ключевского отсутству­ют. Скорее всего, это влияние было опосредованным и шло не в плане конкретного наставничества, а в определении лишь общих на­правлений научного поиска. Так, специализация по кафедре Ф.И. Буслаева не только сделала из юноши "поклонника народно­сти", но ввела его в круг древнерусской словесности, расширила по­знания в области методики источниковедческой работы с житийны­ми памятниками⁵⁰.

121Выводы Э.Г. Чумаченко, А.А. Зимина в значительной мере ос­нованы на утверждении о том, что "Соловьев никогда не интересо­вался житиями святых как источником (славянофилы даже упрека­ли его в этом), зато ими интересовались Ф.И. Буслаев ... Ешевский, Щапов"⁵¹. Однако это совсем не так. В "Истории России с древней­ших времен" использовано не менее 40 житийных произведений, из них, по крайней мере, 17 - из рукописных собраний В.М. У идоль­ского, А.С. Уварова, Синодальной библиотеки, Румянцевского му-зеума. СМ. Соловьев зачастую обращался к рукописным сборникам житий даже при наличии опубликованных текстов. Ученый находил в них свидетельства о "частной и домашней жизни русских людей", зодчестве, внутренней торговле, миссионерской деятельности церк­ви, взаимоотношениях ее с государством, монастырском землевла­дении и др. Уделяя в своих исследованиях большое внимание славян­ской колонизации, одним из двигателей которой были монастыри, ученый не мог не обратиться к житийной литературе в поисках ответа на многие конкретные вопросы из истории этого процесса, а именно такая же задача и была поставлена перед В.О. Ключев­ским⁵².

Вне всякого сомнения, что выбор темы магистерского сочине­ния В.О. Ключевского был предопределен СМ. Соловьевым, по крайней мере, она должна была быть согласована и утверждена им как деканом факультета. Этот факт многократно засвидетельство­ван современниками и нашел отражение в делопроизводстве универ­ситета. Так, в письме к СФ. Платонову от 1890 г. П.Н. Милюков со слов своего наставника сообщал, что СМ. Соловьев "навязал ему (это одно из больших его слез) глупую тему о житиях святых"⁵³. Соловьев же хлопотал перед начальством и синодальными властями о допуске В.О. Ключевского к работе с соловецким собранием руко­писей⁵⁴. Первоначальная постановка темы отвечала направлениям исследовательских поисков СМ. Соловьева, поэтому нет никаких оснований связывать факт обращения к житийной литературе с на­метившимися у В.О. Ключевского расхождениями с государственни­ками⁵⁵. Однако это не исключает, что в выборе темы играла роль и личная заинтересованность магистранта. Позднее В.О. Ключев­ский признавался, что любовь к древнерусской рукописной книге идет у него от Ф.И. Буслаева⁵⁶. Статья В.О. Ключевского "Хозяйст­венная деятельность Соловецкого монастыря" (1867-1868) была на­писана уже с привлечением рукописного жития Савватия и Зосимы Соловецких.

Вероятно также, что сомнения в правильности основного посту­лата СМ. Соловьева — об "устранении" государством народа в оте­чественной средневековой истории - у магистранта были. Мнению СМ. Соловьева о связи колонизационных процессов исключитель­но с правительственной политикой В.О. Ключевский предпочитал точку зрения СВ. Ешевского, А.П. Щапова о ее "народном" харак-

122

тере. "Занятие это, - писал В.О. Ключевский, едва приступив к ис­следованию, - доставляет мне большое удовольствие, оно укрепля­ет веру в русский народ..." И далее: "Не государство вызвало и на­правило это передвижение русского населения; оно само было в зна­чительной мере результатом этого передвижения..."⁵⁷ В плане кон­кретного исследования эти мысли В.О. Ключевского реализованы не были в силу определившихся в ходе работы источниковых осо­бенностей житийных произведений.

СМ. Соловьев высоко оценил научные достоинства магистер­ской диссертации В.О. Ключевского. Об этом свидетельствовал как положительный отзыв факультета, так и выступление ученого на диспуте 26 января 1872 г. Он высказал согласие с основными выво­дами исследования, тем более что те не расходились с его собствен­ными наблюдениями. Так, в "Истории России с древнейших времен" ученый отмечал скудость содержащихся в житиях фактографиче­ских и биографических сведений, случаи искажения реальных собы­тий, позднейших вставок и др.⁵⁸ По-видимому, профессор был удов­летворен и ответами В.О. Ключевского на его замечания о необхо­димости теснее связать изменения формы и стиля источника с ходом древнерусской жизни и шире использовать "общие места" памятни­ков для характеристики бытовой стороны жизни русского народа. Придирчивое оппонирование СМ. Соловьевым магистерского сочинения своего ученика нисколько не омрачило их последующих отношений⁵⁹.

При переизданиях соответствующих томов "Истории России с древнейших времен" СМ. Соловьев, опираясь на исследование В.О. Ключевского, значительно расширил характеристику этой раз­новидности источников. Его общее заключение почти дословно вос­производит вывод В.О. Ключевского: "В житиях святых мы не мо­жем найти много черт быта и важных теперь для нас указаний исто­рических"⁶⁰.

"Жития святых..." В.О. Ключевского явились по сути дела пер­вым источниковедческим исследованием в этой области. Вместе со "Сказаниями иностранцев..." автор собрал и обработал огромный материал по истории отечественного средневековья, переосмысле­ние которого во многом подготовило последующую концепцию "Боярской думы" и "Курса". Однако в плане оформления собствен­ной концепции истории России диссертация много не дала начинаю­щему ученому. "Хотя В.О. Ключевский показал себя... недюжин­ным исследователем, но вместе с тем чего-либо существенно нового в историческое понимание он... не внес"⁶¹, - справедливо отмечал М.В. Клочков. Это понимал и сам Ключевский. В разговорах со сво­ими учениками он неоднократно упоминал, что результаты диссер­тации несоразмерны с потраченными на ее подготовку усилиями⁶². По свидетельству П.Н. Милюкова, магистрант даже упрекал СМ. Соловьева в недостаточном внимании к постановке темы ис-

123следования: "Ключевский не раз с горечью вспоминал о напрасно потерянном времени, как главном последствии слишком легко дан­ного (СМ. Соловьевым. - А.Ш.) совета"⁶³. В значительной мере эти нарекания носили печать излишней эмоциональности: во-первых, тема диссертации вытекала из научных интересов ее автора 1860-х годов, а во-вторых, конечных итогов исследовательского поиска в этой неразработанной в литературе области предвидеть никто не мог. В целом же, магистерское сочинение В.О. Ключевского не дает никаких оснований говорить о существовании у него концепту­альных расхождений с СМ. Соловьевым.

V

С точки зрения взаимоотношений СМ. Соловьева и В.О. Клю­чевского нельзя не упомянуть о статьях последнего 1876 и 1880 гг., посвященных анализу творческого пути автора "Истории России с древнейших времен". Это была не просто дань уважения памяти великого ученого, но глубокий анализ его произведений на фоне общего состояния исторической науки второй половины XIX в. В.О. Ключевский высказал свое принципиальное согласие с основ­ными постулатами государственной теории русской историографии. Проанализировав содержание диссертаций СМ. Соловьева 1845 и 1847 гг., он заключал, что даже ранние работы ученого "не устаре­ли доселе". В полемике с федералистом Н.И. Костомаровым В.О. Ключевский отдавал предпочтение родовой теории СМ. Со­ловьева. Вновь положительно отозвался В.О. Ключевский о трак­товке роли "старых" и "новых" городов, выводах о происхождении "отдельной" княжеской собственности на северо-востоке Руси, тео­рии закрепощения и раскрепощения сословий. Среди впервые вы­сказанных СМ. Соловьевым идей, "ставших достоянием нашего об­щественного сознания", В.О. Ключевский выделял характеристики царствований "обоих Иванов", взгляд на XVII в. как время подготов­ки реформ Петра I и др.

В указанных статьях мы не встретим ни одного прямого замеча­ния в адрес СМ. Соловьева. Крайне осторожно намекал В.О. Клю­чевский на односторонность методики источниковедческого анали­за в трудах своего предшественника - "привычка рассказывать сло­вами источника". Скептически отнесся он и к выводу о призвании варягов, полагая, что продолжение спора по этой проблематике принципиального значения не имеет. В.О. Ключевский не соглашал­ся и со сведением истории российского средневековья исключитель­но к теме возвышения Московского княжества. В итоге же, несмот­ря на обозначенные расхождения с учителем, В.О. Ключевский свя­зывал с его именем не только начало нового этапа развития науч­ных знаний, но даже и становление исторической науки в России "в собственном смысле"⁶⁴.

12

■ -Ф, VI <>■

На рубеже XIX-XX &■ В.О. Ключевский вновь вернулся к ана­лизу творчества СМ. Соловьева. Кардинальным изменениям его прежние взгляды не под»ерглись, однако теперь при определении места автора "Истории России с древнейших времен" в отечествен­ной историографии крит«с подчеркивал, что творчество его пред­шественника относится к периоду "великих реформ" и по прошест­вии многих лет нуждается в принципиальном пересмотре. В то же время В.О. Ключевский недвусмысленно заключал, что выдвину­тые государственниками методологические принципы историческо­го анализа не устарели и продолжают оказывать определяющее воз­действие на национальную науку в целом и его собственные произ­ведения в частности. Основное достоинство трудов СМ. Соловьева В.О. Ключевский виде! в установлении принципиально нового взгляда на предмет и зад»чи науки, явившихся следствием приложе­ния к исследованию идей философии истории Гегеля. Поэтому нель­зя согласиться с выводам* как об определяющем влиянии на творче­ство В.О. Ключевского шей позитивизма (А.С Лаппо-Данилевский, Б.И. Сыромятников), тав и об отсутствии у него вообще целостного научного миросозерцания (П.Н. Милюков). На наш взгляд, здесь наиболее приемлема точка зрения М.В. Нечкиной, полагавшей, что "гегельянский стержень легко прошел сквозь все позитивистские наслоения и ужился с нини"⁶⁵.

Оба ученых видели i предмете своей науки действенное средст­во самопознания нации. "Проводница наша", - говорил В.О. Клю­чевский в этой связи. Признавая внутреннюю обусловленность, все­общий характер общественного развития, они в то же время указы­вали на большую специфику в историческом существовании России. Близки ученые и в подхэдах к проблеме о соотношении истории и современности. Но если СМ. Соловьев был убежден в безусловной познаваемости, безвардантности и неотвратимости проявления об­щих закономерностей общественного развития (своего рода прови­денциализм наоборот), то В.О. Ключевский полагал, с одной сторо­ны, что современная наука не в состоянии еще определить "границы исторического познания", а с другой - что "явления человеческого общежития реализуются законом достаточного основания, допуска­ющего ход дел и так, и этак, и по-третьему, т.е. случайно"⁶⁶. В.О. Ключевский - сторонник идеи о многовариантности путей раз­вития. Отсюда и несколько отличное от СМ. Соловьева решение вопроса о роли личности в истории; в рамках действия общих зако­номерностей ей предоставляется большая свобода выбора и произ­вола. Критикуя "механический" подход СМ. Соловьева, его млад­ший современник писал "У Соловьева] схема процесса не снимает­ся с явлений, а набрасьвается на них, как покрышка на сливки"⁶⁷. Излишнюю схематизацию СМ. Соловьева в изучении проявления

125общественных закономерностей В.О. Ключевский объяснял общим уровнем российской науки середины XIX в. и остротой его тогдаш­ней полемики со славянофилами, требовавшей четких и в некото­рых случаях упрощенно-прямолинейных ответов на дискутировав­шиеся вопросы.

Обоих ученых объединяла уверенность в поступательном разви­тии человеческой цивилизации, но при этом они оставались убеж­денными сторонниками эволюционных его путей, проведения пос­ледовательных реформ "сверху", а не давления на правительство со стороны "народолюбцев". Так, обещая свободу, Великая француз­ская революция привела к установлению диктатуры. "Это - наказа­ние за пренебрежение законами истории, - отмечал В.О. Ключев­ский. — Идеи философии б[ыли] дурно разыграны революцией"⁶⁸. В то же время и СМ. Соловьев, и В.О. Ключевский видели объек­тивную природу европейских революций, направленных на уничто­жение феодальных порядков. В плане приложения этих общетеоре­тических выводов к конкретному материалу их взгляды могли дале­ко расходиться (этапы Великой французской революции, характе­ристика политики Наполеона I, Священного союза и др.).

В.О. Ключевский предложил более усложненное и дифферен­цированное определение движущих сил исторического процесса, по­жалуй необоснованно исключив из их числа выделенный СМ. Со­ловьевым "ход внешних дел". Однако во многом расхождения уче­ных не выходили за рамки понятийного спора: реальное наполнение этих факторов у них во многом совпадало. Сам В.О. Ключевский за­частую "облегчал" свои определения, почти дословно воспроизводя формулировки СМ. Соловьева⁶⁹.

Вслед за ним же природно-климатические условия славянского расселения В.О. Ключевский выделял в одну из основных причин общественного развития; он разделял и известную антитезу при­родных условий востока и запада континента, повторял данную в "Истории России с древнейших времен" характеристику роли реч­ной системы на начальном этапе генезиса государственных отноше­ний. В целом же в "Курсе" этой проблематике уделено значительно меньшее внимание, причем автор сумел более четко провести мысль об опосредованном влиянии внешней среды на человеческие отношения.

В.О. Ключевский повторял и заключение СМ. Соловьева о зна­чении колонизационных процессов в российской истории, объясняя их последствиями основные явления политической и социально-эко­номической жизни: перенесение столицы на северо-восток, возвыше­ние Москвы, усиление верховной власти, закрепощение сословий и др. Рассуждения В.О. Ключевского о том, что крестьянская колони­зация предшествовала государственной, не меняли общей картины.

Полное единодушие высказывал В.О. Ключевский и с решени­ем его предшественником проблемы взаимоотношений Руси с ко-

126

чевниками. В "Курсе" повторены выводы о непримиримости "леса и степи", азиатского деспотизма с общественным прогрессом, а с успе­хами борьбы с Востоком связывалось само существование славянст­ва и западной цивилизации в целом, ибо Россия "прикрывала левый фланг европейского наступления". Покорение Сибири, Средней Азии, русско-турецкие войны XVII-XIX вв. для обоих ученых явля­лись логическим завершением многовекового противоборства со "Степью"⁷⁰.

Границы периодов русской истории у СМ. Соловьева и В.О. Ключевского также совпадали, что непосредственно связано с принципиальным тождеством их воззрений на основные этапы гене­зиса государственности. В этой связи заключение М.В. Нечкиной о том, что периодизация СМ. Соловьева "изжила себя, пожалуй, уже в момент своего обнародования", выглядит недостаточно аргумен­тированным⁷¹. Более того, если СМ. Соловьев выступал с позиций преемственной связи этапов русской истории, то периодизация В.О. Ключевского в значительной степени построена на их противо­поставлении⁷². <

Г

VII

В.О. Ключевский именовал свой "Курс" "историей народа", но идея "народности" у него не противопоставлялась, а логически до­полняла идею "государственности" - "государство и общество, их строение и взаимные отношения". Ученый недвусмысленно писал: "В государстве народ становится не только политической, но и исто­рической личностью с более или менее ясно выраженным нацио­нальным характером и с сознанием своего мирового значения"⁷³. В курсе лекций по методологии науки он фактически отождествлял историю государства и народа - "народ есть племя, которое стало государством". Понятие "народность" при рассмотрении истории российского средневековья у В.О. Ключевского, как и у СМ. Со­ловьева, "тонет" в понятии государства, ибо народ - лишь "источник власти, но не ее определяющий". Только с начала XVIII в., когда, по мнению В.О. Ключевского, правительственный курс вошел в проти­воречие с экономическими и политическими реалиями, "общество" вступает в конфликт с государством. Защищая СМ. Соловьева от нападок критики за невнимание к жизни и быту трудящихся масс, В.О. Ключевский писал: "Как нельзя больше он был чужд глубоко­го пренебрежения к народу, какое часто скрывается под неумерен­ным и ненужным воспеванием его доблестей или под высокомерно равнодушным снисхождением к его недостаткам"⁷⁴.

Подавляющее большинство авторов, когда-либо затрагивавших проблему соотношения научных концепций СМ. Соловьева и В.О. Ключевского, отмечали, что водораздел между ними проходит по линии анализа социально-экономических отношений: голая по-

127литизация материала у первого якобы уступила место глубокому со­циологическому анализу на "экономической подкладке" (П.Н. Ми­люков)⁷⁵. Такое противопоставление основано во многом на игнори­ровании принципа историзма в оценках состояния науки второй по­ловины XIX в. и слабом знакомстве с творческим наследием СМ. Соловьева.

Сам В.О. Ключевский во введении к "Курсу" отмечал факт су­ществования двух направлений научного поиска, одно из которых ориентировано преимущественно на изучение "юридических форм" и имеет дело с "результатами исторического процесса", другое (к не­му он причислял и себя) акцентирует внимание на "исторической со­циологии", анализируя прежде всего те "силы и средства, в резуль­тате которых эти изменения происходят". Профессор не противопо­ставлял эти направления, полагая, что лишь в их органичном един­стве возможно максимально объективное воссоздание историческо­го прошлого - своего рода "разделение труда" в науке⁷⁶. В этой свя­зи небезынтересно наблюдение М.К. Любавского: "Ключевского нередко противополагают Соловьеву как историка-экономиста ис­торику-юристу... Экономист Ключевский не отрицал, а только до­полнял юриста Соловьева, но как Соловьев не отвергал значения экономических факторов... так и В[асилий] Осипович] чужд был всякой односторонности в своем экономизме"⁷⁷. (В трудах СМ. Со­ловьева и правоведов-государственников политико-юридическая сторона российской истории была изучена с достаточной полнотой. Только в опоре на это наследие В.О. Ключевский в начале 1880-х годов смог переориентировать творческий поиск преимущественно на анализ социально-экономических отношений. Приоритет же в постановке на повестку дня этой проблематики он сам по праву от­давал СМ. Соловьеву: "Такое генетическое изучение форм и отно­шений государственного и общественного быта России было тогда если не совершенной новостью в нашей историографии, то во вся­ком случае явлением, к которому еще не привыкли..."⁷⁸ Выводы об определяющем влиянии экономических начал на "уровень общежи­тия", торговом характере Киевского государства, "бродячем" и "вольно-земледельческом состоянии" населения в период Москов­ской Руси В.О. Ключевский мог найти в томах "Истории России с древнейших времен"⁷⁹.

Это нисколько не умаляет заслуг самого В.О. Ключевского в разработке экономической истории России. Так, именно в "Бояр­ской думе Древней Руси" им была впервые предпринята попытка пе­ревести проблему образования Русского государства в плоскость экономических отношений и свести к минимуму влияние внешних факторов (варяги) в этом процессе. Если СМ. Соловьев основную причину удельной раздробленности искал в отдалении "линий" Рю-рикова рода и идущей быстрыми темпами колонизации, то его пос­ледователь, не отвергая высказанных точек зрения, заострял внима-

128

ние на замкнутом аграрном характере экономики северо-восточ­ных земель, упадке в связи с этим внешней и межрегиональной _t торговли⁸⁰. ,

Представленная в "Курсе" картина социальных отношений на Руси всецело определялась сформулированной еще за полстолетия ₍ до этого СМ. Соловьевым и Б.Н. Чичериным теорией закрепоще­ния и раскрепощения сословий. В отличие от Западной Европы, об- , разование сословий у восточных славян произошло не вследствие , завоевания (хотя отдельные высказывания В.О. Ключевского мож- , но расценивать как согласие с этой гипотезой), а в результате дея-тельности верховной власти по разверстке "обязанностей" среди на­селения. Равенство сословий при этом обеспечивалось не через их права, а через обязанности перед государством: "Сословия различа­ются не правами, а повинностями, между ними распределенными"⁸¹. , Термин "класс" употреблялся В.О. Ключевским как синоним "со- ₍ словия", а не сродни последующему марксистскому его понима­нию⁸². За выполнение служебных обязанностей дворянство наделя- , лось поместьями. Его права на землю имели не частновладельче­ский, а "служебный" (условный) характер и были основаны не на гражданском, а на "политическом" праве⁸³.

В удельный период отношения князей с сословиями строились на основе договора, однако в конце XVI в. государство по причине крайне неблагоприятных внешних и внутренних обстоятельств вы­нуждено было прикрепить сословия. Произошло, как писал , В.О. Ключевский, "расширение государственной власти за счет об­щественной свободы и... стеснение частного интереса во имя госу­дарственных требований". С рядом оговорок ученый соглашался и с утверждением СМ. Соловьева, что вплоть до первой четверти ' XVIII в. такое положение вещей в общем и целом было оправдано государственной необходимостью⁸⁴. В курсе его лекций 1893/1894 учебного года читаем: "До конца царствования Петра В [елико го] \ главным источником, из которого правит[ель]ство черпало необхо­димые ему средства, служил обязательный труд в пользу государст­ва, разверстанный... между основными классами р[усского] общест­ва (служилым землевладельческим, городским торгово-промыш­ленным и сельским земледельческим)"⁸⁵. ,

Взаимоотношения верховной власти с сословиями определяли и характер поземельных отношений в средневековой Руси. По мне- _t нию обоих ученых, первоначально земля являлась совокупной соб­ственностью потомков Рюрика, позднее - отдельных князей; при- , знавалось и существование боярского землевладения, но существен­ного влияния на экономическое и юридическое положение этого со­словия оно не оказывало. Государство наделяло "высшие классы" за службу землей, которая обрабатывалась лично свободными "пере­ходными арендаторами". Так обстояли дела до конца XVI в., когда по указу Бориса Годунова была введена крестьянская крепость.

129Однако если СМ. Соловьев писал об исключительно государствен-, ной инициативе в этом процессе, то В.О. Ключевский полагал, что . первенствующая роль здесь принадлежала землевладельцам через . институт кабального холопства. Кабала была основана на частном . праве, при этом холоп автоматически исключался из государствен-_х ного тягла. Именно поэтому власти и активизировали политику по поземельному прикреплению тяглого населения (государственное , право). В итоге, по мнению В.О. Ключевского, "крепостное право ,. было создано в России не государством, а только с участием госу-■ дарства; последнему принадлежали не основания права, а его грани­цы"⁸⁶. "Экономическое" объяснение происхождения крепостного . права через посредство крестьянской задолженности если не допол­няло схему Соловьева-Чичерина, то во всяком случае ей не проти­воречило, как пытались представить ряд исследователей⁸⁷.

VIII

В статье "Памяти СМ. Соловьева" В.О. Ключевский отмечал, что в 1870-е годы его предшественник на кафедре был "готов посту­питься многим в своей теории родовых княжеских отношений на Ру­си ввиду достаточных оснований". Это заключение касалось прежде всего утверждения СМ. Соловьева о бытовании пережитков родо­вого быта вплоть до конца XVII в. Сам В.О. Ключевский, следуя за

„ Б.Н. Чичериным, придерживался трехчленной схемы генезиса об­щественных отношений на Руси (род - гражданское общество на ча­стном праве - государство). Все это не означало, что теория СМ. Соловьева превратилась в "Курсе" лишь во внешний придаток, ограничилась межкняжеской сферой и в целом сковывала проявле­ние исследовательской индивидуальности автора⁸⁸. Основные эле-менты родовой теории СМ. Соловьева не только органично вошли в "Курс", но и были положены в основу трактовки главнейших про­блем истории раннего средневековья.

В лекциях по методологии науки В.О. Ключевский представил значительно более полную, в сравнении с СМ. Соловьевым, харак­теристику родовой организации общества⁸⁹. Он полагал, что со вре­мени Владимира Святославича в народном быту под влиянием тор-.говых и колонизационных процессов родовую общину окончатель­но вытеснила соседская ("промышленные округа"). Однако здесь

,, же, явно противореча себе, В.О. Ключевский выражал согласие со

_; спорной даже в начале 1850-х годов гипотезой о "старых" и "новых" городах и вслед за выводами магистерской диссертации СМ. Со-

. ловьева 1845 г. объяснял причины политического своеобразия нов-

. городской истории⁹⁰.

Удачное географическое положение на торговых путях, отда-

. ленность от Киева способствовали не только консервации форм ро-

, дового общества Новгорода, но и максимально полной их реализа-

130

ции. Как и его предшественник, В.О. Ключевский далек от идеали­зации новгородских вольностей. Имущественная и социальная диф­ференциация быстро выхолостила элементы родовой демократии ("фиктивная демократия"), привела к консолидации "высшего упра­вления" в руках опиравшегося на доходы от торгово-промышлен­ных и ростовщических операций боярства - "правительственного класса". Вслед за СМ. Соловьевым В.О. Ключевский считал князей лишь "сторонней силой" города, не вмешивавшейся в дела внутрен­него управления. Это давало обоим ученым основание характеризо­вать политический строй Новгородской республики как аристокра­тический⁹¹. В.О. Ключевский писал: "Собравшийся на вече город представлял собой верховную власть в правительственных делах; но вне веча... делами сограждан руководили крупные капиталисты. Из их круга державный город обыкновенно и выбирал правительст­венную старшину, что сообщало новгородскому управлению ари­стократический характер"⁹².

Внутренние противоречия "народовластия" явились в конечном итоге главной причиной "падения" Новгорода. В рамках общей ис­тории восточного славянства это событие носило безусловно про­грессивный характер - "жертва, которой требовало общее благо земли'"».

Соловьевскую схему новгородской истории В.О. Ключевский дополнил развернутыми характеристиками социального состава феодальной республики (прежде всего боярства), административно­го ее устройства и управления⁹⁴.

Ученые выступали против выделения варяжского периода оте­чественной истории, ибо пришельцы в скором времени были асси­милированы туземцами и существенного влияния на их "внутренний быт" не оказали. Они сходились и во мнении, что призвание (или за­воевание) не привело к установлению на Руси, по аналогии с Запад­ной Европой, феодальных порядков. В этом им виделся источник своеобразия истории восточнославянской цивилизации. Однако В.О. Ключевский не был всегда последователен в решении этой проблемы⁹⁵, в "Боярской думе Древней Руси" он выдвинул продук­тивную для своего времени гипотезу об органичном вхождении воо­руженных торговцев-скандинавов в среду местной "промышленной" знати: Рюрик - один из многочисленных князей "старших" городов, которому посчастливилось оседлать главную торговую артерию на­рождавшегося государства⁹⁶. Подобный подход давал возможность более логично, чем у СМ. Соловьева, объяснять генезис государст­венных отношений у славян, исходя из внутренних закономерностей развития их "хозяйственной жизни". Напомним, что СМ. Соловьев, считая славян подготовленными к принятию государства, все же по­лагал, что его институты были принесены извне - варягами.

В традициях "Истории России с древнейших времен" вся терри­тория Киевской Руси рассматривалась В.О. Ключевским как сово-

131купная собственность княжеского рода. При минимальном вмеша­тельстве Рюриковичей в земскую жизнь это обеспечивало полити­ческую целостность страны. Единство же княжеского рода вплоть до начала XII в. поддерживалось условным характером его земле­владения, второстепенной ролью земельной собственности дружи­ны, родовым принципом определения старшинства, выражавшимся в так называемом лествичном (у В.О. Ключевского - очередном) порядке наследования киевского стола⁹⁷. Этот последний пережиток родового быта в несколько трансформированном виде местничест­ва просуществовал на Руси до конца XVII в. Особенность трактовки сущности местнических споров у обоих ученых - еще одно свиде­тельство принципиальной близости их подходов к древнейшей исто­рии восточного славянства⁹⁸. Сам В.О. Ключевский приоритет в разработке схемы русской истории IX-XVII вв. по праву отдавал своему предшественнику⁹⁹, что не исключало его вклада в разработ­ку многих конкретных проблем этого периода.

Принципиальное согласие выражал он и с изложением в "Исто­рии России с древнейших времен" причин перехода к удельным по­рядкам, характеристикой удельного периода. Вслед за СМ. Соловь­евым его содержание В.О. Ключевский видел в обособлении "вет­вей" княжеского рода, отживании родовых представлений общест­венного устройства вследствие появления частной земельной собст­венности у отдельных представителей семьи Рюриковичей. Носите­лями верховной власти над территориями теперь выступали не без­личные "князья-наездники", а конкретные хозяева и владельцы. Однако, как и сам СМ. Соловьев, его последователь не связывал процессы развития удельной системы с зарождением феодальных отношений ("бояре не были сильны землевладением"): в условиях крайней подвижности сельского населения его отношения с земле­владельцами строились не на вассальной зависимости, а на личном договоре; в дополнение к этому - боярство так и не оформилось в "класс" привилегированных землевладельцев, а оставалось в поло­жении служилого люда¹⁰⁰.

В полном соответствии с заключениями СМ. Соловьева В.О. Ключевский рассматривал последовавший за удельной раз­дробленностью процесс государственной централизации как меха­ническое расширение великокняжеской вотчины ("собственно не государство, а хозяйство князя") - превращение удельных князей и бояр из "самостоятельных владельцев" и "вольных слуг" в "прави­тельственных чиновников"¹⁰¹. Единичные ссылки на "народный ха­рактер" централизации (вроде того, что Московское государство "родилось на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты"¹⁰²) декларативны и не подкреплены соответствующей ар­гументацией. Схожа с соловьевской и представленная в "Курсе" кар­тина возвышения Москвы, хотя оценки военных и административ­ных способностей потомков Даниловичей еще более резки и нели-

132

цеприятны¹⁰³. В итоге, даже М. В. Нечкина отмечала, что первые полторы сотни страниц "Курса" не что иное, как своеобразное ре­зюме соответствующих томов "Истории России с древнейших вре­мен"¹⁰⁴. Принципиально новой трактовки средневековой отечест­венной истории В.О. Ключевский не разработал. Это говорит о том, что и полвека спустя творческое наследие СМ. Соловьева не исчер­пало своих исследовательских перспектив.

Представленная в "Курсе" картина событий российской истории конца XVI - начала XVII в. в целом также укладывается в соловьев-скую оценку этого периода как времени становления абсолютной монархии ("демократического, все уравнивавшего полновластья"), протекавшего в активном противоборстве ей со стороны носителей идеологии удельного периода - князей и боярства¹⁰⁵. Характеристи­ки же конкретных шагов верховной власти у обоих исследователей существенно расходятся. Так, В.О. Ключевский отрицал наличие обдуманных политических программ у "обоих Иванов" и их оппо­нентов. Боярство, по его мнению, выступало не против идеи само­властия как таковой, а лишь против ее конкретного носителя - Ива­на IV¹⁰⁶. Прогрессивные меры Грозного по укреплению трона и со­зданию ему опоры в лице дворянства перечеркивались ничем не обоснованными репрессиями - "зверь от природы". В отличие от ав­тора "Истории России с древнейших времен", В.О. Ключевский по­лагал, что боярская оппозиция не шла дальше политических мечта­ний, а все обвинения ее в заговорах и кознях - "плод чересчур пуг­ливого воображения царя"¹⁰⁷. В итоге - сам Иван IV и создал себе оппозицию. Отсюда В.О. Ключевский более последовательно под­ходил к характеристике "боярского" правления Бориса Годунова и объяснению причин Смуты не только политическими притязаниями аристократии, но и следствием ошибочно выбранной Иваном IV та­ктики по отношению к ней¹⁰⁸. При этом В.О. Ключевский избегал односторонних характеристик личности и государственной деятель­ности Годунова, отверг "всевозможную политическую клевету" в его адрес - обвинения в организации убийства царевича Дмитрия, введении крепостного права и др.¹⁰⁹ СМ. Соловьева и его последо­вателей роднит объяснение причин Смуты противоборством бояр­ских группировок из-за выбора новой династии и "образа правле­ния" (идея олигархии). По мере радикализации событий шло сплоче­ние трезвомыслящих социальных слоев "земского общества" про­тив сил анархии в лице И.И. Болотникова и казачества.

Для ученых-государственников характерно обостренное внима­ние к истории органов народного представительства и местного са­моуправления. Обращаясь к этой политически заостренной пробле­матике, В.О. Ключевский подчеркивал тесную связь своей "Бояр­ской думы Древней Руси" с "Областными учреждениями" Б.Н. Чиче­рина. Последнему был посвящен цикл статей В.О. Ключевского -"Состав представительства на Земских соборах Древней Руси"

133(1890-1892). Не противоречила государственной теории и попытка В.О. Ключевского представить на суд читателя "опыт истории пра­вительственного учреждения в связи с историей общества". Просто в силу своей научной специализации ученые-правоведы рассматривали преимущественно "техническую" сторону деятельности органов го­сударственной власти и управления, отнюдь не отрывая их бытова­ние от "экономических интересов общественных классов". При этом необходимо учитывать, что в книжном варианте "Боярской думы Древней Руси" В.О. Ключевский отказался от ряда высказанных в журнальной публикации положений, что еще более сгладило его раз­ногласия с государственниками¹¹⁰. Поэтому нельзя согласиться с ха­рактеристикой "Боярской думы Древней Руси" как "манифеста но­вой исторической школы". Напротив, постановка темы и общая кон­струкция сочинения шли в русле построений Соловьева-Чичерина'^]'.

В споре с И.Д. Беляевым В.О. Ключевский выражал полную со­лидарность с решением государственниками вопроса о времени воз­никновения и характере современной ему сельской общины. "Наша поземельная община, - писал он, - ...самая поздняя в мире и создана чисто искусственно без всякого участия - действительного или фик­тивного - традиций кровного родства; ее создали в XVII в. две чисто политические силы: помещик - крепостной владелец и дьяк финан­сового управления"¹¹². Община находилась под полным контролем со стороны государства и ничего общего с европейскими органами самоуправления не имела.

Также не согласуется со славянофильской трактовка В.О. Клю­чевским роли и места Земских соборов в истории страны. Заключе­ния его работы "Состав представительства на Земских соборах..." подкрепляли основные аргументы теории закрепощения и раскре­пощения сословий. Автор подчеркивал совещательный характер этого учреждения, созданного по инициативе властей (а не "земли") из назначаемых (а не выборных) представителей "народа". Не буду­чи связанными с вечевыми порядками Древней Руси и укреплением экономического могущества городов, Земские соборы не могли превратиться в орган "сословной оппозиции", а были вспомогатель­ными орудиями администрации для упрочения своей власти, проти­вовесом нежелательному для царя усилению роли Боярской думы. По мере укрепления самодержавного государства надобность в них отпадает¹¹³.

Выводы В.О. Ключевского о месте Боярской думы, Земских со­боров, поземельной общины в системе государственных институтов не расходились с концепцией СМ. Соловьева, что не умаляет заслуг исследователя в детальной разработке вопросов истории, социаль­ного состава, функционирования органов сословного представи­тельства и местного самоуправления. Принципиальной новизной от­личается его попытка проследить их деятельность на широком фо­не политической истории государства и политики верховной власти.

134

■ *■- IX

С именем СМ. Соловьева В.О. Ключевский связывал начало на­учного изучения царствования Петра I и российской истории XVIII столетия. Непреходящее достоинство его сочинений В.О. Клю­чевский видел в обосновании связи преобразований с "общим движе­нием нашей истории". Двух исследователей, принадлежавших к либе­ральному крылу демократического движения, связывало единство подходов в определении путей реформирования российского общест­ва: перед русским правительством стояла задача создания "народно­го правового государства" на основе "освобождения личности" ("рас­крепощения сословий") и юридического уравнения подданных в пра­вах. "Постепенное исчезновение сословных различий - общий факт европейской истории"¹¹⁴, - отмечал В.О. Ключевский. Для решения этих задач в первую очередь было необходимо изменение статуса верховной власти (т.е. превращение государя-вотчинника в "прави­тельственного чиновника"), введение коллегиальности управления, всемерное развитие общественной самодеятельности, разделение ис­полнительной и судебной властей¹¹⁵.

Опираясь на огромный массив впервые введенных СМ. Соловь­евым в научный оборот источников (соответствующие разделы "Курса" в значительной мере построены на материалах "Истории России с древнейших времен"), труды современных авторов (В.А. Бильбасов, А.А. Кизеветтер, П.Н. Милюков, Н.П. Павлов-Сильванский и др.), В.О. Ключевский не только углубил отдельные выводы своего предшественника, но, не выходя за рамки государст­венной теории, кардинально пересмотрел его взгляды по конкрет­ным проблемам новой российской истории, оценки результатов пра­вительственной политики, "силы и глубины" ее воздействия на по­томков. Именно эти расхождения и определяют, на наш взгляд, принципиальное различие концепций двух ученых.

СМ. Соловьев и В.О. Ключевский полагали, что в связи с избра­нием на царство новой династии в 1613 г. в умах современников бы­ло положено начало взгляду на государство как "всенародное бла­го" и государя как всенародного избранника. В том, что эта идея тогда так и не была реализована, СМ. Соловьев видел свидетельст­во неподготовленности общества к глубоким преобразованиям, а В.О. Ключевский - следствие антинародной политики первых Романовых¹¹⁶. Наметившиеся противоречия в подходах еще более углубились при обращении В.О. Ключевского к изучению истории России нового времени.

Из признания объективной природы реформ СМ. Соловьев де­лал вывод об их безальтернативности и связывал их проведение ис­ключительно с личностью Петра I. В.О. Ключевский, напротив, по­лагал, что "приготовлялись преобразования вообще, а не реформа Петра... Это преобразование могло произойти этак... могло рассро-

135читься на целый ряд поколений"¹¹⁷. Сам он явно отдавал предпочте­ние последнему варианту, что давало возможность сделать их более обдуманными и менее болезненными для населения. Для СМ. Со­ловьева Петр Великий - "представитель народа", ориентировавший­ся навстречу его нуждам и опиравшийся на его "представителей". Царь родился с мыслью о реформах и заранее знал об их конечных результатах. В.О. Ключевский же отказывал Петру в наличии обду­манной программы реформ, подчеркивал их сиюминутный военно-фискальный характер. В "Курсе" впервые сделаны оценки действий самодержца с точки зрения морали и нравственности - "правитель без правил ... без элементарных политических понятий и обществен­ных сдержек"¹¹⁸.

Принципиально разошлись стороны в оценках действий царя по перестройке государственного здания России и его торгово-про­мышленной политики. По мнению В.О. Ключевского, приступая к реформам центрального и местного аппарата управления, Петр I ни­мало не заботился о "коллегиальности" его деятельности, никаких шагов по ограничению всевластия бюрократии не предпринял: "Петру нужна была не государственная дума, совещательная или за­конодательная, а простая государственная управа..."¹¹⁹. В результа­те реформ первой четверти XVIII в. завершилось оформления рос­сийского абсолютизма. С едва скрываемой иронией в адрес своего предшественника В.О. Ключевский писал в этой связи: "Преобразо­вание управления - едва ли не самая показная, фасадная сторона преобразовательной деятельности Петра; по ней особенно охотно ценили и всю эту деятельность"¹²⁰. Этот вывод автор "Курса" рас­пространял и на экономическую политику самодержца: как и во всем, здесь во главу угла ставились казенные, а не народные интере­сы. "Парниковое" положение мануфактур и торгово-промышлен­ных компаний привело к тому, что после смерти преобразователя они влачили жалкое существование.

Изменчивые требования императора, их несоответствие нацио­нальной специфике и уровню социально-экономического развития страны, его пренебрежение к человеческой жизни, упор на "власт­ное принуждение" вызвали встречное сопротивление большинства тогдашнего общества, и в первую очередь податной его части. В противовес автору "Истории России с древнейших времен", актив­ное противодействие мерам правительства В.О. Ключевский связы­вал не с косностью, инертностью населения, а с антинародной на­правленностью реформ¹²¹.

При освещении событий петровского царствования оба истори­ка исходили из факта, что крепость сословий утратила свое изна­чальное политическое обоснование и созрели предпосылки для их постепенного освобождения. Однако в оценках конкретных шагов правительства по реализации этой программы исследователи вновь разошлись. Так, СМ. Соловьев с именем Петра I связывал начало

136

освобождения сословий. "Вопрос об учреждении быта крестьян стал твердо ... и мы, видевшие конец (отмену крепостного права. -А.Ш.), должны почтить начало"¹²²,- говорил он. В.О. Ключевский, напро­тив, полагал, что на всем протяжении XVIII в. шел процесс "одно­стороннего раскрепощения" дворянства, расширения его политиче­ских и вотчинных прав при параллельном уничтожении даже тех "слабых гарантий обеспечения личности и труда крепостного", ко­торые были предоставлены ему Уложением 1649 г. В отличие от СМ. Соловьева, трактовавшего указы о майорате, подушной пода­ти как меры к "облегчению" крестьянства, его оппонент всемерно подчеркивал декларативность политики верховной власти. Тот же курс был продолжен и преемниками Петра I. В итоге дворянство по­лучило практически неограниченные права на личность и имущест­во "рабов", а некогда всесословное российское государство превра­тилось в инструмент его политического и экономического всевла­стия, приобретя "сословно-дворянский", "фискально-полицейский" характер¹²³. В.О. Ключевский замечал: "Манифест 18 февраля [1762 г.], снимая с дворянства обязательную службу, ни слова не го­ворит о дворянском крепостном праве, вытекавшем из нее как из своего источника"¹²⁴. Отсюда, если СМ. Соловьев полагал, что вплоть до середины XIX в. крепостному праву не было разумной экономической альтернативы, а "глубокие потрясения" в стране но­сили по большей части "разбойный", "козацкий" характер, то В.О. Ключевский "эпоху народных мятежей в нашей истории" свя­зывал прежде всего с расширением и углублением крепостнических отношений, "непростительно запоздалым" манифестом 1861 г.¹²⁵

Разность подходов к проблеме отразилась, в частности, в оцен­ках роли гвардии в дворцовых переворотах XVIII в. СМ. Соловьев видел в ней наиболее образованную часть народа и выразителей его коренных представлений о форме правления; его оппонент полагал, что гвардейское офицерство преследовало не общенациональные, а узкосословные цели.

В противовес установившейся в западнической историографии традиции, в реформах Петра I В.О. Ключевский склонен был видеть "скорее потрясение, чем переворот". Едва ли не единственное встре­чающееся в "Курсе" сопоставление реформ с революцией относи­лось к характеристике методов их проведения; в целом же импера­тор "не тронул основ общественного склада... ни сословного деле­ния по роду повинностей, ни крепостного права"¹²⁶. В этой связи В.О. Ключевский не проводил резкой грани между царствованиями Алексея Михайловича и его последователей и не связывал исключи­тельно с реформами Петра I переход страны в новый период ее ис­тории.

В определении приоритетов внешней политики XVII-XVIII вв. В.О. Ключевский следовал рассуждениям СМ. Соловьева: борьба за выход к морю и укрепление на его берегах (Швеция), безопас-

137ность южных границ (Турция, Крым), воссоединение восточносла­вянских народов (Польша) и, наконец, "призвание к политическому бытию славянских и православных племен Балканского полуостро­ва". Однако предложенная В.О. Ключевским картина реализации этих задач была куда более сложна, неоднозначна и драматична. Так, он полагал, что военные успехи Петра I были несоразмерны материальным и людским потерям. В деятельности правительств Елизаветы Петровны, Екатерины II В.О. Ключевский видел много­численные отступления от предложенного Петром I курса. Это в первую очередь коснулось русско-турецких отношений. Принципи­ально отлична от соловьевской и предложенная В.О. Ключевским трактовка разделов Польши. Ученый полагал, что в решении этого вопроса Россия шла в фарватере прусской политики, это в конечном итоге привело к ее ослаблению и международной изоляции, а значи­тельная часть исконно славянских территорий попала под власть Пруссии и Австрии¹²⁷.

Противоположные позиции исследователей в оценках историче­ских судеб России XVIII в. определили и различия в политической тактике двух поколений отечественного либерализма. "Люди соро­ковых годов" полагали, что если верховная власть последовательно проводит курс на освобождение сословий, то задача общества состо­ит во всемерной помощи и осторожном "подталкивании" ее в этом направлении. А отсюда, как писал СМ. Соловьев, "перемены в пра­вительственных формах должны исходить из самих правительств, а не должны вымогаться народами путем возмущений"¹²⁸. "Шестиде­сятники" же в основном под впечатлением половинчатости "великих реформ" Александра II и контрреформ его преемника на троне ви­дели неспособность монархии к изменению государственного меха­низма в сторону конституционализма и встали на путь осторожной конфронтации с ней.

В этой связи, для СМ. Соловьева Западная Европа нового вре­мени лишь кладезь технических достижений, заимствование прочих элементов тамошней цивилизации вовсе не обязательно, а порой и вредно. В.О. Ключевский же полагал, что использование внешних атрибутов "европейскости" уже привело к экономическому и поли­тическому отставанию России "на целый возраст", и призывал на­стойчиво и последовательно следовать "курсу исторических уроков Запада" (правовое государство) для "обновления самых оснований внутреннего государственного порядка" России¹²⁹.

Анализируя политическую программу своих предшественников, в конце XIX в. В.О. Ключевский с горечью писал, что ни на чем не основанная вера "отцов русского либерализма" в непреклонность правительственного курса на "всеобщее освобождение сословий" привела в 1870-1880-е годы к глубокому разочарованию «Кавелина, думавшего, что с освобождением крестьян и вся Россия изменится к лучшему, СМ. Соловьева, верившего, что восставший от времени

138

до времени русский богатырь вынесет Россию на своих плечах, Б.Н. Чичерина, в 1860-х годах предлагавшего "честное самодержа­вие настоящему правительству", а 30 лет спустя принужденного пе­чатать за границей свои последние заветные мысли...»¹³⁰ В.О. Клю­чевский полагал, что именно следование "теперешним запросам времени" (имелась в виду настойчивая аналогия реформ Петра I и Александра II) и как результат - некритическая оценка правитель­ственных источников привели СМ. Соловьева к искажению реаль­ной картины российской истории XVIII в.¹³¹

X

В.О. Ключевский в своих работах имел возможность опираться на цельную концепцию исторического развития России, что, несом­ненно, облегчало его исследовательские задачи: "Всегда работал с известным взглядом на свой предмет, ему приходилось этот взгляд углублять и исправлять в частностях, дополнять, перерабатывать, но не вырабатывать заново"¹³². Не менее значим был для него и содержавшийся в 29 томах "Истории России с древнейших времен" запас исторических фактов, которыми он широко пользовался в своих сочинениях. «Ключевский неоднократно говорил нам, своим ученикам, что без "Истории" Соловьева он не смог бы обработать своего курса», - вспоминал М.Н. Покровский.

Однако собственной оригинальной концепции В.О. Ключевский не создал, хотя необходимость таковой глубоко чувствовал и связы­вал широкие исследовательские перспективы с попыткой синтеза достижений западнической и славянофильской мысли. "Вредно как задерживать дыхание, так и ускорять его... - писал он. - Славяно­фильство и западничество - две попытки изучить светила в микро­скоп. Обе головы свихнуты - одна направо, другая налево, но ни та, ни другая не смотрят прямо"¹³³.

Сформулированная СМ. Соловьевым еще в середине XIX в. "схема" и полстолетия спустя продолжала еще оказывать определя­ющее влияние на отечественную науку в целом и творчество В.О. Ключевского в частности, стала, по выражению А.Е. Пресня­кова, "исходной точкой большинства дальнейших течений русской исторической науки"¹³⁴. Это понимал и сам ученый, до конца жизни называя себя не иначе, как "последним младшим учеником" СМ. Соловьева. Глубочайшая признательность своему учителю и наставнику была не только данью уважения, свидетельством науч­ной скромности, но в значительной степени отражала реальную связь их общеисторических воззрений. "Едва ли Ключевский, - пи­сал А.Е. Пресняков, - намеренно преувеличивал свою зависимость от Соловьева. Он ощущал ее, по-видимому, столь же крепко, как признавал на словах"¹³⁵. Из года в год В.О. Ключевский рекомендо­вал студентам готовиться к экзаменам по "Учебной книге..."