Тема 10. Слово как событие бытия Методические рекомендации

1. Слово-свет и слово-плоть

Прокомментируйте начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков».

В чем, на Ваш взгляд, состоит смысл идеи М. Хайдеггера об «изначальной принадлежности слова бытию»?

2. Слово как знак и как символ

Различите слово как знак и как символ. Раскройте смысл идеи А. Белого, что символ является «футляром иного», «окном в Вечность», символом «воссоздается полнота жизни и полнота смерти».

Прокомментируйте идею М. Хайдеггера, что слово – это прежде всего «намек, а не знак в смысле простого обозначения», «весть просвечивающей сокровенности», «посылающей, отсылающей, зовущей».

Согласны ли Вы с М. Хайдеггером, что и достоинство и недостаток «европейской понятийной системы» состоит в ее «разграничительной силе, чтобы представлять предметы в однозначной взаимоупорядоченности друг с другом»?

3. Со-бытийность слова

Раскройте идею М. Хайдеггера, что слово – «не просто средство для изображения», оно, «позволяя чему-то явиться и явствовать», есть даритель бытия: «Это уже больше не просто именующая хватка на уже представленном присутствовании, не просто средство для изображения предлежащей данности. Наоборот, само слово – даритель присутствования, т. е. бытия, в котором нечто является как существующее». Имеются ли, на Ваш взгляд, основания утверждать, что «высшая власть слова … впервые только и дает вещи быть в качестве вещи» (М. Хайдеггер)?

Согласны ли Вы с М. Хайдеггером, что проделать путь к языку «значит уже не двигаться туда или обратно по уже готовой дороге, но впервые проложить путь к… и тем самым путем быть»?

Раскройте смысл слова как «ключа к бытию», как «родника, рождающего, как бы поглощенного заботой о рожденном» и как «истока», источающего истину (А. Павленко).

Литература

1. Белый А. Символизм // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 256–257.

2. Евангелие от Иоанна. Новый Завет. Глава 1, 1-14.

3. Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. М., 1997. С. 70-71.

4. Павленко А. Бытие у своего порога. Исток // Человек. 1994. № 3. С. 34–39.

5. Хайдеггер М. Слово // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 302–309.

6. Хайдеггер М. Путь к языку // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 268‑269.

7. Хайдеггер М. Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 273–302.

Фрагменты оригинальных философских текстов

Библия

НОВЫЙ ЗАВЕТ^

Евангелие от Иоанна

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.

Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него,

Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о свете.

Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир.

В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал.

Пришел к своим, и свои Его не приняли.

А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими,

Которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.

И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца.

М. К. Мамардашвили

ЛЕКЦИИ ПО АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ^

(…) Произведения искусства производят в нас жизнь в том виде, в каком наша жизнь, во-первых, человеческая, и, во-вторых, имеет отношение к бытию. Греки это называли Логосом, производящим словом. Логос – производящее слово, внутри которого или в топосе которого что-то возникает в нас, в том числе, возникают акты понимания чего-то другого, а именно: в людях, самой конструкцией слова как Логоса порождаются акты понимания природы (фюзиса). Природа становится зримой, прозрачной или понятной.

(…) Вопреки обычному предположению, что есть какая-то мысль или идея – ясная самой себе и прозрачная для самой себя, для которой ищутся средства выражения, выражаясь в словах поэмы, – в действительности язык или, в данном случае, слово есть то, что должно начаться, и, отразившись от чего, во мне впервые станет то, что есть моя мысль. Мысль не предшествует «выражению». Напомню вам слова Борхеса, который говорил, что всякая поэзия в определенном смысле таинственна – не каждому удалось узнать то, что ему удалось написать. Иначе говоря, словесная конструкция в этом смысле – расшифровываемый символ для самого автора конструкции. Он через нее узнает, что же, собственно, он думал и испытывал. То, что он думал и испытывал, впервые становится в нем через его отношение к его же собственному произведению.

Слово есть производящее произведение, оно не есть инструмент человека в том смысле, что существуют какие-то мысль и значение, которые изобретают слова для своих выражений. Назовем это условно opera-operans, производящее произведение. Греки считали, что так производится в людях бытие: значения сцеплениями логоса, и только ими, впихиваются в проблеск невидимого бытия или, выражаясь словами Гераклита, невидимой гармонии.

М. Хайдеггер

СЛОВО^

(…) Загадкой остается поэтическое слово такого рода, чей сказ давно уже возвратился в молчание. Вправе ли мы отважиться думать над этой загадкой? Достаточно будет уже, если мы дадим сначала хотя бы просто самой поэзии сказать нам загадку слова, и теперь в стихотворении с заглавием:

Слово

Из далей чудеса и сны

Я нес в предел моей страны

Ждал норны мрачной чтоб она

Нашла в ключе их имена –

Схватить я мог их цепко тут

Чрез грань теперь они цветут...

Раз я из странствий шел назад

Добыв богатый нежный клад

Рекла не скоро норна мне:

«Не спит здесь ничего на дне»

Тут он из рук моих скользнул

Его в мой край я не вернул...

Так я скорбя познал запрет:

Не быть вещам где слова нет.

(…) Возникает искушение переформулировать заключительную строку в высказывание с отчетливым содержанием: нет вещи там, где отсутствует слово. Где что-то отсутствует, там имеет место лакуна, обрыв. Оборвать нечто значит: что-то у него отнять, чего-то его лишить. Лишение чего-то означает нехватку. Где не хватает слова, там нет вещи. Лишь имеющееся в распоряжении слово наделяет вещь бытием.

Что такое слово, что оно на такое способно?

Что такое вещь, что она нуждается в слове для своего бытия?

Что значит тут бытие, что оно оказывается чем-то вроде ссуды, которая назначается вещи от слова?

(…) Запрет не высказывание, но, наверное, все-таки тоже какое-то сказывание. Запрет связан с отказом. Отказать, заказать («заказник») – производное от глагола сказать. Сказать – то же самое слово, что (по)казать… Указать, показать значит: дать увидеть, вывести в явленность. Именно это, приоткрывающее показывание, и составляет смысл нашего старого слова казать, говорить. Показать, указать на кого-то значит: выдать его, выставить на суд… Каким образом? Отказаться значит: оставить притязание на что-то, в чем-то себе отказать. (…)

Поэт познал запрет. Познать значит тут: изведать. Изведал тот, если сказать по-латински, qui vidit, кто что-то увидел, заметил и никогда уже больше не теряет увиденное из виду. Познать значит: достичь такого увидения. Сюда входит, что мы к этому стремимся, а именно в движении по какому-то пути, по стезе. Пускаться в такое по-стижение значит: изведывать, научаться. (…)

Имена суть изображающие слова. Они предоставляют то, что уже существует, представлению. Силою предоставляющего изображения имена засвидетельствуют свою определяющую власть над вещами. (…)

Имена, таящиеся в роднике, считаются как бы чем-то спящим, что требуется только разбудить, чтобы они нашли себе применение в качестве изображения вещей. Имена и слова подобны постоянному запасу, который соотнесен с вещами и задним числом привлекается для их изображения. Но этот источник, из которого поэтическая речь черпала до сих пор слова, изображавшие в качестве имен все существующее, ничего уже более не дарит.

(…) Поражает то, что с непоявлением слова исчезает драгоценность. Так значит, именно слово удерживает клад в его присутствовании; больше того, оно впервые только и выводит, выносит его в присутствование и в нем хранит. Слово внезапно обнаруживает свою другую, высшую власть. Это уже больше не просто именующая хватка на уже представленном присутствовании, не просто средство для изображения предлежащей данности. Наоборот, само слово – даритель присутствования, т. е. бытия, в котором нечто яв­ляется как существующее.

Эту другую власть слова внезапно видит поэт. Вместе с тем, однако, слово, имеющее такую власть, отсутствует. Клад поэтому ускользает. Но при этом он вовсе не рассыпается в ничто. Он остается драгоценностью, которую поэт уже, наверное, никогда не сможет хранить в своей стране. (…)

Вправе ли мы заходить в своем толковании настолько далеко, чтобы предполагать, что путешествиям поэта к роднику норны теперь положен конец? По-видимому, да. Ибо через новый опыт поэт, пусть прикровенно, видит другую власть слова. (…) Поэт должен отречься от того, чтобы иметь в своей власти слово как изображающее имя для установленного им сущего. (…)

(…) Отречение об­рекает себя на высшую власть слова, которая впервые только и дает вещи быть в качестве вещи. Слово есть у-словие вещи как вещи. Нам хотелось бы назвать эту власть слова условленъем (Bedingnis). (…) Условие есть существующее основание для чего-то существующего. Условие обосновывает и основывает. Оно удовлетворяет положению об основании. Но слово не об-основывает вещи. Слово допускает вещи присутствовать как вещи. Пусть это допускание и называется условленьем. (…)

…Зарок поэта есть вовсе не какое-то «нет», а «да». Самоотказ – по-видимости только отречение и самоустранение – есть в действительности неотказ в себе: таинству слова. Этот неотказ в себе может говорить только таким образом, что он говорит: «быть». Отныне слову быть: условленьем вещи. …Никакая вещь не есть без слова. (…)

(…) Драгоценность, которую так и не приобретает страна поэта, есть слово для существа языка. Внезапно угаданная власть и величина слова, его существенное, хотели бы войти в собственное слово. Но в слове, именующем существо слова, отказано. (…)

Старейшее слово для так осмысленной власти слова, для речи, называется Логос: Сказ, который, показывая, дает сущему явиться в свое это есть.

То же слово Логос; как слово для сказа есть одновременно слово для бытия, т. е. для присутствия присутствующего. Сказ и бытие, слово и вещь неким прикровенным, едва продуманным и неизмыслимым образом взаимно принадлежат друг другу. (…)