Латинская патристика

Последним латинским великим отцом церкви был папа Григорий Великий (ок. 540-604). Он родился в Риме в знатной состоятельной семье и получил блестящее образование. Поначалу (подобно Амвро­сию и Августину, которых Григорий глубоко почитал) он избрал свет­скую карьеру и в 573 г. занял должность префекта Рима. Затем, однако, он удалился в монастырь, а в 590 г. был избран папой.

Высочайшее уважение, которым Григорий пользуется в католичес­кой церкви, объясняется не столько его теологическими достижения­ми, сколько пастырской и организаторской деятельностью. Но несом­ненно, что в лице Григория латинская патристика обрела талантливого писателя, много сделавшего для утверждения тех форм, в которых латинская христианская культура была воспринята средневековьем. К основным сочинениям Григория принадлежат: «Диалоги» (истории о чудесах итальянских монахов, изложенные в диалогической форме), «Нравственные толкования на книгу Иова», комментарии на книгу Иезекииля и Новый Завет. Значительную часть наследия Григория Великого составляет обширная переписка. Кроме того, ему принадлежит устав жизни духовенства, имевший большое значение для всей после­дующей истории церкви.

Прочие латинские авторы этого периода обычно рассматриваются в рамках истории средневековой философии. Объективно они явля­ются посредниками между зрелой патристикой и схоластикой. Все они находятся под влиянием неоплатонизма, но у многих заметно уже влияние Аристотеля. Комментаторские интересы сближают их с гречес­кими авторами того же периода. Из авторов конца V — начала VI вв. наиболее важны Марциан Капелла, Клавдиан Мамерт, Боэций. Да­лее следует упомянуть Кассиодора (ум. ок. 562), Мартина из Бра- кары (ум. 580), ученого энциклопедиста Исидора Севильского (ум. 636) и, наконец, Беду Достопочтенного (ум. 735).

Библиография

Bardenhewer О. Geschichte der altkirchlichen Literatur. Darmstadt, 1962. Bd. I. 2 Aufl.

Gilson E. History of Christian Philosophy in the Middle Ages. N.Y., 1965.

Harnack A. Lehrbuch der Dogmengeschichte. Тц bingen, 1909. Bd. I. 4 Aufl.

Quasten J. Patrology. Utrecht, 1950. Vol. I.

Spanneut M. Le stoicisme des p^res de l'eglise. De Clement de Rome a Cement d'Alexandrie. P., 1957.

Troeltsch E. Augustin, die christliche Antike und das Mittelalter.

Munchen; В., 1915. Бычков В.В. Эстетика поздней античности. М., 1981. Бычков В.В. Византийская эстетика. М., 1977. Гарнак А. Сущность христианства. СПб., 1907. Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии: Латинская

патристика. М., 1979. Мейендорф И. (прот.) Введение в святоотеческое богословие. Виль­нюс; М., 1992.

Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов в связи с философскими учениями того времени. 2-е изд. Сергиев Посад, 1914. Т. I. Тринитарный вопрос. Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. М., 1979.

Флоровский Г.В. Восточные отцы IV в. Париж, 1931 (репринт — М., 1992)

.РАЗДЕЛ II

Схоластическая философия

ВВЕДЕНИЕ

1. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ РАЗВИТИЯ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФИЛОСОФИИ

Период средневековья в Западной Европе отделен от античности эпохой великого переселения народов, варварских вторжений, положив­ших конец существованию Западной Римской империи. Это время войн, политической неопределенности, разрухи и упадка как в экономи­ке, так и в культуре. Относительная стабилизация жизни в VIII-X вв. связана с формированием новой социальной структуры, называемой феодализмом.

Феодальное западное общество — это общество земледельческое; крестьяне составляли преобладающую часть населения, крестьянское, натуральное хозяйство служило основой экономики. По поводу владе­ния и пользования землей в обществе устанавливается сложная система отношений — она-то и именуется словом "феодальная". Эта система иерархична. Обычно землевладелец является держателем феода, по­лученного от стоящего выше сеньора, который в свою очередь тоже чей-то вассал. Земельный надел, получаемый вассалом, — это одна из форм вознаграждения, в которых находит свое выражение покрови­тельство, оказываемое сеньором вассалу или за прямую службу, или за обязательство выполнять в случае необходимости ряд услуг, опре­деляемых договором. Эта взаимная зависимость фиксируется в фео­дальном обществе правовыми нормами. Наследование землевладения влечет за собой наследование и всех прав и обязанностей, связанных с ним, т.е. всех социально-экономических и политических связей. Фео­дальное общество поэтому представляет собой иерархию наследуемых социально-юридических уровней. Каждый человек, группа, корпора­ция, сословие характеризуется особым юридическим статусом. В этой иерархии нижний уровень образует крестьянство, целиком подчиненная группа; но крестьяне обладают имуществом, определенный правовой статус признается также и за ними. Политическая власть сосредоточена на высших уровнях иерархии. Промежуточный слой землевладельцев представляет собой сословие воинов-рыцарей, обязанных старшим, сеньо­рам, прежде всего военной службой; покровительство сеньоров возна­граждается также поддержкой со стороны рыцарей в политических делах, участием в других предприятиях сеньора.

Наряду с "вертикальными" отношениями вассальной зависимости в средневековом обществе существовали и "горизонтальные" связи корпоративного типа: в сельских общинах, рыцарских орденах, ре­месленных цехах, купеческих гильдиях. С ростом городов, начиная с XII в., особенно заметными становятся корпорации, имеющие профес­сиональную подоплеку. Однако сами эти корпорации встраиваются в иерархическую структуру средневекового общества как носители оп­ределенного правового статуса.

Одной из важных предпосылок становления феодальной цивили­зации в Западной Европе было происшедшее в раннесредневековый период коренное преобразование культуры земледелия. Систему агро­техники, сложившуюся в IX-XI вв. в областях севернее Альп, куда теперь смещается центр западной цивилизации, отличали от традици­онной средиземноморской три главных элемента: эта система была трехпольной, более производительной, чем двупольная, практикуе­мая в Средиземноморье, а применение тяжелого колесного плуга и использование лошадей в сельском хозяйстве делали ее еще более ин­тенсивной.

Усовершенствование агротехники — лишь одна составляющая подъ­ема экономики на Западе в X-XI вв. Другая его сторона — создание ряда приспособлений, позволяющих использовать силу воды и ветра в ремесленном производстве и сельском хозяйстве. Их появление по­служило толчком для волны технологических усовершенствований, затронувших все сферы хозяйственной жизни. Уже с раннего средне­вековья распространялись водяные, а позднее, с XII в., ветряные мель­ницы. Строительство водяных мельниц стало заметным явлением уже в IX в., а начиная с X в. темп его все нарастает. И самое важное, создаются устройства, открывающие возможность их применения для выполнения самых разных задач. Использование неживых сил воз­можно лишь при условии механизации некоторых приемов в процессе труда. Монотонные тяжелые операции, более всего нуждающиеся в механизации, легче всего поддаются ей. Благодаря относящемуся к этому времени изобретению кривошипа и махового колеса оказалось возможным заставить воду работать не только в обычных мельницах, где мелют зерно, но и приводить в действие различные машины: меха­нические решета для просеивания муки, молоты в кузницах, машины в сукновальнях и сыромятнях. Например, в описании цистерцианско- го аббатства Клерво, относящемся к XII в., рассказывается о раз­личных приспособлениях — мукомольных, валяльных, кузнечных и др., — заставляющих воду выполнять разнообразные работы. Как пишет восхищенный автор, она "варит, просеивает, вращает, моло­тит, орошает, моет, мелет, разминает, повинуясь без сопротивления" (PL¹⁰, 185, 570-571).

Уровень технологического развития, которого достигает к своему закату средневековое общество, Настолько значителен, что современ­ные исследователи говорят о технической революции в эпоху средне­вековья, суть которой видят в овладении силами природы, силой жи­вотных, силами воды и ветра (см. [17, р. 560]). Со средневековья начинается опирающийся на все возрастающую мощь техники новый этап в истории человечества, проходящий под знаком "покорения при­роды", который продолжается вплоть до настоящего времени. По мне­нию американского медиевиста Л. Уайта, "главным достижением сред­невековья были не его соборы, не его этика или схоластика, а построение (впервые в истории) сложной цивилизации, не основанной на исполь­зовании тяжелого труда рабов" [18, р. 22].

Очень важной составляющей экономического подъема в средневе­ковой Европе было также развитие торговли. Более продуктивное сель­ское хозяйство, высвобождающее рабочие руки, и расширяющееся в связи с этим ремесленное производство нуждаются в налаженной тор­говле, а она в свою очередь еще больше стимулирует ремесленное производство. Результатом такого процесса стала прогрессирующая урбанизация. Надо сказать, что к этому времени большинство старых городов, служивших административными центрами Римской империи, захирело и пришло в запустение вместе с проложенными римлянами дорогами. Появление новых городов знаменует разрушение замкнутого натурального хозяйства, обособление торгово-ремесленного сословия, жизнедеятельность которого созидает для себя формы городского быта, хотя, конечно, многие города оказываются и административными цен­трами новых государственных образований, и очагами культуры. Рост городов требует большого строительства, и, действительно, строитель­ные профессии надолго становятся весьма распространенными и ува­жаемыми. Строительное дело опять-таки побуждает к изобретатель­ности и к новым технологическим усовершенствованиям. Энергично начинает развиваться горное дело, подталкиваемое острой нуждой в строительных материалах, а также в железе для военных и хозяйствен­ных нужд и в серебре для чеканки монеты, так как монетный голод сковывает торговлю.

Характерной чертой европейской средневековой экономики явля­ется ее рациональная организация, когда различные стороны хозяйст­венной жизни взаимно поддерживают и стимулируют друг друга. И это не просто разумная упорядоченность: ведь всякое хозяйство, а традиционно воспроизводящееся, может быть, еще в большей степени, предполагает взаимосогласованность своих частей. Здесь важно под­черкнуть именно тенденцию к рациональному усовершенствованию, которая и собирает отовсюду технические новшества, и распространяет их, стимулирует их открытие, а на их основе вновь и вновь переупо­рядочивает соответствующие части хозяйства. Это процесс нарастаю­щий, и начинается он в средние века, когда появляется соответствую­щая тенденция.

Может показаться довольно неожиданным, что радикальные сдвиги в сторону рационально совершенствующейся экономики приходятся в Европе на период X-XII вв., когда главенствование христианской церк­ви во всех сферах общественной жизни неоспоримо, когда реформатор­ские движения в католической церкви, ратующие за осуществление христианского идеала в церковной жизни, укрепляют авторитет христи­анского вероучения. Более того, несомненным является факт, что начи­ная с раннего средневековья рациональные способы хозяйствования, новые изобретения быстрее всего пробивают себе дорогу в монасты­рях. Монастыри, в ранний период — бенедиктинские, позднее — цис- терцианские и другие, вообще играли важную роль в жизни средневе­кового Запада. Они были хранителями и распространителями античной образованности. Монастыри же дали образцы рационального упорядоче­ния хозяйственной деятельности.

Тут видится противоречие. Ведь христианское вероучение предла­гает человеку иной центр, куда должны быть обращены его сознатель­ные устремления, находящийся вне сферы его обычной социальной, "мирской" жизни. Христианство настаивает на уходе от мира, и если не насовсем и не в пустынное уединение, то по крайней мере насколько возможно. Христианин настолько и христианин, насколько он может "удалиться", "отвратиться" от мирской жизни и приблизиться, обра­титься к Богу. И тем не менее следует признать, что христианство оказало влияние на формирование новых ценностей, ответственных за социальные сдвиги в сторону европейской технической цивилизации. Среди этих ценностей важное место занимает изменившееся отношение к труду.

В античном обществе простой физический труд — в ремесленном ли деле, в сельском ли хозяйстве — считался занятием рабским, недос­тойным свободного гражданина. Ситуация в древнем мире была такова, что сбережение человеческого труда вообще не могло быть осознано как проблема. Тяжелый физический труд раба был нормой, и потому облегчение его не становилось задачей для свободного человека, который только и мог бы внести в методы труда рациональные усовершенство­вания, так как Имел необходимые для этого досуг и знания. Свободное знание, для которого был предназначен досуг свободного человека, представляло собой несравненно большую ценность, чем изобретатель­ская деятельность; достаточно указать на Архимеда, который не толь­ко свои знаменитые военные машины, но даже и решение механичес­ких задач ценил гораздо ниже, чем занятия чистой математикой. Не исключены технические нововведения, но они не могут стать система­тическими, не ведут к дальнейшему совершенствованию технологии.

В период раннего средневековья картина существенно меняется. Распространение христианства создает новый духовный климат с иной оценкой человека и взаимоотношений людей между собой. Норма, кото­рой должен руководствоваться христианин в своей жизни, — любовь к ближнему, которым для него может стать любой, с кем сводит его Бог на жизненном пути: и брат, и согражданин, и чужеземец, и раб. Христианство утверждает равенство людей перед Богом, ибо все люди сотворены Богом, всем, если они пожелают, открыт путь к Богу. Все люди — братья как сыновья небесного Отца. Выполнение заповеди о любви к ближнему ставит перед христианином главным образом духов­ные задачи, однако диктуемые этой заповедью жизненные установки предписывают также делать все необходимое для разумного устрое­ния жизни, и экономической ее стороны, и социальных отношений. Это, прежде всего, требование трудиться для поддержания своей жизни, чтобы не быть обременительным для других людей. В послании апо­стола Павла читаем: „Умоляем же вас, братья, более преуспевать и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и рабо­тать своими собственными руками, как мы заповедовали вам, чтобы вы поступали благоприлично пред внешними и ни в чем не нужда­лись" (I Фессалон. 4, 10-12). И трудиться надо не только ради себя; заботясь о других, надо делать больше, чем необходимо себе самому. "Трудись, делая руками своими полезное, чтобы было из чего уделить нуждающемуся" (Ефес. 4, 28).

Христианское вероучение, считая духовную жизнь главной заботой христианина, требует для всякого человека без различия необходимого досуга для отправления религиозных предписаний, открывающих ему путь духовного совершенствования. Многое в этом требовании воспро­изводило мотивы античного осмысления досуга как условия подлин­ного бытия человека: беспрерывный тяжелый физический труд, не оставляя человеку ни времени, ни сил, не дает обрести необходимую внутреннюю независимость ума и действий, без которой стремление к духовному совершенствованию остается бесплодным.

Но христианство вносит сюда и совершенно новый мотив: человек должен трудиться, ибо праздность есть потворничество греху. Биб­лейское "в поте лица твоего будешь есть хлеб" (Быт. 3, 19) толкуется в том смысле, что обязанность трудиться есть не просто печальное следствие грехопадения, наказание человеку, но и средство, препятству­ющее усилению греха, овладевающего человеком. Следует трудиться, "потому что праздность научает всякому злу", — говорит св. Иоанн Златоуст (IX в.) [15, с. 727]. Для монахов это становится неукосни­тельным правилом, внесенным в монашеские уставы. Так, в разделе о ежедневных трудах монахов в уставе св. Бенедикта, по которому жили западные монастыри начиная с VI в., читаем: „Праздность — враг души, а посему в определенное время братья должны быть заняты трудом телесным, в другое же время — душеспасительным чтением" [16, с. 76].

Новое отношение к труду, господствующее в христианском обществе, причисляет физический труд к разряду занятий, одинаково достой­ных наряду с другими мирскими делами. Однако тяжесть физического труда, необходимого для поддержания жизни, осознается как нечто нежелательное: от физического труда нельзя, да и не нужно освобож­даться совсем, но хозяйственные работы должны быть упорядочены так, чтобы у каждого оставались и силы, и свободное время. И это относилось не только к монахам, а постепенно становилось универ­сальным требованием. Таким образом, побудительным мотивом к вве­дению технических новшеств, облегчающих труд, была теологическая посылка о бесконечной ценности даже самого ничтожного человечес­кого существа.

И все же прилежание к ремеслу или же к инженерии требуют слишком много внимания и усилий, чтобы не отклонять человека от его духовных устремлений. Успехи хозяйственной деятельности скоро показали, что технические усовершенствования вместе с общей рацио­нализацией хозяйства ведут к накоплению богатства. Это обстоятель­ство, идущее вразрез с христианскими заповедями, незамедлительно обнаруживается, и одновременно сказывается его разлагающее влия­ние на духовное здоровье христианской церкви.

Особенно болезненным оказывается это внутреннее противоречие для монашеских общин. Зачастую не удается гармонично примирить две противоположные тенденции, бытующие в умонастроениях мона­хов и в жизни монастырей. На одном полюсе — высокая оценка тру­да, в том числе и хозяйственного, столь высокая, что его крайними апологетами труд приравнивается к молитве (laborare est orare), а отсюда — уважительное отношение к рационализации хозяйства и к технической деятельности. На другом — резко отрицательное отноше­ние к накоплению богатства, проповедь иестяжания, апостольской бед­ности, протест против подмены молитвенного монашеского подвига физическим трудом, т.е., вообще говоря, мирскими занятиями. Иско­мый порядок ищется где-то посередине: рачительный труд, но с долж­ным смирением и молитвой, рациональное хозяйствование, но без стрем­ления к обогащению. Однако это равновесие вряд ли достижимо; во всяком случае, оно все время оказывается неустойчивым: монастыри снова богатеют, вновь и вновь разгорается борьба за чистоту церков­ной жизни. Но ни проводимые церковью реформы, ни создание мона­шеских орденов с более строгим уставом не могли изменить общей ситуации. Это внутреннее напряжение сказывается и в жизни всего средневекового общества, хотя в мирской жизни тенденция рациона­лизации пролагает себе дорогу более решительно.

В средние века была сделана попытка упорядочить общественную жизнь таким образом, чтобы она была в гармонии с идеалом духовной жизни, выдвигаемым христианской церковью, которая стремилась пре­вратить все общество в церковный организм. Задача распространить начала духовной жизни на все сферы человеческой деятельности и усилия по ее осуществлению создавали в средневековом мире внут­ренние напряжения, одно из которых было очерчено выше.

В социальных напряжениях нашло свое отображение основное про­тиворечие, характеризующее внутренний мир средневекового челове­ка. К анализу структуры средневекового религиозно-философского сознания, в котором сочетаются принципиально несовместимые мо­менты, и следует теперь обратиться.