4. Теория стиля. Стиль и класс. Проблема литературного процесса

Переверзев определяет стиль следующим образом: «Единой социальной действительностью рожденные структуры образуют единство, то, что называется стилем. Никто не властен выпасть из стиля, потому что никто не властен выйти из детерминированного круга образов. Именно потому, что всякий писатель вращается в заколдованном кругу образов, всем произведениям писателя свойственен общий характер, все они образуют единый стиль, единое творчество. Основа этого единства не в личности автора (ср. классическую формулу Бюффона: "Стиль – это человек" – С.С.), а в социальной обусловленности характера, проецирующего себя в образах. Являясь проекцией единого социального характера, произведения писателя образуют единое творчество, единый стиль. Этот стиль не замыкается пределами творчества одного писателя. Творчество очень многих писателей оказывается родственно организованным, поскольку в его основе лежит единая социальная база, варианты единого социального характера»¹.

Понятие стиля как проекции единого социального характера строится на основе понятия класса, который, в свою очередь, трактуется не конкретно-исторически, а абстрактно-социологически. Из исторического процесса абстрагируется класс как некая общность, обладающая «по определению» некоторыми заданными свойствами. С ней и с соотносятся те или иные черты художественного творчества. Соответственно понятия социального характера, образа и стиля приобретают столь же абстрактный, нормативный и статический оттенок².

К этому присоединяется еще отрицание Переверзевым хронологическогопринципа (т.е. вообщевременнойпоследовательности явлений как отражения ихпричинно-следственнойсвязи), а это означает, по существу, отрицание историзма. Стиль после переворота в базисе возникает как бы сам собой, автоматически, вне всякой связи с предшествовавшими формами литературы, причем уже в готовом, раз навсегда данном виде. В понятии стиля у Переверзева отсутствует момент внутреннего движения, т.е. становления, изменения, развития, борьбы каких-либо его сторон и тенденций, – есть лишь разнаястепень (мера глубины и полноты) выражения данного социального характера (закона стиля) в творчестве тех или иных художников. Нет необходимости изучения историко-литературного процесса, ибостиль– этовид, а писатели –экземплярывида. Раз так, то нужно найти наиболее типичный «экземпляр», отыскать такого художника, творчество которого наиболее полно соответствовало бы заранее известному представлению о социальном характере данной классовой группы. Изучив такого писателя, мы тем самым изучили стиль, остается подвести к этому общему знаменателю творчество других писателей той же группы и объявить их либо предшественниками, либо последователями соответствующего «литературного генерала». Поэтому В.Ф.Переверзев занимается изучением генезиса каждого писателя в отдельности и не видит необходимости изучениялитературного процесса(такого понятия, кстати, вообще нет в его теории). В результате для него не возникает необходимости введения в систему теоретических понятий таких теоретических категорий, которые объединяли бы произведения не только одного, но и разных писателей, разных стилей (например, понятия жанра).

Но это только одна сторона дела. Отдельно взятый стиль еще не составляет литературы, которая всегда представляет собой совокупностьразных стилей. Каковы же отношения между ними? Вот тут картина получается совсем интересная. Поскольку каждый стиль основывается на особом социально-экономическом фундаменте, между ними нет и не может быть никакой преемственной, генетической, причинной и вообще какой бы то ни было взаимосвязи. Здесь отношения совершенно те же, что и между разными надстроечными явлениями, которые, по Переверзеву, возникают каждое самостоятельно, соотнесены непосредственно с экономическим базисом каждое в отдельности (где "пятичленка" Плеханова с ее иерархией и взаимодействием факторов? В вульгарно-социологическом литературоведении 20-х годов от нее нет и следа!) и существуют независимо друг от друга: «Живопись ничего не может создать в образной системе литературы; политическая жизнь ничего не может создать в образной системе литературы; и обратно: литература ничего не может создать в политической системе или живописи. Тут ничего не создается, взаимодействие есть только параллельный ряд». Обратите внимание, какая красноречивая параллель формалистской идее «независимости» имманентно развивающихся «рядов» культуры! Как будто это писал не Переверзев, а Эйхенбаум, и если бы цитату на этом оборвать, различить этих авторов было бы невозможно. Но дальше следует "генетическая" отсылка к первопричине, которую формалисты, разумеется, не признавали, видя первопричину в имманентных законах самих "рядов". «Здесь, – продолжает Переверзев, – есть сосуществование, здесь есть взаимная поддержка, есть единство, есть гармония, но здесь нет причинной связи; одно другого никогда не рождает, все всходит к одной общей причине, все должно быть понято монистически»¹.

Внутри литературыотношения разных ее пластов аналогичны отношениям «рядов» культуры: каждый «стиль» у Переверзева возникает на своем особом социально-экономическом фундаменте и существует абсолютно независимо от других стилей. Они отделены друг от друга «китайской стеной». Литература распадается на изолированные и автономные островки разных стилей. Поэтому между произведениями Гоголя, воспроизводящего социальный характер «мелкопоместного дворянства», Лермонтова, воспроизводящего социальный характер «дворянской аристократии», и Достоевского, воспроизводящего социальный характер «упадочного мещанства», – зияющая пропасть, между ними нет никаких связей и соотношений, у каждого –свой «заколдованный круг образов».

В этой дискретности литературного «поля», для описания которого теоретически излишними оказываются понятия взаимовлияния, взаимодействия, преемственности явлений, относящихся к разным «стилям», заключается и причина отрицания Переверзевым и его учениками научного значения таких литературоведческих категорий, как жанр. Опорными понятиями переверзевской концепции являются такие понятия, как образ, стиль, творчество писателя. Категории жанра не оказывается места в этой системе, и Переверзев решительно отрицает научную целесообразность этого понятия: «Почему мы не можем объединять произведения, например, по признаку жанра? Потому что произведения одного жанра могут быть глубоко чуждыми друг другу социологически, будучи в то же время социологически чрезвычайно родственными с произведениями других жанров. Группируя произведения по признаку жанра, мы вынуждены объединять столь разнородные вещи, как роман Лермонтова «Герой нашего времени» и роман Гоголя «Мертвые души» и разъединять столь родственные произведения, как роман «Герой нашего времени», драма «Маскарад», поэма «Демон», образующие социологическое единство»¹. Т.е. понятие жанра заключает в себе, с точки зрения Переверзева, настолько внешние и несущественные признаки, что ни в теоретических, ни в исторических построениях они не принимаются в расчет. Причины отрицания жанра заключены в природе, содержании и внутренней логике самой теории Переверзева, и связаны с тем, что в ней отсутствуют представления о внутренней связи разных «пластов» или «частей» литературы, литературных произведений разных авторов, школ, направлений, стилей; наконец, в ней нет самого понятиялитературного процесса, как такового. Именно это делает излишней и невозможной постановку вопроса об общих закономерностях развития литературы и, следовательно, ненужной такую категорию, как жанр. В.Ф.Переверзев, подобно В.Шкловскому в формальной школе, выразил суть вульгарно-социологической теории и методологии наиболее последовательно и до конца, не боясь никаких обвинений и не смягчая формулировок. В этом ему надо отдать должное: вульгарно-социологический метод выразился в его теории настолько явно и ярко, что как бы впоследствии ни маскировался вульгарный социологизм под марксизм или какую бы то ни было другую систему идей и методов, «переверзевские уши» в нем все равно всегда можно было различить, особенно если читателю хорошо был известен первоисточник. Что бы ни писал, например, в 30-е, 40-е, 50-е годы или позже лучший ученик Переверзева, известный теоретик и историк литературы, хорошо известный очень многим профессор МГУ Г.Н.Поспелов, я всегда ощущал в его работах следы влияния идей его учителя (они ощутимы и в работах его учеников – так сказать, научных «внуков» Переверзева).