Глава 8

Коэволюция: развитие темы

Идеи и понятия биологического эволюционизма давно стали достоянием общей культуры, давно используются в самых раз­личных областях научного знания. Теперь на наших глазах происхо­дит проникновение в культуру и такого понятия, как коэволюция. Будучи биологическим по происхождению, связанным с изучением совместной эволюции различных биологических объектов и уровней их организации, понятие коэволюции ныне оказывается включен­ным в обсуждение предельно широких вопросов бытия и судеб чело­вечества. Коэволюция природы и общества — это область исследова­ний, которая уже не является собственно естественно-научной. Это подтверждают современные концепции глобального эволюциониз­ма, претендующие на то, чтобы дать обобщенную картину всех мыс­лимых эволюционных процессов.

Эволюционная биология и биосфера

Достойно удивления, как стре­мительно биология XX в. пере­шла от понятия «вид» к поняти­ям «популяция», «биоценоз», «биогеоценоз», «экосистема» и, наконец, «биосфера». При таких темпах возникает опасность по­спешности, когда желаемое выдается за действительное и вместо кропотливой работы по выявлению и формулированию новых нере­шенных проблем совершается канонизация идей и концепций, от­крывающих новые области знания. Так случилось с теоретическим каркасом биосферных наук, заложенным творчеством В.И. Вернад­ского. Когда постоянно говорится о «концепции биосферы и ноосфе­ры» В.И. Вернадского, то предполагается, что эти понятия очевидны для всех. При этом ие замечается неоднозначности их понимания в различных текстах самим Вернадским. Это принципиальный вопрос, а ие спор о словах. Мы не разберемся ни в «концепции биосферы», ни

в роли биологического эволюционизма, если не будем уточнять вся­кий раз, в каком именно срезе знания о биосфере мы ведем обсужде­ние.

Попробуем реконструировать логику Вернадского. Постоянно подчеркивая, что его позиция — это позиция натуралиста, он гово­рил о биосфере как о «естественном теле», как о «монолите», вбира­ющем в себя всю совокупность живого вещества планеты. Очевидно, что и человек, как живое существо, включен в биосферу, понимае­мую в качестве природно-биологичсского образования. В таком слу­чае антропогенные факторы эволюции биосферы становятся в один ряд с другими природными параметрами.

Вместе с тем Вернадский считал, что важнейшее для него понятие «естественное тело» меняет свое содержание в зависимости от кон­текста, от используемого подхода. В этом отношении чрезвычайно существенно, что «начало» ноосферы отсчитывается с того, условно говоря, момента, когда появился разум: «С появлением на нашей планете одаренного разумом живого существа,— писал Вернад­ский,— планета переходит в новую стадию своей истории. Биосфера переходит в ноосферу»¹.

Но ведь это уже другое понятие биосферы. Если прежде, говоря о ней как о «естественном теле», мы были вправе называть ее «моно­литом», то теперь это — двухкомпонентная система, объединенная процессом коэволюции природы и общества. Выражение «человек и биосфера» в данном случае некорректно, поскольку биосфера и есть единство человека и природы. Не может же это единство вновь соот­носиться с одной из своих частей.

Существует еще и третье понимание биосферы как всего живого, исключая человека. Весь внечеловеческий «биос» выступает в виде среды обитания человека. Именно такое понятие широко употребля­ется в социальной экологии, хотя при этом прослеживается и воздей­ствие антропогенных факторов на состояние среды обитания. Отож­дествляя биосферу со средой обитания, мы вправе формулировать проблему «человек и биосфера».

Итак, то или иное содержание понятия «биосфера» скорректиро­вано с определенным контекстом. В первом случае это — естествен­но-научное знание, тогда как во втором, где человек выступает не просто как живое, но и как социальное существо, наделенное разу­мом, творчеством, целеполаганием, контекстом может быть некое интеллектуальное образование, стремящееся к воссоединению раз­нокачественного знания о природе и об обществе. Такого воссоедине-

¹ Вернадский В.И. Проблемы биохимии // Тр. Биогсохимической лаборатории. Вып. XVI. М., 1980. С. 260.

140

141

ния естественных и гуманитарных наук еще не достигнуто. Да пока и не ясно, возможно ли оно вообще.

Смешение различных контекстов, различных подходов было присуще и самому Вернадскому. Именно этим можно объяснить та­кое противоречие: с одной стороны, им отрицалась способность био­сферы к эволюции, а с другой — она, безусловно, признавалась, ко­ли, став ноосферой — включив в себя цивилизацию, биосфера, осо­бенно в XX в., открывает новую эру существования человечества, эру гармонии человека и природы. В этих противоречивых суждениях присутствует апелляция то к биомассе биосферы, то к «геологической силе науки», т.е. совершается подмена одного понимания биосферы («естественное тело») другим (единство природы и цивилизации, коэволюция).

Нельзя оставить без внимания в этом плане и так называемые «законы биосферы», которые некритично восприняты современными авторами. Два основных биогеохимических принципа существова­ния биосферы, сформулированные Вернадским, утверждают возра­стание биогеохимической энергии и выживание тех организмов, ко­торые обладают большим ее запасом. Эти принципы дают представ­ление о том биогеохимическом подходе к изучению биосферы, который был наиболее близок Вернадскому как натуралисту, как создателю новой науки — биогеохимии. Но этот подход не является универсальным и исчерпывающим даже в том случае, если биосфера рассматривается как «естественное тело».

Попробуем в этом разобраться. Позиция эволюционизма отра­жает как возрастание биогеохимической энергии, так и выживание тех организмов, которые способствуют ее повышению. Но это не биологический эволюционизм. Даже если разъяснить смысл биогео­химической энергии, то останется неясным, как эта «энергия» учи­тывается в анализе единства и многообразия живых организмов, путей их эволюции, приспособления и целесообразности, формы и функции, уровней организации и т.д.

Зато, опираясь на методологический опыт биологии, можно по­ставить к биогеохимическим принципам Вернадского, представлен­ным в качестве «законов биосферы», довольно коварные вопросы. Так, совершенно не ясно, каково естественно-научное содержание утверждения Вернадского о том, что биогеохимическая энергия «стремится к увеличению». Что обуславливает это «стремление», какие именно структуры и процессы наделены этим «стремлением», как и чем его измерить? То же — с выживанием организмов, наде­ленных большей биогеохимической энергией. Каков механизм этого выживания, даже если представить себе рационально выраженную картину биогеохимической «неравноценности» организмов? Во всем

142

этом звучат телеологические мотивы, столь опасные для биологиче­ского эволюционизма. Он всегда сопротивлялся соблазнам телеоло­гического объяснения, а в данном случае эти соблазны сопровожда­ются допущением возможности редуцировать эволюционный про­цесс к его биогеохимическому уровню. Так ведь и получается, если «законы биосферы» исследовать исключительно с позиций биогеохи­мического подхода, не оговорив, что он — один из многих. По отно­шению к целостности биосферы, как уникальной природной систе­мы, биологический эволюционизм, таким образом, способен играть роль своеобразного методологического корректора, предостерегаю­щего исследователя от увлечения заведомо фрагментарным знанием. Выделив три различных аспекта понятия «биосфера», важно под­черкнуть, что, во-первых, эти аспекты не только сосуществуют, но и «перетекают» друг в друга, а, во-вторых, главным из них остается коэволюционный. Именно он отражает наиболее важные основы ме­тодологии биосферных исследований, их непременную ориентацию на синтез естественно-научного и гуманитарного знания.

Мы переходим здесь в качест-

Биологическии венно иную сферу научного и

эволюционизм и культурного движения по срав-

глобальная эволюция нению с описанной выше. Если

изучение и даже широкое пуб­личное обсуждение проблем биосферы, экологии, коэволюции ори­ентировано на практику жизни и связано с надеждой на прогресс науки, то идея глобального эволюционизма по сути своей имеет ми­ровоззренческий характер. Та или иная интерпретация этой идеи не может быть проверена экспериментом. Отлична в этом случае и сама манера мышления. Остановимся лишь на одном моменте — метафо­ричности языка. Она была в известной мере присуща и Вернадскому. В современной литературе показано, что его метафоры были плодо­творны, способствовали началу обсуждения важных вопросов. Так, выражение «геологическая сила науки» открывало новые возможно­сти для понимания «геологического мышления», его эволюционного содержания, соотнесения геологических процессов с космическими¹. Такие простые вещи приходится говорить только потому, что обсуждение идей глобального эволюционизма сплошь и рядом совер­шается в каком-то состоянии эйфории. Метафоры и образы, самые немыслимые подчас гипотезы и предположения вытесняют научные

¹ Соколов Б.С. Предсказательная сила идеи // Прометей. Т. 15. М-, 1988.

143

аргументы, сам стиль научного мышления. Наука, ее исконные тре­бования серьезного, проверяемого доказательства, основанного в ко­нечном счете на воспроизводимом эксперименте, отодвигаются в сто­рону под давлением общих рассуждений о новизне, смелости пред­ставлений о космическом Разуме, космичности жизни, существовании таких универсальных законов развития Вселенной, которые фактически доступны лишь вере, но не знанию. Зачастую малообразованные, а то и просто невежественные в вопросах естест­вознания публицисты разжигают у публики интерес к экстрасенсам, проникшим в тайны природы, ясновидцам, пришельцам из внезем­ных цивилизаций. С экранов телевизоров, страниц газет вещают о человечестве как объекте эксперимента Высшего Разума.

Проще простого сделать вид, что ученые не имеют никакого отношения ко всей этой «паранауке», к вспышке оккультизма и ми­стики. Но, во-первых, это неправда: среди «вешающих», особенно на многочисленных конференциях и симпозиумах, немало кандидатов и даже докторов медицинских, биологических, технических наук. Во-вторых, ученые имеют ко всему этому отношение самим фактом своего невмешательства. Равнодушное или брезгливо-пренебрежи­тельное отношение — тоже позиция. Она способствует в данном слу­чае укреплению уверенности в том, что ничего страшного не проис­ходит, объявленный плюрализм мнений естественно распространя­ется и на важнейшие мировоззренческие вопросы. При этом, коли ученые не встают на зашиту науки, не бьют в колокола, оказывается возможным все дальше и дальше продвигать идею о совместимости научных данных с «новым» мифотворчеством и даже выдавать его за «новое слово науки».

" Скорее всего возникший мировоззренческий хаос не промельк­нет как эпизод, а будет сопровождать нас длительное время. Именно поэтому глубоко тревожит тот факт, что разгулу ненаучных пред­ставлений о глобальном эволюционизме, о космизме противостоят, как правило, лишь благостные футурологические мечтания о ноо-сферогенезе, о грядущей гармонии Человека и Природы, о гумани­стичной направленности процесса коэволюции. Реальное место кон­кретных естественных наук в изучении коэволюции почти не рас­сматривается. Засилие предельно широких, общефилософских рассуждений о ноосферогенезе лишь по видимости повышает пре­стиж философии, поскольку при этом игнорируется сложность сов­мещения философского и конкретного научного знания.

Эта сложность несравненно возрастает, если дело касается гло­бального эволюционизма. Возникает потребность более четко опре­делить содержание того или иного подхода к этим проблемам, его возможностям и пределам. В этом отношении нельзя не поддержать

позицию Н.Н. Моисеева при обсуждении перспектив синтеза знания, необходимого в исследовании коэволюции: «Будучи по образованию математиком и физиком, я выбрал, естественно, тот путь синтеза, который утвердился физикой, и попытался последовательно прове­сти «физикалистскую» позицию на всех этапах анализа»¹. Подчер­кивая недостаточность лишь такого подхода, автор отмечает, что ряд коренных вопросов «не укладывается» в него и требует новых гипо­тез.

Такая установка ученого на рефлексию над собственными моде­лями эволюционных процессов безусловно способствует созданию атмосферы диалога. Может быть, мы действительно являемся свиде­телями возникновения нового типа знания, которое уже не естество­знание и еще не философия? Как считает Н.Н. Моисеев, «учение о ноосфере выходит далеко за пределы естествознания, оно представ­ляется основой для синтеза естественных и общественных наук»². Значит, пришло время сосредоточить внимание на трудностях и про­блемах этого синтеза. По мнению Н.Н. Моисеева, идеология, способ­ная преодолеть традиционный разрыв двух культур; естественно-на­учной и гуманитарной, заключена в представлении о едином миро­вом процессе самоорганизации. Именно этот процесс может быть назван универсальным, или глобальным, эволюционизмом. Он охва­тывает все существующие и мыслимые проявления материи и духа. Остается лишь не совсем ясным, какие конкретно универсальные закономерности самоорганизации должны иметь в виду биолог, фи­зик, геолог, историк, философ, культуролог, этнограф и т.д., чтобы добиться взаимопонимания?

Не заходя вглубь времен, можно вспомнить, как В.А. Энгель-гардт не только теоретически обосновал, но и экспериментально про­верил роль самоорганизации на молекулярно-генетическом уровне живого и раскрыл механизм «самосборки» молекул РНК. До этого И.И. Ш мал ьгаузен создал интересную концепцию эволюции самоор­ганизации и автоном изации индивидуального организма. Целая пле­яда отечественных ученых (Л.С. Берг, А.Г. Гурвич, А.А. Любищев, СВ. Мейен, Л.В. Белоусов, М.А. Шишкин и др.) придавала огромное значение аспекту организации. Иными словами, для биологии про­блема самоорганизации давно столь же важна, как и проблема эво­люции. Но эти два направления биологических исследований, как правило, конфронтировали. Что же касается необратимости времени

¹ Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., 1978. С. 4.

² Моисеев НЛ. Российский выбор // Человек. 1990. N 1. С. 145; Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм (позиция и следствие). // Вопросы философии. 1991. N3.

144

145

как важнейшего положения синергетики, то «возраст» этой идеи в биологии придется отсчитывать скорее всего от Аристотеля, создав­шего первую «лестницу существ». До настоящего времени ни одна наука о природе не пронизана идеей необратимости времени так глубоко, как биология. Появление нового качества и случайный ха­рактер сложившейся «канализованности» времени изучаются на раз­ных уровнях организации с достаточно не совпадающими выводами о причинах.

На том же естественно-научном языке можно обсудить интерес­ное замечание Н.Н. Моисеева о направленности процессов самоорга­низации Вселенной: «...на протяжении всей истории развития Все­ленной непрерывно усложняется организация материи. Природа как бы запасла определенный набор возможных типов более или менее стабильных организационных структур, и по мере развития единого мирового эволюционного процесса в нем «задействуется» все боль­шая доля этого запаса. Растет не только сложность, но и разнообразие существующих форм организации как косного, так и живого вещест­ва и — что очень важно — организационных форм общественного бытия»'.

Против последней фразы возразить нельзя — это эмпирическое обобщение, как любил выражаться в таких случаях Вернадский. Что же касается «набора» запасенных Природой типов организационных структур, то сразу возникает вопрос, откуда они взялись. На биоло­гическом языке такой способ объяснения назывался преформизмом. В нем была своя правда, что и подтвердило бурное развитие генетики в XX в. Но абсолютизация посылок о предзаданности не вызывала вопросов только в одном случае — когда признавался Бог как созда­тель плана строения всех тварей земных. Как же сегодня объяснить «начало порядка», переход от хаоса к порядку, да и был ли он в «чистом виде» во Вселенной? Если да, то откуда взялась самооргани­зация? Если нет, то как быть естествоиспытателю с той «дурной бесконечностью», которая возникает при желании проследить эво­люцию самоорганизации?

Вот мы и перешли незаметно из сферы естествознания в сферу философии. Отметим при этом, что универсализация самоорганиза­ции была предложена естествоиспытателями. Но очередное измене­ние картины мира уже никак не обойдется без наук о жизни, и они призваны быть не простыми комментаторами того или иного фунда­ментального свойства материи. Известно, что понятийный и матема­тический аппарат синергетики используется в молекулярной генети­ке, поскольку эта область биологии наиболее близка к точным нау-

¹ Моисеев Н.Н. Российский выбор. С. 147.

кам. Львиная же доля биологических дисциплин с синергетикой еще не пересекалась. Пока не оправдалось предвидение Вернадского о включении наук о жизни в картину мира.

Ближе к мечте Вернадского и к ожиданиям биологов то «оживле­ние» Космоса, которое содержится в концепции В.П. Казначеева'. Буквальное истолкование «космичности жизни», ее «всюдности» ос­новано на выдвинутой им гипотезе о существовании формы жизни, отличной от белково-нуклеиновой. Эта «полевая», «информацион­но-энергетическая» форма пронизывает, как полагает ученый не только земную жизнь, но и безграничные космические пространства, создавая тем самым единое основание для глобально-эволюционных процессов. Но мешает принять эту концепцию, во-первых, недоста­точная научная ее доказательность и, во-вторых, неправомерное смешение научных и философских срезов проблемы и способов аргу­ментации. Нельзя не видеть и постоянного присутствия «убеждения чувств», веры в предзаданные установки.

В научном плане синергетика несравненно доказательнее, но она, можно заметить, безжизненна и внечеловечна. Действительно, человеческое существование встраивается в картину мира так же, как это происходило во времена господства ньютоновского мировоз­зрения. Сохраняется основная логика «встраивания»: если наука до­казала универсальность процессов самоорганизации, если это свой­ство можно считать фундаментальным для всех материальных сис­тем, то это значит, что человек и созданное им общество могут быть поняты на основе концепции самоорганизации.

Точно так же «это значит» звучало в отношении человека в механической картине мира. Преуспела ли наука о человеке, увле­каясь аналогиями то с механизмами, то с кибернетическими систе­мами? Безусловно, каждый раз открывались новые возможности в изучении свойств природно-биологического субстрата человека, но даже как природное существо человек «сопротивлялся» абсолютиза­ции роли физикалистских подходов.

Целостность человеческого организма, как и любого другого жи­вого существа, есть продукт эволюции, а биологическая эволюция не сводится лишь к самоорганизации. Какие бы разумные аргументы против дарвиновских концепций эволюции сегодня не выдвигались, именно Дарвин, как гениальный натуралист, показал далеко не пол­ное совпадение проблем организации со всем объемом общебиологи-

¹ Казначеев В.П. Концепция биосферы и ноосферы В.И. Вернадского. Новоси­бирск, 1989.

Казначеев В.П., Спирин Е.А. Космопланетарный феномен человека. Новоси­бирск, 1991.

146

147

ческих проблем. Простые примеры «комфортности» жизни (специа­лизации) низкоорганизованных существ не только показывают отно­сительность понятий «простое» и «сложное», «низшее» и «высшее», но и заставляют задумываться над тайной жизни в целом. Как бы жизнь ни была «схожа» с неживой материей по тем или иным пара­метрам, но в ее исследовании точными методами постоянно сохраня­ется «остаток», не объяснимый с их помощью. И почему, кстати, при этом не сопоставляется важнейшая идея В.И. Вернадского о принци­пиальном различии живого и косного вещества с совсем иными идей­ными посылками синергетики?

Очевидно, что некий критический настрой в отношении синерге-тической модели глобального эволюционизма должен быть выражен более определенно. Сформулируем прямой вопрос: вносит ли что-ли­бо новое синергетика в биологию, дает ли какой-то стимул для раз­вития биологического знания концепция глобального эволюциониз­ма, построенная на понятии самоорганизации? Безусловно, да. Не­обходимо признать благотворное влияние новых достижений физико-математических наук и философских их обобщений.

Во-первых, эти обобщения — еще один удар по механистической картине мира, которая, увы, оказалась удивительно живучей в силу соответствия «здравому смыслу».

Во-вторых, выдвижение понятия самоорганизации в качестве ''основного в идеологии глобального эволюционизма созвучно новым методологическим тенденциям в биологии, связанным с переосмыс­лением роли организации. В настоящее же время системно-структур­ный подход все больше консолидируется с историческим, эволюци­онным, проясняя при этом упущенные эволюционизмом моменты. Но этот процесс не терпит легковесного подхода, замены реальных исследовательских задач общими декларациями. Сохраняются жгу­чие проблемы в теории морфогенеза, теоретических концепциях ин­дивидуального развития, нуждается в прояснении роль формы, структурных закономерностей в эволюции. Это значит, что пробле­мы организации живого составляют заботу самого биологического знания, обращенного, с одной стороны, ко всем общенаучным нова­циям, а с другой — к собственной истории, собственному опыту мно­готрудных попыток совместить организацию и эволюцию. Именно этот опыт, как исторически накопленный, так и современный, спосо­бен, думается, скорректировать обобщающие эволюционные кон­цепции и определить место биологии в их создании.

Главная цель сказанного состоит в том, чтобы разрушить при­вычные представления о способах проникновения идей биологиче­ского эволюционизма в культуру, в обсуждение актуальных общена­учных и даже общечеловеческих проблем. Происходит вовсе не про-

стое «использование» понятий эволюционной биологии, но поистине творческий процесс их переосмысления, в равной мере плодотворный как для биологии, так и для других наук, «подключенных» к пробле­мам коэволюции Человека, Природы и Общества. Область исследо­вания коэволюции, ведущие проблемы этого исследования предстоит обозначить более определенно. Но постановка проблем коэволю­ции стимулирует не только научный, но и общемировоззренческий поиск.

Идеи коэволюции в экологии

Термин «коэволюция» был предложен в 1964 г. экологами, для которых коэволюция — взаимное приспособление ви­дов. Они давно обратили вни­мание на взаимодействие видов, среди которых обычно вычленяют: 1) хищничество и паразитизм; 2) комменсализм; 3) конкуренцию; 4) мутуализм (взаимовыгодность). Виды образуют мутуалистиче-ские ассоциации, эволюция которых собственно и называется коэво­люцией¹. Экология имеет дело прежде всего со взаимоотношением биотических и физических факторов. Любой вид вносит изменения в окружающую среду, но эти изменения не носят характера взаимного приспособления друг к другу, или коэволюции. Воздействие (адапта­ция) идет в одном направлении, обеспечивая повышение уровня при­способляемости вида к условиям среды. Важно обратить внимание на «запаздывание» эволюционного ответа на вызов со стороны среды, поскольку необходимо определенное время («лаг»), чтобы естествен­ный отбор «догнал» происходящие в окружающей среде изменения. Неоднородность среды обитания, генотипическое разнообразие и «лаг» в эволюционном «ответе» на «вызов» среды означает, что жи­вотное не может быть абсолютно приспособлено к жизни в своей нише. Каждый вид оказывает то или иное воздействие на биотиче­ские факторы (на другие виды), что вызывает у других видов адап­тивные реакции. Вид и биотическая среда могут следовать по пути коэволюции².

В этой связи выделяются два вида коэволюции: 1) мутуалистиче-скую (взаимовыгодную) и 2) немутуалистическую, при которой один из факторов обладает пагубным действием (отношение «эксплуата-

¹ СоеуоМкш оГ АпНпак апд Р1апв. Ейз. СНЬеП I», Кауеп Р.Н. Вегке!еу. 1975; СоеуЫиноп. Еа"з. РШиута Ы., 51а(Юп М. 5ипа"ег1апа" (Мага.), 1983.

2 Грант В. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной теории. М., 1991. С. 351.

148

149

ция — защита»). Примером первого типа коэволюции может быть развитие специализированных цветков и их опылителей — живо­тных. Примерами второго типа коэволюции могут быть взаимоотно­шения между хищником и жертвой, хозяином и паразитом, хозяином и патогеном и др. Взаимоотношение между двумя эволюирующими видами также включает определенный «лаг», чтобы один эволюиру-ющий вид «догнал» происходящие в другом виде изменения.

Коэволюция и самоорганизация

Термодинамика диссипативных структур, развитая И. При-гожиным, фиксирует образова­ние упорядоченных структур (их самоорганизацию) за счет рассеяния внешней энергии в среду, окружающую систему. Однако этот вариант термодинамики, принципиально отличающийся от классической термодинамики, объединяет с нею трактовка измене­ний как отклонения от состояния равновесия. Иными словами, и в этом варианте термодинамики сохраняется фундаментальность идеи равновесия и анализ процессов ведется под углом зрения отклонения от состояния равновесия. Попытки приложения термодинамики дис­сипативных структур к биологии (а их достаточно много) не могут считаться, как показал Ю.В. Чайковский, удовлетворительными. В этой связи можно напомнить слова И.А. Аршавского о том, что суть живого не в диссипации (рассеянии) внешней энергии, а «в избыточ­но-анаболическом сопротивлении диссипации»¹.

Большие перспективы и одновременно большие трудности воз­никают при экстраполяции термодинамики диссипативных структур на изучение биосферы. Дело в том, что новая термодинамика фикси­рует процессы самоорганизации в открытых системах, т.е. системах, которые обмениваются энергией и веществом с окружающей средой. Биосфера является открытой системой, но в связи с планетарным характером деятельности человека возникает вопрос о необходимом соотношении потоков вещества и энергии через диссипативные структуры². Это означает, что замкнутых круговоротов химиче­ских элементов не существует — циклы разомкнуты. Наиболее пер­спективным является не простое приложение термодинамики дисси-

¹ Аршавский И.А. Некоторые методологические и теоретические аспекты ана-

лиза индивидуального развития организмов. ² Чайковский Ю.В. Элементы эволюцио

эволюционной диатропики. М., 1990. С- 203.

ВФ, 1986, N11. С. 103.

спективным является не простое приложение термодинамики дисси­пативных структур к эволюции живого, а тот вариант эволюционной термодинамики, который развит Э. Янчем.

Для Янча диссипативные структуры — это «селективное и синх­ронизированное исправление консервативно-записанной (т.е. гене­тической) информации с помощью диссипативного процесса»¹. От­бор — важный фактор-ускоритель процессов самоорганизации в не­зрелых системах, в зрелых системах эту функцию выполняет флуктуация, т.е. образование диссипативных структур. Централь­ными понятиями эволюционной концепции Янча являются первич­ность движения, встреча (динамика сродства), динамическая память и нарушение симметрии на каждом этапе эволюции.

До возникновения коэволюционного подхода биология была со­средоточена на эволюции отдельных видов в определенной, правда, весьма грубой, среде. Даже экологическое понимание коэволюции, ограниченное разнообразными фактами симбиозов, не сформирова­ло еще новый способ мышления в биологии. Включение в эволюцио­низм возникновения диссипативных структур, или процессов само­организации, осуществленное Э. Янчем, означает, что эволюция понимается теперь как возникновение новаций. Они трактуются не просто как продукт действия ранее существовавших факторов, но прежде всего как эмерджентных, качественно новых, невыводимых образований. Поэтому вполне обоснованно Янч трактует эмерджен-тную эволюцию как открытое обучение, детерминированное откры­той целью, т.е. как творчество новых форм.

Всякая диссипативная система обладает динамической памятью, служащей «затравкой» для нового уровня эволюции. Помимо нее существует консервативная память, которая не участвует в процес­сах обмена, но служит «затравкой» для долговременных информаци­онных процессов. Самопорождение, или переход от одного уровня эволюции к другому, Янч связывает с нарушением симметрии. На­пример, при переходе от механики к термодинамике нарушается симметрия времени. В диссипативных структурах нарушена симмет­рия пространства, а у прокариотов и симметрия времени (возникает наследственность).

Ю.В. Чайковский вычленил ряд уровней, на каждом из которых формировалась консервативная структура, служившая «затравкой» для следующего уровня («консервативная память» по Янчу, или «мертвая неравновесная структура»): 1) синтез РНК, служивший затравкой (2) для синтеза пептидной цепочки; 3) эобионт, где появи-

¹ №И5сН Е. Тпс $с1ГогЕапшпв 1)1тег5е: заепНПс апо¹ питал 1трНса!огу оГ етегв1П8 рагао'^т оГсуоЫюп. ОхГога". N.1"., 1980- Р. 16.

150

151

бран, обеспечивавших устойчивость информации; 6) появление про­кариота, где мембрана замкнута в изолированную плоскс ль; 7) и 8) появление ядерной оболочки и объединение ДНК с белком в ком­пактную хромосому. На каждом из этих уровней существуют устой­чивые инвариантные структуры и одновременно биохимические про­цессы, ведущие к усложнению феномена жизни, к усложнению ее разнообразия и системности.

Э. Янч говорил о коэволюции макро- и микроструктур, где важ­ное место занимает возникновение симбиоза и организм — элемент одного микроуровня — становится элементом макроуровня (биогео­ценозом). Возникновение человека означает, что само различение эволюции макро- и микроструктур потеряло смысл. Необходимо вы­работать, как отметил Ю.В. Чайковский, новый язык для понимания коэволюционных процессов. Таким языком, адекватным для описа­ния коэволюции, может быть язык когерентности, т.е. согласованно­сти фаз движения. Он позволяет описать взаимную приспособляе­мость организмов (взаимопомощь по П.А. Кропоткину, спаривание, симбиоз) и их «частей» («сродство частиц» по Мопертюи, «корреля­ция частей» по Кювье и т.д.).

Исходным для книги Э. Янча «Самоорганизующаяся Вселенная» является, как видно из названия, идея самоорганизации, которая включает в себя, во-первых, специфическую макроскопическую ди­намику процессов системы, во-вторых, обмен и коэволюцию со сре­дой, и, в-третьих, самотрансцендирование, эволюцию эволюцион­ных процессов. Рассматривая самоорганизацию естественных сис­тем, он подчеркивает, что биологические и социальные системы представляют собой самоорганизацию динамики когерентных сис­тем. Нелинейная неравновесная термодинамика имеет дело с новым уровнем макроскопического порядка — уровнем кооперации, спон­танного формирования и эволюции структур. Обращаясь к термоди­намике диссипативных структур, он отмечает, что равновесие экви­валентно состоянию стагнации и смерти, а отклонение от равновесия характерно для самоорганизующихся процессов, осуществляющих обмен веществом и энергией со средой, т.е. для процессов метаболиз­ма. Янч обобщает такого рода динамические системы и говорит об автопоэзисе, т.е. о самопроизводстве. Автопоэтические системы, по его словам, выражают фундаментальную дополнительность струк­тур и функций, устойчивости и пластичности, присущую динамиче­ским отношениям, благодаря которым и делается возможным само­организация¹.

¹ УапНсН Е. Ор. с»., р. 10.

Автопоэтическая система автономна относительно среды. Янч рассматривает процессы коэволюции с разных точек зрения — от коэволюции макро- и микромира до социокультурной коэволюции. Касаясь проблем стандартной космологической модели эволюции Вселенной, он характеризует эволюцию как процесс, нарушающий симметрию (5утте1гу — Ьгеакмц ргосе$$), фиксирует нарушение симметрии между физическими силами — гравитацией, электро­магнетизмом, сильным и слабым ядерными взаимодействиями. «Не­посредственным следствием нарушения симметрии физических сил является симультанность макро- и микроэволюции в универсуме. Макроскопические структуры создают среду для микроскопических структур и оказывают влияние на эволюцию или делают ее возмож­ной. И наоборот, эволюция микроструктур (ядерных, атомных и молекулярных) является решающим фактором в формировании и эволюции макроструктур»¹. Янч специально обсуждает и процессы коэволюции между биохимическими и биосферными структурами. После возникновения органических молекул следующий шаг состо­ит, вероятно, в формировании диссипативных, метаболических структур, которые призваны играть решающую роль в формировании биополимеров и предклеточной эволюции. «Возникновение способ­ности к самопроизводству объясняется моделью гиперцикла, в част­ности, в симбиозе на молекулярном уровне»². Разделяя два аспекта генетической коммуникации — горизонтальный, присущий одно­клеточным прокариотам, и вертикальный, связанный с самопроиз­водством, Янч обращает внимание на то, что жизнь, представленная прокариотами, сама создает условия своего существования, форми­руя атмосферу, богатую кислородом. Трансформация макросистемы создает предпосылки для развития более сложных форм жизни. Био­логическая среда и атмосфера, будучи саморегулирующейся, автопо­этической системой, стабилизировалась 1,5 млрд. лет тому назад и создала условия для поддержания сложных форм жизни на Земле, для возникновения эукариотов, или клеток с ядром. Обсуждая вопрос о происхождении эукариотов, Янч отмечает, что эукариоты пред­ставляют собой новый уровень координации, новый уровень автопо­этической системы. Для эукариотов характерны сексуальность, гете-ротрофность (т.е. способность жить за счет других биоорганизмов), смерть или деволюция в онтогенезе. Все эти характеристики идут наряду с развитием многообразия, в частности, с возникновением многоклеточных организмов с присущей им метаболической комму­никацией. «Принцип самовоспроизводства, который имеет решаю-

¹ ^ап^5с^^ е. с. 85.

² Там же. С. 13.

152

153

щее значение для жизни, основывается не на передаче вещества, а на передаче информации. Точнее, это — программы, которые передают и которые управляют формированием структур — не только матери­альных структур, но и структур отношений и процессов, другими словами, динамичных пространственно-временных структур .

Особый тип коэволюции связан с макро- и микросистемами жиз­ни. Возникновение эукариотов дает начало эпигенетическому разви­тию, избирательной утилизации генетической информации, индиви­дуальному «конструированию» отношений со средой, которая моди­фицируется организмом в экологическую нишу, находящуюся в состоянии коэволюции с изменениями других ниш. Их связь пред­ставлена в понятии экосистема. Эпигенетическое развитие отража­ется в генетических измерениях. Обсуждая проблемы социокультур­ной эволюции, Янч обращает внимание на процессы генетической и метаболической коммуникации, в частности, на роль нервной систе­мы и мозга. С ними связаны различные формы символического выра­жения — от символической репрезентации организма до символиче­ской реконструкции внешнего мира. Характеризуя сознание как ди­намический принцип, Янч вычленяет различные уровни познания: организмическое, рефлексивное (в частности, апперцепцию, позво­ляющую сформировать альтернативные модели реальности) и само­рефлексивное сознание (с его решающим компонентом — предвиде­нием). Причем сознание для него это качество самоорганизации ди­намических процессов, характерных для системы и ее отношений со средой.

Системная теория эволюции, или системный эволюционизм, развиваемый Янчем, основывается на ряде фундаментальных прин­ципов: 1) самотрансцендирование, которое объясняет эволюцию (эволюция — это результат самотрансцендирования на всех уров­нях) , творчество и свобода, 2) открытость эволюции; 3) циклическая организация как системная логика диссипативной самоорганизации и особенно жизни; 4) многообразие систем — от автопоэтических, саморегенерирующихся систем до систем, обладающих ростом, при­чем, коэволюция трансформирует циклическую организацию само­организующихся систем в спираль, которую можно наблюдать за длительное время; 5) такие ультрациклы являются моделью процес­сов обучения, которые можно описать как коэволюцию систем, акку­мулирующих опыт.

Янч вычленяет различные фазы в коэволюции макро- и микро­косма: химическую — биологическую — социобиологическую — экологическую и социокультурную эволюции. Эти фазы характери-

¹ /апйсАВ. С. 133.

154

зуются различными типами акта коммуникации и взаимодействия: метаболическая коммуникация играет важную роль во второй фазе эволюции. Эволюция саморефлексивного сознания выражается в со­циальных и культурных измерениях. Эволюция сознания связана с передачей и использованием информации опыта, корреспондирую­щейся с семантическим контекстом или с контекстом смысла. Эволю­цию сложных форм жизни и ментальных способностей Янч описыва­ет как эволюцию эволюционных процессов, или как метаэволюцию. Эволюция человека рассматривается им как многоуровневая реаль­ность, в которой эволюционная цепь автопоэтических уровней суще­ствования появляется в иерархическом порядке. Эта многоуровневая реальность автономная и творческая по своему характеру. Динами­ческими параметрами эволюционного процесса, по Янч у, являются интенсивность, автономия и смысл.

Мы столь подробно остановились на концепции Э. Янча, потому что она представляет собой наиболее обобщенную философскую кон­цепцию самоорганизации природы, прячем идея самоорганизации и коэволюции в ней тесным образом взаимосвязаны. Сама идея само­организации, или диссипативных структур, важна в его концепции для анализа структур консервации информации, объясняющих «за­травку», «спусковой механизм», позволяющий перейти к новому уровню эволюции. Взаимоотношение изменчивости и устойчивости, понятое как механизм эволюции, получило в работе Янча значение механизма коэволюции — сопряженной эволюции различных про­цессов и структур, которая развертывается в незамкнутых кругово­ротах, расширяющихся спирально. Подход, развитый Янчем, можно назвать системным эволюционизмом, сочетающим в себе анализ градаций уровней диссипативных структур с осмыслением эволюци­онных изменений, их дополнительности. Причем, для Янча измен­чивость первична, что находит свое выражение в анализе «встречи» (динамике сродства), динамической памяти и нарушений симмет­рии.

Идея коэволюции и этология

Этологи, изучая процессы межвидовой коммуникации, исходили и исходят из того, что эволюция в коммуникации за­трагивает как действующую, так и реагирующую стороны. Тем самым «в процессе ритуализации взаимодействия животных при демонстрациях или в ходе эволюции любого специализированного вида коммуникации каждое изменение

155

сигнала должно сопровождаться соответствующими изменениями в механизме распознавания этого сигнала»¹. Формирование коммуни­кативных систем осуществляется в ходе совместной эволюции пере­дающей и воспринимающей сторон.

В рамках холистского подхода с поведению животных, предпола­гающего изучение целостности или системности организации сооб­щества, этологи исследуют не только сложные сети коммуникаций, и разделение труда, основанное на специализации, иерархическую структуру сообщества, кооперацию во взаимодействии животных. Соединение холистского подхода с эволюционным позволило этоло­гам выявить как корреляции между актами поведения одних особей и их влияние на акты поведения других особей, так и эволюцию поведения, которая изучается на видовом и на филетическом уров­нях. Изучение эволюции на видовом уровне связано с раскрытием эволюционных линий, постепенно изменяющегося ряда видов, кор­релирующих с определенными стадиями в эволюции поведения, и со сравнительным описанием усложнения актов поведения и коммуни­кации. Изучение эволюции на филетическом уровне позволяет уста­новить общее направление эволюционных сдвигов и главные движу­щие силы эволюции поведения. Среди этих движущих сил Уилсон выделил филогенетическую инерцию, т.е. устойчивость к эволюци­онному изменению и лабильность относительно него, и экологиче­ское давление, т.е. комплекс всех влияний среды, служащих факто­рами естественного отбора .

Общий механизм эволюции, представленный во взаимоотноше­нии устойчивости и изменчивости, конкретизировался в работах это­логов, анализирующих кооперативные и эволюционные процессы в сообществах и в поведении животных. Так, в социобиологии выявля­ется ряд факторов, способствующих консерватизму в эволюции. Сре­ди этих факторов — ограниченная генетическая изменчивость, стремление некоторых видов избегать новые местообитания, отсут­ствие нужных преадаптаций, т.е. отсутствие анатомической струк­туры, физиологической функции или формы поведения, благодаря которым появление новых форм эволюционной адаптации становит­ся более вероятным. Помимо отсутствия преадаптаций, фактором, сужающим или резко ограничивающим эволюционное изменение, может быть ухудшение других адаптивных признаков, межвидовая

конкуренция или сложность признака, который изменить труднее, чем простые признаки.

Лишь в последние десятилетия в этологии стали говорить о коэ­волюции форм поведения, хотя — и это надо подчеркнуть — этологи уже давно исследовали коэволюционные процессы. Так, они выявля­ли внутривидовые корреляции определенных актов поведения, на­пример, синхронность гнездования в колониях чаек и ее адаптивную роль. Кроме того, этологи с помощью метода адаптивной корреляции фиксировали вариации поведения у разных видов, причем акты по­ведения, специфические для одних видов, рассматривали как резуль­тат конвергентной эволюции, что и позволило говорить о выработке у других видов сходных адаптации. Метод адаптивной корреляции был успешно применен как при внутривидовом изучении полового поведения, так и взаимоотношений хищника и жертвы (в частности, мимикрии) и исследовательского поведения, когда высокий уровень исследовательской активности чреват большей подверженностью на­падению хищников, а низкий ее уровень не позволяет использовать все ресурсы окружающей среды.

Органическая и культурная коэволюция

Обычную, широко распростра­ненную точку зрения на отно­шения культурной и биологи­ческой эволюции хорошо выра-зил американский биолог В. Грант. Он писал: «Культурная эволюция обладает собственной движущей силой, отличной от движущих сил органической эволю­ции. И культурную эволюцию можно считать совершенно самостоя­тельным процессом, хотя на практике она взаимодействует с эволю­цией органической»¹. Современный человек, по его словам, это «про­дукт совместного действия органической и культурной эволюции». «Культурная эволюция добавляет еще один слой, или, если угодно, ряд слоев, к природе человека. Двойственная конституция — частью биологическая, а частью культурная — закладывается в человечест­во процессом его эволюционного развития»². Если до недавнего вре­мени биологическая и культурная эволюции считались разделенны­ми во времени (культурная эволюция касается верхнего слоя страти­фицированной конституции человека и началась тогда, когда закон­чилась биологическая эволюция), то в последние десятилетия начало

1 Мак-Фарленд Д. Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция.

М., 1988. С. 371.

² Шкоп Е.О 5осюЫо1о8у: Тпе пе« $ул1ле515. СатЬпдге. Май. 1975, р. 592.

' Грант В. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной тео­рии. М., 1991. С. 432. ² Там же. С. 435.

156

157

Социобиология и

«генно-культурная

коэволюция»

осознаваться взаимодействие между биологической и культурной эволюцией.

Прежде всего было отмечено, что в ходе культурной эволюции естественный отбор продолжал действовать и биологическая эволю­ция не прекращалась¹. На следующем этапе эволюционисты стали говорить о непрерывном взаимодействии между биологической и культурной эволюцией, что находит свое выражение в отборе на способность к научению и восприятию культуры . Теперь уже способность к научению связывается не только с размерами мозга, соответственно чему и строилась градация видов, но и сама способ­ность к научению дифференцируется в соответствии с мотива­цией, адаптированностью, видоспецифическим поведением. Спо­собность к использованию орудий и даже их создание (в чем еще недавно антропологи усматривали принципиальное отличие челове­ка от животных) широко распространена в животном мире. Точно так же и преемственность культурных традиций, посредством которых происходит и адаптация к среде, и передача информации от одного поколения к следующему негенетическим путем с помощью имприн-тинга и подражания, так же наблюдается у многих видов животных³. Если генетики анализируют роль мутаций в эволюции человека, дрейф и поток генов, а антропологи, изучая эволюцию человека обращают преимущественное внимание на филогению антропоидов и на факторы эволюции, то поворот к изучению взаимодействия органической и культурной эволюции позволил рассмотреть не толь­ко роль индивидуального, но и социально-группового отбора, рас­крыть роль генетической компоненты и в индивидуальной изменчи­вости, и в межрасовых различиях в поведении⁴, наметить в социоби-ологии пути раскрытия «генно-культурной коэволюции». Правда, следует согласиться с выводом Гранта о том, что «наши нынешние взгляды на культурную эволюцию носят столь же общий характер и столь же туманны, как современные представления о роли естествен­ного отбора в эволюции человека, и, подобно последним, нуждаются в критической проверке»⁵.

¹ ОагИп&оп СО. ТЬе Еуо1Штп оГ Мао апа" ЗоаеСу. Г").У. 1969; Ва^ета С. Ыа1ига1 8с1ес1юп5 ш Нитап Рори1а1юп$. \.У. 1971.

² ОоЬг/штку ТН. Мапкта¹ Еуо1уш& Ке«-Наусп. 1962.

³ Мак-Фарленд Д. Поведение животных. Гл. 27. С. 460—471.

⁴ ЕНгтап /., Рапоги Р.А. ТЬе СепеЧсз оГ ВеЬаУЮиг. 5ипс1ег1апд. 1976.

⁵ Грант В. Цит. соч. С. 443.

158

Социобиология, по определе­нию Уилсона,— это «система­тическое исследование биоло­гических основ общественного поведения»¹. Используя дан­ные эволюционной и популяционной биологии, социобиология ана­лизирует прежде всего организацию сообществ и стратегию размно­жения. Сообщества рассматриваются социобиологами как объедине­ния особей, максимизирующие их индивидуальную приспособлен­ность. Для объяснения эволюции форм общественного поведения насекомых были выдвинуты гипотеза отбора родителей (У. Гамиль­тон) , кооперации особей (мутуализм Ч.Д. Миченера), родительского контроля (Р.Д. Александер). Различные стратегии размножения — это попытки особей максимизировать свою приспособленность к ок­ружающей среде. Они находят свое выражение в конкуренции между самцами, во вкладе родителей в выращивании потомства, выборе самцов самками, конфликте между родителями и потомками и воз­действии родителей. В рамках социобиологии была выдвинута идея об эволюционной стабильной стратегии, которой следует большая часть популяции и которая не может быть улучшена другой страте­гией. Этот подход, объединяющий понятия теории эволюции и тео­рии игр, позволяет рассмотреть и организацию сообществ, и различ­ные стратегии размножения, и различные формы общественного по­ведения, в частности, альтруизм — от симбиоза до взаимного альт­руизма человека.

Поворот к анализу взаимодействия органической и культурной эволюции связан прежде всего с социобиологией, которая на первых порах была скорее спекулятивной и весьма неконструктивной гипо­тезой. Концепция «генно-культурной эволюции» проводила мысль о том, что существует «усложненное, обворожительное взаимодейст­вие, в котором культура порождена и оформлена биологическими императивами, в то время как биологические черты одновременно изменены генетической эволюцией в ответ на культурные новшест­ва. Мы верим, что генно-культурная коэволюция одна, без посторон­ней помощи, создала человека и что способ работы этого механизма может быть объяснен комбинированием технических приемов из ес­тественных и общественных наук»². На первых порах социобиология (Э. Уилсон, Р. Докинс³, Р. Александер⁴) непосредственно связывала

¹ ткопЕ.о. Ор. с»., р. 4.

² ткоп Е.О. Оп Ьишап лашге. СатЬгШяе. 1978, р. 20.

³ йаШ/и Я. ТЬе $с1Пхп Сепе. ОхГога\ 1976.

⁴ АкхапЛегК.О. ТЬе суоЫпоп оГ50С1Э1 ЬеЬаУшиг. «Алп. Кеу. Есо1. 5ум», 1974, к>1. 5, р. 325—383.

159

действие генов с социальным поведением (доминирование, альтру­изм, парные узы, родительская забота и др.). Если этот подход был оправдан в исследовании животных, то при изучении человека была совершенно упущена активность человеческого сознания. Как пра­вильно отметили Ч. Ламсден и А. Гушурст, в классической социоби-ологии была проведена весьма незначительная работа по осмыслению достижений нейробиологии человека, психологии и культурной антропологии на основе подхода, развитого в социобио-логии . Этот упрек вполне справедлив и сохраняет свою силу и в настоящее время.

С социобиологией связан новый этап в развитии эволюционной эпистемологии, согласно которой познавательные способности явля­ются результатом биологической эволюции. Познание в эволюцион­ной эпистемологии рассматривается как игра субъективных и объективных структур, причем субъективные структуры адекватны миру и формировались в ходе эволюции путем подгонки в ходе приспо­собления к миру. В эволюционной эпистемологии введено понятие «ког­нитивная ниша» разных видов, в том числе и человека. «Когнитивную нишу» человека Г. Фоллмер называет мезокосмом, т.е. той частью мира, которая генетически обусловлена и сформирована эволюцион­ными структурами восприятия и когнитивным опытом .

Поворот социобиологии к идее коэволюции существенно моди­фицировал и объяснительные схемы эволюционной эпистемологии, которая все более и более обращается к коэволюции как своему концептуальному базису. В исследованиях Ч. Ламсдена, А. Гушурста были введены понятия «культурген» (информационный патерн, со­ответствующий множеству артефактов, поведенческих образцов и ментальных конструкций, выявляемых в культурной антропологии) и «эпигенетические правила», которые характеризуют генетически врожденную часть стратегии индивида по овладению культурой. Са­ми эти правила разделяются на первичные, регулирующие развитие систем от периферических сенсорных фильтров до восприятия, и на вторичные, относящиеся к внутренним ментальным процессам оцен­ки и осуществления выбора. Эпигенетические правила, будучи гене­тически обусловленными, объясняют своеобразие видения цвета, остроту слуха, память, способности к языкам, вычислению, письму, предпочтения ребенка в выборе определенных цветов, невербальной

¹ Ламсден Ч., Гушурст А. Генно-культурная коэволюция: человеческий род в становлении.— Человек, 1991. N 3. С. 11.

² Я. Юэкскюль первый из биологов обратил внимание на своеобразие мира, воспринимаемого органами чувств животных и соотносимого с определенными спосо­ бами их поведения: ШхкиИ 1. %\хг\\г\х%г ёигсп (Не ЦпнуеИеп уоп "Пегеп ишо Мспхспеп. РгапкГиП. 1934 (2 АиП. 1956).

160

коммуникации, наличие определенных фобий и др. Механизмы ген-но-культурной коэволюции не ограничиваются выявлением связей между генами и внешним поведением, а должны включать в себя эмерджентные структуры сознания и проникновение культуры в си­стему эпигенетических правил. Тем самым связь между генами и культурой оказывается весьма опосредованной и включает по край­ней мере два уровня — уровень клеточного развития в нервной сис­теме и уровень когнитивного развития.

Тот факт, что генетические и культурные изменения имеют раз­ную информационную природу, был отмечен С.Н. Родиным. По его словам, «можно вполне исследовать коэволюцию генов внутри гено­ма человека, можно исследовать коэволюцию идей внутри культуры, но замкнуть эти процессы друг на друга в рамках единой количест­венной теории генно-культурной эволюции на данном этапе вряд ли удастся»¹. Для него идея коэволюции становится парадигмой и био­логического, и социального знания. Он говорит о смене эволюцион­ной эпистемологии на коэволюционную, которая позволит преодолеть противоборство линий Гераклита и Парменида, фиксиро­вать взаимосвязь устойчивости и изменчивости, выявить согласован­ные изменения, сопряженность и взаимную адаптивность изменчивости. Определяя коэволюцию как «красочную вереницу последовательно сменяющих друг друга, взаимно обусловленных, как бы нерасторжимо сопряженных изменений, которые могут про­исходить на самых разных ярусах организации живых систем»², он вычленяет внутри- и межгеномные коэволюции. Внутригеномная коэволюция выражается в согласованной эволюции семейств повто­ренных последовательностей, в том числе мультигенных семейств, во внутригенной эволюции, в коэволюции между генами и белками, в коэволюционных регуляторных сайтах генов и соответствующих белков и кофакторов, опознающих эти сайты. Межгеномная коэво­люция выражается в коэволюции одноклеточных, например, генов в системах фаг — бактерия, в молекулярной коэволюции микроорга­низмов-паразитов и многоклеточных макроорганизмов-хозяев. Ве­хами коэволюции С. Родин считает переход от паразитизма к взаимной толерантности и от нее — к симбиозу. Именно здесь био­логия накопила громадный объем данных, которые и стали предме­том исследований С. Родина. Коэволюция, как правильно отмечает он, предполагает своевременное возникновение сопряженных изме­нений и последовательно автоматическую селекцию взаимно адап­тивных вариантов³. Даже анализ отношений в системе «человек —

¹ Родин С.Н. Идея коэволюции. Новосибирск, 1991. С. 233.

² Там же. С. 5.

³ Там же. С. 220.

161

6 - Р. Карпинская и др

природа» оказывается весьма сложным и здесь существуют огромные лакуны. С. Родин связывает с идеей коэволюции трансформацию системы «человек — природа», переход ее в состояние динамически устойчивого симбиоза.

Концепцию, близкую к эволюционной эпистемологии, развива­ют у Матурана и Ф. Варела в книге «Древо познания. Биологи­ческие пути человеческого познания»¹. По их мнению, дать удовлет­ворительное объяснение феноменам познания означает, во-первых, дать обобщенное объяснение феномену познания как результату де­ятельности живых существ и, во-вторых, показать, что этот процесс может быть осуществлен такими живыми существами, как мы сами, производящими это описание и действующими в поле существова­ния. Они сознают, что биологические пути познания отнюдь не огра­ничиваются их соотнесением с нервной системой организма, что в осуществлении познавательного процесса громадную роль играет де­терминация целью. Для живых существ характерны автотворческие, самодстсрминирующиеся процессы, т.е. то, что этими авторами на­звано аутопоэтической организацией. Подчеркивая сложность орга­нических процессов, независимость метаболизма и клеточной струк­туры, многообразные формы корреляций между клеточными и мультиклеточными процессами, наличие различных уровней, в частности, нейрофизиологических структур, межнейрофизиологи­ческих сетей, Матурана и Варела проводят мысль о конкретности, сложности и гармонии во взаимодействии многообразных компонен­тов органических систем, а тем более во взаимоотношении живых существ. «Все мы являемся одной из фигур танца в хореографии сосуществования»²,— подчеркивают они полифоничность феномена жизни и познания.

Гуманитарные науки и идея коэволюции

В разных гуманитарных нау­ках в начале XX в. возникло тяготение к идеям эволюции. Мы уже говорили об учении о фонетической эволюции Е.Д. Поливанова, об идеях Ю.Н. Тынянова, развитых в статье «О литературной эволюции». Можно напомнить и о разделении культур на традиционалистские, для которых характерна консервирующая

¹ МаЫгапа П.Я, УагеЬ /■"./. Тпс Тгее оГ КпоИсаве. Тпс В1о1о81Са1 Коо!« оГ Нитап 11пс]ег51апсЛп§. Возюп. Хапйоо., 1988, р. 248.

² Ор. с»-, р. 248.

или инерционная установка на воспроизведение существующих об­разцов, и на новационные, которым присуща установка на будущее, вбирание своей истории в качестве действенного фактора развития¹. Ю.М. Лотман обратил внимание на то, что «эволюция факторов культуры сложно сочетает в себе повторяющиеся (обратимые) про­цессы и процессы необратимые, имеющие исторический, т.е. времен­ной характер»². Необратимость эволюции культуры он связывает с ролью случайных факторов в истории культуры, что обнаруживается уже в переходе от потенциальной возможности к тексту как ее реа­лизации, в возможности разнообразных интерпретаций текста, во внутренней его диалогичности, в роли текстов как «пусковых уст­ройств», ускорителей (катализаторов) или замедлителей динамиче­ских процессов культуры.

Интересный и перспективный вариант интерпретации истории культуры и построения теории культуры на основе эволюционизма был предложен М.К. Петровым. Исходным для него была идея соци­альной наследственности, преемственного воспроизведения в смене краткоживущих поколений определенных характеристик, навыков, умений, ориентиров, установок, ролей, ролевых наборов, институтов и то, что существуют особые средства и механизмы социальной на­следственности. Основная посылка М.К. Петрова — разрыв между биологическими и социальными процессами: «Там, где начинается культурный тип, начинается область действия какого-то другого, а именно социального кода»³. У него социальным геном, ответствен­ным за социальную наследственность, является знак, а знаковая реалия культуры представлена в социокоде. Общение представлено в коммуникации, трансляции и трансмутации, т.е. в порождении нового. Культура и есть социальная наследственность в форме обще­ния. В истории культуры Петров выделяет три типа кодирования (лично-именной, профессионально-именной и обобщенно-понятий­ный). Даже не принимая отстаиваемого М.К. Петровым разрыва между биологическими и культурными механизмами наследствен­ности, необходимо отметить, что он впервые обратил внимание на многообразие кодов культуры. Если же учесть многообразие дисцип­линарных языков науки, языков искусства и литературы (устной и письменной), языков техники и средств массовой коммуникации, то будет осознана вся сложность реализации задачи выявления коэво­люции органических и культурных процессов. Выполнение этой за-

¹ См. Иванов Вяч. Об эволюционном подходе к культуре. // Тыняновский сборник: Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 174.

² Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллин, 1992. С. 472, 478.

³ Петров М.К Язык, знак, культура. М., 1991. С. 28—29.

162

163

дачи предполагает осознание коэволюции идей, развитых в различ­ных науках (естественных, социальных и гуманитарных), коэволю­ции стилей искусства, их сопряжение с идеями науки и, наконец, анализ коэволюции социальности и ментальное™ во всей ее сложно­сти. Вся эта огромная по объему и сложности работа — лишь предве-рие для осмысления коэволюции органических и культурных процес­сов. До осуществления этой задачи еще далеко. Но можно с уверен­ностью сказать, что идея коэволюции станет в XXI веке парадигмой не только биологии, но и социальных, и гуманитарных наук, посколь­ку она задает новый вектор в изучении взаимодействия человека и природы, исследовании бытия человека в мире. Залогом этого явля­ются не только тенденции в эволюционной биологии, но и ряд попы­ток к осознанию взаимодействия двух эволюирующих процессов, уже предпринятых в социальных науках.

Если на первых порах обращение историков к генетике было весьма наивным, прямолинейным и далеким от осознания всей слож­ности взаимодействия органической и социокультурной эволюции , то в последние десятилетия эта сложность осознается и осуществля­ется интенсивный поиск механизмов этой коэволюции². В историче­ской науке возник подход, основанный на идее экологического вызо­ва и ответа со стороны человека на вызов природы. В этом смысл философии истории А. Тойнби³, которая обращает внимание на раз­нообразие человеческих обществ и связей между ними, видит в при­родном (экологическом) вызове один из важнейших факторов и ге­незиса, и роста, и гибели цивилизаций. Еще одна концепция — кон­цепция Л.Н. Гумилева⁴, который выделил в истории такие природно-географические единицы, как этнос, сопряженный с опре­деленным ландшафтом и выражаемый в иерархической соподчинен­ное™ субэтнических групп, в пассионарное™, в акматической фазе, в пассионарных надломах, в инерционной фазе цивилизации, разру-

' Отметим прежде всего науковедческие исследовании, осуществленные еще в XIX в. А. Декандолем, Ф. Гальтоном.а в XX в. А.К). Филипченко, а также обращение к генетике при объяснении распада определенных обществ. Так, русский логик II. Ва­сильев связывал падение Рима с истощением рисы, которое нашло свое выражение о приостановке роста пин-лепим, замене римской кропи варварской, папаши и вырож­дении римский арш гокрашн, упадке воннешеншк >и, ненормальном развитии и.род екой жизни, Паразитировавшей ни юле деревни и, наконец, и н(мдО|М>ном

НИДИИИД1 1М1

• СФНРШМЮ Ы К0М0Дтда<МлОМКИиЛм(>сфгра,('<>и|К'мгнн11йгл<>балн< ГИМ

" ►""■"- румжоЙ шшмичмкой писцам.— Онтогаиеа, ммюциа, о»">«Ф<'|^,в М.,

¹ /,₁₍₁/,1„ I Понимание истрии, М., 1991.

¹ 1умнмтЛч Ьнишфми.мжкяии. 1.|рн-|. .и.н период. Л , 14*1

шающей экосистему и приводящей к ее гибели¹. В философско-исто-рических концепциях А. Тойнби предметом исследования стали ко­эволюция природных и социальных систем, а у Л.Н. Гумилева — коэволюция природных и этнических общностей.

Экономика природы и

экономи ческое поведение человека

В настоящее время в истории экономической мысли начина­ет очерчиваться сопряжен­ность экономического поведе­ния человека и природных про­цессов. Если в XIX в. такого рода сопряженность сводилась к установ­лению непосредственных зависимостей долгосрочных экономиче­ских колебаний и кризисов от десятилетних циклов солнечной актив­ности²'³, то уже после кризиса 1929—1932 гг. осознается резонанс-ность накладываемых друг на друга колебаний разных сфер социаль­ной жизни, вплоть до кризисов идеологического и религиозного (Ф. Симиан)⁴. В наши дни экономический подход, универсализиру­ющий используемые экономикой аналитические расчленения (огра­ниченность ресурсов, максимизация выгод, предпочтения, выбор), распространяется не только на все формы социального поведения, но и на природные процессы. В природе — во взаимоотношениях видов и популяций, в поведении животных, в их взаимоотношениях со средой — начинают усматривать универсальные биоэкономические процессы конкуренции и отбора. Экономическая наука обосновыва­ется социобиологически. Правомочно предсказать, что в ближайшем будущем можно ожидать возникновения идеи о необходимости созда­ния «экономики природы», экстраполяции экономических принци­пов на природные процессы. Короче говоря, можно ожидать восста­новления того подхода, который существовал до появления экологии и который назывался «экономикой природы», имевшей своим пред­метом взаимоотношения видов растений и животных с окружающей средой (К. Линней, Ч. Лайель и др.). Диссертация Исаака Биберга — ученика Линнея — называлась «Экономия природы» (Оесопотга Ыа1иге, 1749), этим термином он называл взаимные отношения всех естественных тел, приводящие к равновесию в природе. Эти взаим­ное (и ношении включают в себя размножение, существование и

¹ I"умипкпЛ.Н- ЭМОГММ Я биосфера Земли. Л.< 1989идр.

'' I м ./геч/п И'..V 1пус111|[а11о111п сиггепсу ало! Ппапсс. Ьопйоп. 1884.

³ Чижевский Л.Л Физические факторы исторического процесса. Калуга, 1924.

⁴ Ыт1иш1 Г I.«\ Пис1иа11оп{ есопоппцие* ас 1опкис рсгЫе е11а спхе нншиЫс. Раг1|, 1992,

11.1

165

естественных тел, приводящие к равновесию в природе. Эти взаим­ные отношения включают в себя размножение, существование и гибель организмов и представлены в циклах распространения, сохра­нения и разрушения. Равновесие в природе обеспечивается контро­лем за увеличением численности видов. В центре внимания «всеоб­щего хозяйства природы» прежде всего были не только проблемы употребления растений в медицине и хозяйстве, но и процессы, ве­дущие к равновесию в природе¹. Ч. Лайель в качестве эпиграфа для «Принципов геологии» взял слова своего предшественника Д. Плай-фера: «Посреди всех переворотов земного шара экономия природы остается без изменений, и ее законы только одни противостоят обще­му движению». Экономия природы, согласно учению униформистов, показывает, что геологические силы прошлого и настоящего неиз­менны, однообразны, постоянны. Вместо осознания коэволюции при­роды и человека возникает стремление построить унифицирующую науку, в которой все области дифференцировавшегося знания будут сняты единым подходом, одной универсальной наукой.

Этот подход развивается в наши дни Г. Беккером — ведущим американским экономистом, лауреатом Нобелевской премии. Он связывает экономическое поведение человека с реализацией прин­ципов максимизации доходов и минимизации издержек, со стабиль­ностью предпочтений и с многообразием рынка. Причем эти харак­теристики экономического поведения выводятся из концепции есте­ственного отбора пригодных способов поведения в ходе эволюции человека². Отмечая, что сама теория естественного отбора, выдвину­тая Дарвиным и Уоллесом, испытала большое влияние экономиче­ского подхода (прежде всего экономического учения Мальтуса), он проводит мысль о том, что, возможно, теория экономического пове­дения и теория естественного отбора являются аспектами единой, более фундаментальной теории³. Хиршлайфер, рассматривая эконо­мику с биологической точки зрения, слагает оду «расширению пре­делов» экономической теории и универсализирует ее до единой, уни­фицирующей все и вся социальной науки: «По существу, четко очер­тить сферу экономической науки, сопредельной с другими общественными дисциплинами, но имеющей свою собственную обо­собленную теорию, невозможно. Экономическая теория пронизыва-

¹ Зш//егК.С. Оап*т, Ьшлаеих ала" есоЮеу. Меп, 1960.

² Вескег С.5- АИгшзт, Ееснлп апс! Сепсис Р11ле55: Есопо/тсх ало" 5ос1оЫоИ8у. // 'оита! оГ Есопогтс ЬИегатге. 1976, V. 14, рр. 1817—1826.

•* Этот подход развит в работах: ШпМе'фг ^. Есопоггмсз Ггот а Вш1о21са1 \'|С«'ро1п1. / 1оита1 о( 1л* ап<1 Есопопйга, 1977, V. 20, рр. 1 —52; Ти11оск С. Тле Соа1 ТИ а$ а СагсГи! Зпоррег. // Атепсап №1ига1)$|, 1971, V. 105, рр. 77—80.

емые ею аналитические категории — ограниченность ресурсов, из­держки, предпочтения, выбор — являются по сфере своего примене­ния подлинно универсальными. Не менее важна и присущая нашей науке структуризация этих понятий в рамках отдельных, хотя и взаимосвязанных процессов оптимизации на уровне индивидуаль­ных решений и равновесия на уровне всего общества. Таким образом, экономическая теория — это поистине универсальная грамматика общественной науки» . Другая часть общественной науки — соц-иобиология. Объединение экономики и социобиологии и приводит к единой общественной науке, в которой «некоторые исходные прин­ципы, например, ограниченность ресурсов и учет издержек упущен­ной выгоды, а также универсальные биоэкономические процессы конкуренции и отбора имеют непреходящее значение для анализа и предсказания человеческого поведения и хода развития социальной организации» .

Вопросы к главе 8

1. В чем существо концепции биосо>еры В.И. Вернадского? Как связано учение о биосфере с эволюционизмом?

2. Каковы особенности глобального эволюционизма?

3. Как связаны между собой принципы самоорганизации и принципы эволюционизма?

4. Существует ли направленность процессов самоорганизации во Все­ленной?

5. Каковы критерии усложнения организации материи и природы?

6. Каково влияние физико-химических наук на биологию? Ограничи­вается ли современная физика исследованием процессов, обратимых во времени?

7. Существует ли в гуманитарном знании движение к эволюционизму? Каковы основные линии эволюционистского способа мысли в общественных науках?

8. Выделите основные линии эволюционистского способа мышления в гуманитарных науках, в экономике, в литературоведении, в социологии.

9. Как идея коэволюции проникает в экологию, этологию, социобиоло-гию?

10. В чем сходство и различие органической и культурной коэволюции?

' ШгсМе'фг]. ТЬе Еграпс1ос] Оогпаш оГЕсопопмсз. // Атепсап Есопотк КеИеж, 1985,оес.,у. 75, р. 53. ² Ор. сИ., р. 66.

166

I