Лекция 8-я: Эстетическое отношение (продолжение)

1. Эстетическая ситуация

Первое условие возникновения эстетической ситуации — это прямой чувственный контакт человека с предметом. Логическое познание не нуждается в подобной непосредственной связи субъекта и объекта. Хотя живое созерцание есть первая ступень процесса познания, познавательный акт уводит нас в конечном счете крайне далеко от созерцания — в сферу сущностей и закономерностей, которая в принципе недоступна созерцанию. Более того, наукам часто приходится иметь дело с объектами, находящимися вообще вне пределов созерцания или даже представления, — с так называемыми мнимыми объектами, абстрактными (например, математическими, физическими или экономическими) типа «квадратный корень», «квант» или «прибавочная стоимость». Но и в тех случаях, когда научное познание оперирует конкретными объектами, оно далеко не всегда способно базироваться на их созерцании. Так, историку приходится изучать явления, которые нельзя ни увидеть, ни услышать, ни представить себе; астроном исследует свой предмет, опираясь на косвенные данные и показания приборов; об эстетических качествах облика неандертальца или Чингисхана мы ничего не могли сказать, пока антрополог и скульптор М. Герасимов не сделал их лица доступными нашему чувственному созерцанию, и никакие хитроумные приборы не позволят нам установить, красив или некрасив марсианский ландшафт, пока мы воочию (или хотя бы «глазами» фотоаппарата, киноаппарата или телевизионной камеры) его не увидим или хотя бы не представим себе силою воображения.

Такое же отличие можно обнаружить, сопоставляя эстетическое отношение с другими формами ценностной ориентации. Чтобы судить о благотворности, справедливости, прогрессивности какого-либо явления, совсем не обязательно его видеть

122

или слышать, все подобные оценки могут даваться умозрительно, на основе анализа и теоретического рассуждения. Нет, однако, таких интеллектуальных операций, которые были бы способны заменить человеку живое созерцание как базу эстетического восприятия, ибо вне этой базы нет для нас ни красоты, ни величия, ни трагизма, ни комизма. Вместе с тем чувственное восприятие само по себе, и даже тогда, когда оно вызывает определенные эмоции, выражающиеся в оценках «приятное» или «отвратительное», «ужасное» или «смешное», не становится эстетическим. Уже Платон понимал различие между прекрасным и приятным, даже если имеется в виду приятное для зрения и слуха; и действительно, последнее не содержит ни грана духовности, будучи простой психофизиологической реакцией нервной системы на такие оттенки цвета и цветовые отношения, на такие звуковые тембры и звукосочетания, которые «ласкают» глаз, «ласкают» ухо, как говорят обычно в быту, или раздражают их. Такая же дистанция отделяет комическое от смешного и трагическое от ужасного; и неудивительно, что способность ужасаться и смеяться свойственна не только взрослому, но и младенцу, а иногда и высшим животным, тогда как способность трагического сопереживания и чувство юмора являются достоянием развитого человеческого сознания, ибо являются формами духовных переживаний.

Второй существенный признак эстетической ситуации — соответствующая позиция (или установка) участвующего в ней субъекта: она состоит в том, что процесс восприятия объекта освобождается от всех внешних целей, поскольку наслаждение красотой предмета не вызывается желанием обладать им, присвоить его или как-то практически использовать; если же это чувство рождается в процессе практического оперирования машиной, или научного изучения цветка, или эротического общения людей, эстетическая эмоция может вспыхнуть лишь благодаря переключению внимания с результата действия на саму чувственно-духовную связь субъекта с объектом.

Таким образом, эстетическая ситуация оказывается поистине парадоксальной. Это увидел и осмыслил И. Кант, а его ученик Ф. Шиллер положил в основу теории эстетического воспитания. В самом деле, ведь, с одной стороны, эстетическая ситуация есть форма непосредственной связи человека с миром, со всей конкретностью его эмпирического существования: личность сталкивается здесь лицом к лицу с реальными вещами, предметами, явлениями, процессами, и они имеют для нее смысл сами по себе, а не как знаки чего-то иного — общих законов бытия, интересующих нас в ходе познания действительности, или каких-либо общих ценностных значений нравственного, рели-

123

гиозного, политического порядка; с другой же стороны, в живом чувственном соприкосновении с внешним миром человек не подчинен ему, не чувствует своей от него зависимости, а свободен — это и давало Ф. Шиллеру право называть красоту «образом свободы».

Важно, однако, понимать, что свобода эта не абсолютна, иначе она вырождается в произвол. Если мы различаем хороший вкус и плохой, развитый и неразвитый, грубый и утонченный, если мы признаем необходимость воспитания вкуса, значит, за разбросом индивидуальных вкусов стоят некие общие для каждой эпохи и для каждого социального слоя людей принципы эстетического сознания.

Оно и понятно, ведь личность — это не абстрактная противоположность общества, а индивидуально-своеобразная носительница социального и культурного содержания. Разными путями проникает культура в сознание индивида и с разной степенью очевидности влияет на характер его деятельности, но нет у личности способа выскользнуть из этого «поля притяжения», в котором она вырастает, духовно формируется и практически действует и которое определяет содержание не только сознательного, но и подсознательного слоя человеческой психики.

Диалектика относительного и абсолютного выступает здесь как диалектика индивидуального и социального, врожденного и культурного. Эстетическая форма ценностного сознания становится способом самой тонкой социальной «настройки» человеческой психики, пускающим в ход все механизмы индивидуального сознания и заставляющим личность воспринимать свои эстетические оценки не как навязанные ей извне, а как свободно ею выработанные и потому неотделимые от нее, от ее индивидуального существования.